Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Это происходит в Египте в наши дни
К такому убеждению писатель пришел в результате полутора десятилетий напряженной и активной творческой деятельности в условиях сложной и быстро меняющейся общественно-политической обстановки в Египте.
В. КирпиченкоЭто происходит в Египте в наши дни
Часть I
Господин офицер. Председатель деревенского совета, врач больницы и другие
Странно, если тот, в чьем доме нет хлеба, не поднимет меч против людей.
Абу Зарр аль-ГифариВместо интригующего пролога
С момента, когда глаза твои, читатель, взглянут на начало этих строк, и до тех пор, пока не дойдешь ты до последних слов на последней странице, между нами будет существовать связь: мы вместе создадим повесть о том, что происходит сейчас в Египте. Я не знаю, как быстро ты читаешь, но уверен, что в то время, которое займет у тебя чтение повести, в Египте — не в том, в котором живешь ты, а в другом — в Египте деревень и феллахов — произойдет многое, и, чтобы записать происшедшее, потребуются тома, а чтобы пересказать — миллионы уст и языков.
Я сказал, что мы создадим повесть. А у каждой повести должно быть начало. Но я на страницах, отводимых обычно под пролог или, выражаясь языком наших беллетристов-новаторов, экспозицию, сразу начну свой рассказ.
Председатель совета деревни ад-Дахрийя, связавшись по телефону прямо с начальником полицейского участка в Тауфикийе, в обход деревенского омды, уведомил его, что некий сельскохозяйственный рабочий набросился на врача во время исполнения последним своих служебных обязанностей и публично, при свидетелях, оскорбил его. А причина в том, что этот сельскохозяйственный рабочий совершил мошенничество, и мошенничество было раскрыто.
Молодой офицер рассмеялся, уселся поудобней в кресле и упрекнул приятеля в том, что он даже не поинтересовался ни его здоровьем, ни делами. Расспросил о новостях, о кооперативном пчельнике, о строительстве птицефермы. А в заключение непринужденной беседы, в ходе которой друзья обменялись и маленькими личными тайнами, велел председателю прислать рабочего, при содействии омды и в сопровождении кого-либо из деревенских сторожей к нему — а он возьмет на себя остальное.
Председатель деревенского совета возразил, что с омдой он не в ладах и не желал бы посвящать его в дело, чтобы он своим вмешательством не бросил тень на репутацию совета.
— К чему это? Ведь я пришлю к тебе рабочего не для того, чтобы принимать против него официальные меры. Парня следует просто хорошенько проучить.
Раздавшийся на другом конце провода звонкий смех офицера резанул слух председателя.
— Я тебя понял.
— Понял как следует?
— Присылай голубчика, я покажу ему звезды в солнечный день.
Рванулась с места машина деревенского совета — она же машина «скорой помощи» больницы, — увозя в Тауфикийю сельскохозяйственного рабочего и сопровождающего его посыльного из совета. Посыльный имел при себе казенный конверт с надписью «Только лично», а в нем любезное письмо от председателя совета офицеру. В дороге посыльный, боясь встретиться взглядом с глазами рабочего, в которых застыл немой вопрос, делал вид, что его страшно интересует полоска зелени, видневшаяся через окно машины. С поникшей на грудь головой предстал сельскохозяйственный рабочий перед офицером, и тот понял, что показывать ему звезды в солнечный день нет необходимости. Рабочий выглядел таким усталым, что даже не ответил на вопросы офицера о том, как его имя, откуда он и чем занимается. За него отвечал посыльный, упомянувший, что они с рабочим дальние родственники по материнской линии. Рабочий еле держался на ногах, и офицер сделал знак солдату увести его. А машина «скорой помощи» вернулась в деревню, увозя посыльного с еще более любезным письмом от начальника полицейского участка председателю.
Офицер отправился домой — дом его находился как раз напротив участка, а кресло за письменным столом оккупировал солдат, предварительно повесив замок на дверь арестантской, где, кроме рабочего, было еще несколько человек. Участок погрузился в сонную тишину. Солнце в высоком господнем небе готовилось завершить дневной путь и склонялось уже к западу, тени удлинились. Близился вечер, его свежее дыхание прогнало жару.
Пробудившись от послеобеденного сна, офицер вышел на балкон с северной стороны дома и расположился там с газетой в руках. На столике перед ним стоял стакан чая. Невдалеке проходила «зеленая дорога» — шоссе Каир — Александрия[4]. Гудки стремительно мчавшихся машин отвлекали офицера от чтения, они пробуждали в нем воспоминания о ночной жизни больших городов. Ему стало тоскливо при мысли о надвигающейся темноте, и он тяжело вздохнул.
