Ана Матуте - Рассказы
Элоиса кивнула:
— Танцы — это я хочу. Я хочу танцы.
И все рассмеялись.
Утро следующего дня выдалось солнечным и жарким. Колокольный звон разбудил Элоису часов в шесть. Она босиком прибежала на кухню, где уже вовсю трудились женщины.
— Прикройся, бесстыдница: не ровен час мужчины зайдут!
Элоиса весело протопала к умывальнику и долго терла себя мочалкой. Переоделась в чистое. Подошла к зеркалу, которым пользовались служанки. Стояла перед ним, раскрасневшаяся, нескладная. Глядела в собственные синие глаза.
Утро, как и обещала Маргарита, было суматошное. Элоисе пришлось переделать кучу дел: она носила воду и дрова, чистила картошку, следила, чтобы не подгорели хлеб, лепешки и пирожки, мыла посуду, убирала, приносила и уносила... Потом помогла накрыть в саду большой стол на двадцать семь человек гостей. Конечно, ей помогали Мануэла и ее четырнадцатилетняя дочь Филомена, и все же, когда, наконец, прислуга села обедать — было уже часа четыре пополудни, — Элоиса выглядела усталой, а от ее румянца не осталось и следа.
Мариано, взглянув на нее, покачал головой: “Ой, дочка, боюсь, на танцы тебе силенок не достанет”.
— Да будет тебе, — махнула на него рукой кухарка. — А то ей привыкать туда-сюда бегать! Небось, когда стадо пасет, целый день по горам носится. Она женщина, и ей нужно учиться делать домашнюю работу. Хотя бы и раз в год.
— Хорошая сиеста — и к вечеру будет свежее розы, — посоветовала Мануэла и положила в рот большой кусок.
Элоиса улыбнулась. Ей не хотелось есть, хотя соблазнительные ароматы праздничных кушаний щекотали ей ноздри все утро. В висках у нее беспокойно стучало: “...Сегодня праздник. ...Сегодня праздник...” Утром она не смогла пойти в церковь — слишком много было работы, — но колокольный звон слышала. Ей казалось, что он до сих пор отдается у нее в ушах.
Обедали на кухне шумно и весело. Вино текло рекой, и Элоиса тоже его попробовала. Вино ей понравилось: от него внутри делалось так же приятно, как от слов хозяина, когда он говорил о празднике. “Уже скоро. Уже совсем скоро”.
После обеда женщины принялись мыть посуду — возле моек высились уже целые горы. Мужчины устроились в патио — курили, потягивали анисовую настойку. Хозяева уже давно поднялись к себе поспать часок-другой.
Элоисе тоже хотелось спать. От усталости у нее слипались глаза, и кухарка, посмотрев на нее, сказала: “Поди приляг, девочка. Ты за сегодня уже наработалась. Поспи немного, а то как вечером танцевать будешь?”
— Нет, нет! — мотала головой Элоиса, но кухарка уже легонько подталкивала ее к двери.
— Давай, ложись на мою кровать. Раньше шести музыка все равно не начнется.
Уже в полусне добрела Элоиса до комнаты служанок. Воздух здесь был спертый, не такой, как в пастушьей хижине в горах. Не раздеваясь, упала она на железную кровать и заснула. Сон ее был глубокий и тяжелый — сон дикого зверя или ребенка, чье детство затянулось на долгие годы.
В шесть часов служанки пришли к себе принарядиться перед праздником. Элоиса спала. Она дышала ровно, грудь ее медленно поднималась и плавно опускалась.
— Не трогайте ее, — сказала кухарка. — Пускай себе спит.
— Интересно, сколько она проспит? — засмеялась дочка Мануэлы Филомена.
— Посмотрим!
Когда служанки вышли из дома — волосы еще влажные после мытья, каблуки начищенных туфель вразнобой весело стучат по камням мостовой — и повернули на улицу, что вела к площади, до их слуха донеслись первые звуки музыки. Будто свежий ветерок охладил лица, разгоряченные вином и работой.
Вечер пролетел незаметно. Когда служанки вернулись домой, чтобы приготовить ужин, было уже часов десять. И только тут Мануэла вспомнила об Элоисе.
— Пресвятая Дева! А девчушка-то!..
Женщины переглянулись — всем стало неловко. Только Филомена прикрывала рот рукой, чтобы не засмеяться. Она на цыпочках вошла в комнату, где спала Элоиса, и вскоре вышла: “Спит! Еще не проснулась”.
Некоторое время все молчали. Потом кухарка пожала плечами: “Оставьте ее в покое. Чего уж там. Пусть хоть выспится”.
После ужина все снова вернулись на площадь. Праздник закончился далеко за полночь.
Элоиса проснулась часов в пять утра. За окном было уже почти совсем светло. Она села на кровати и испуганно огляделась по сторонам. Набухшие красные веки нависали над синими гелиотропами ее глаз.
— Маргарита... — позвала Элоиса кухарку, которая похрапывала рядом с ней.
Та лишь что-то пробормотала во сне, и Элоиса принялась трясти ее за плечо.
— Маргарита! Уже пора идти на праздник! — голос у нее дрожал.
Кухарка открыла один глаз и сонным голосом проговорила: “Какой еще праздник! Праздник давно кончился. Ты проспала весь вечер и всю ночь... Кончился праздник!”
Элоиса застыла неподвижно, уставясь в стену. Маргарита приподняла голову с подушки и посмотрела на нее ласково:
— Ну, дочка, не расстраивайся! Через год праздник вернется. Поспи. У тебя еще час есть.
Но Элоиса уже медленно поднималась с постели. Она обулась, накинула на голову платок и ушла к себе в горы.
Два дня спустя мальчик, который принес Элоисе провизию, нашел ее мертвой. Она лежала на траве, и глаза ее были устремлены в небо.
Доктор сказал, у нее что-то случилось с сердцем. Наверное, слабое было. Но Мануэла всем, кто ее об этом спрашивал, отвечала: “Бедная девочка! Ее сгубила тоска-кручина”.