А председатель деревенского совета сидел в это время в одном из уютных александрийских ресторанчиков со своей невестой. В прекрасно сшитом костюме, белой крахмальной рубашке, с выбритым до блеска подбородком он выглядел безукоризненно и мило беседовал с девушкой о погоде и о своей работе — у него под началом двадцать тысяч феллахов, — о будущем. Он горячо укорял ее за то, что она до сих пор не собралась посетить его владения. В разговоре упомянул и о сельскохозяйственном рабочем, напавшем на врача, и о том, что прежде, чем ехать в Александрию, ему пришлось принять серьезные меры. Поэтому он и опоздал на целый час против обычного времени. Невеста ничего не отвечала, и председатель начал испытывать неловкость от ее молчания. А потом она выразила желание уйти, и он с неохотой был вынужден последовать за ней. Провожая девушку домой, он понял, что пятнадцать лет разницы в возрасте не пустяк, как он пытался уверить себя, когда влюбился в нее, а суровая истина.
Врач, на которого в полдень напал сельскохозяйственный рабочий, провел день в дурном настроении. Он не мог уснуть после обеда, а вечером пошел к ветеринару пожаловаться на жизнь. Он говорил о бессмысленности пребывания его и его коллег в деревне, критиковал правительство, ущемляющее их права, утверждал, что они заслуживают надбавки к зарплате за вредность работы, поскольку им приходится иметь дело с этими полулюдьми — феллахами. Впервые он говорил с такой горечью и дошел до того, что даже намекнул на возможность своего отъезда за границу. Ветеринар как мог успокаивал коллегу. Позднее в сопровождении четырех санитаров врач обошел нескольких пациентов из числа тех, кто не ходит в больницу, предпочитая видеть врача у себя дома и платя фунт за визит. Не преминул он зайти и в дом богатой семьи, которую навещал ежедневно после того, как хозяева намекнули, что не прочь с ним породниться. Переговоры велись в полной тайне. В один из недавних визитов врач дал понять, что хотел бы открыть в деревне частный кабинет и попытаться таким путем увеличить свои доходы. А сегодня утром к нему присылали сказать, что найден подходящий дом. Осмотрев дом, который ему понравился, врач снова вернулся к своим будущим родственникам, чтобы остаться у них, как всегда, до полуночи.
Вернувшись в отведенную ему казенную виллу, он переоделся в пижаму и вышел на балкон. В густой тьме деревенской ночи ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. В голове врача роились неясные мысли о будущем.
С наступлением ночи ад-Дахрийя забыла о сельскохозяйственном рабочем. Четыре семейства, у которых побывал врач, извинялись перед ним за происшедшее. Подробностей они не знали, но советовали ему не отступаться от своих прав. Говорили, что нынешние времена не для порядочных людей и что надо требовать к себе уважения.
В узких деревенских улочках, на скамьях перед домами мнения разделились. Одни жалели рабочего. Другие говорили, что он заслужил того, что с ним случилось, и даже большего. Все равно, мол, воде в гору не подняться, и ни Адхаму аш-Шаркави, ни аз-Занати-халифу не под силу затолкать мула в кувшин. Многое говорили. Сквозили в этих разговорах и боль, и страх, и смелость, которой хватает лишь до утра, а сошлись на том, что случившееся — дело обычное. Рабочий напал на доктора и получил по заслугам. И ни одна голова не попыталась понять, что же за всем этим стоит.
Ночь плотно окутала мир гнетущим молчанием и мраком. А в доме сельскохозяйственного рабочего его ждали жена и трое детей. Жена бегала в контору, расспрашивала о муже, но не получила вразумительного ответа. Вернулась домой в страхе, чувствуя, как мурашки ползают по телу. К ней заглянул посыльный, отвозивший мужа в участок, и, заставив ее поклясться самым святым и покоем умерших в том, что она не проговорится, рассказал все, как было. Она собралась было идти в Тауфикийю, но удержали соседи, советуя хотя бы дождаться утра, ведь до восхода солнца она не встретит на дороге ни одной живой души[5]. Всю ночь она напрасно пыталась уснуть, а едва из соседних домов донесся петушиный крик, была уже на ногах. Вышла во двор. Звезды на небе еще не побледнели. Она вернулась в единственную комнату, снова легла.
