Лоран Годе - Солнце клана Скорта
Вы удивлены, слыша, что я разговариваю. Это впервые за долгое-долгое время. Вы уже двадцать лет в Монтепуччио, а может, и больше, и вы всегда видели меня молчащей. Как и все в Монтепуччио, вы подумали, что я уже вступила в пору глубокой старости и мое молчание — навсегда. Поэтому сегодня утром, когда я подошла к вам и попросила выслушать меня, вы вздрогнули. Словно если бы собака или стена дома вдруг заговорили. Вы не думали, что я могу говорить. И поэтому согласились на эту встречу. Вы хотите знать, что может сказать вам старая Кармела. Вы хотите знать, почему я вынудила вас прийти сюда ночью. Вы предложили мне опереться на вашу руку, и я веду вас по этой узкой тропинке. Церковь осталась где-то слева от нас. Мы далеко ушли от деревни, и ваше любопытство растет. Я благодарна вам за это, дон Сальваторе. Вы заинтересованы, и это помогает мне не передумать.
Я скажу вам, почему снова говорю. Это потому, что вчера я начала терять рассудок. Не смейтесь. Почему вы смеетесь? Вы думаете, что нельзя иметь достаточно ясную голову и при этом говорить, что теряешь рассудок, если ты на самом деле теряешь его. Но вы заблуждаетесь. Мой отец на смертном одре сказал: «Я умираю» — и умер. А я теряю разум. Это началось вчера. И отныне дни мои сочтены. Вчера я снова передумывала свою жизнь, я часто это делаю. И никак не могла вспомнить имя человека, которого я хорошо знала. Я думаю о нем почти каждый день шестьдесят лет. А вчера его имя выскользнуло из моей памяти. На несколько секунд она вдруг стала огромным белым полотном, на котором я ничего не могла прочесть. Это длилось недолго. Имя снова всплыло на полотне. Корни. Я вспомнила его, но если я снова забуду его имя хоть на одно мгновение, это значит, что мой рассудок угас и все потихоньку уйдет из моей памяти. Я знаю это. Вот поэтому я и пришла к вам сегодня утром. Я должна рассказать вам прежде, чем все исчезнет. И еще потому, что я принесла вам подарок. Это одна вещь, я хочу, чтобы вы ее сохранили. Я расскажу вам о ней. Расскажу ее историю. Я хотела бы, чтобы вы повесили ее в вашей церкви среди приношений по обету. Она связана с Корни. Ей будет хорошо на церковной стене. Я не могу больше хранить ее у себя. Я боюсь, что придет день, когда я проснусь и окажется, что я забыла ее историю, забыла, кому я ее предназначала. Я хотела бы, чтобы вы хранили ее в церкви, а потом, когда моя внучка Анна вырастет, передали ей. Я к тому времени буду мертвой. Или совсем дряхлой. Вы передадите ее Анне, и это будет так, словно я говорю с ней через годы. Смотрите. Вот она, эта вещь. Маленькая дощечка, я заказала ее вырезать, отполировать и покрыть лаком. В центре я велела поместить вот этот старый пароходный билет на рейс Неаполь — Нью-Йорк, а ниже, под билетом, поместить медный медальон, на котором выгравировано: «Для Корни, который провел нас по улицам Нью-Йорка». Я доверяю вам эту вещь. Не забудьте, она для Анны.
* * *Я буду говорить, дон Сальваторе. Но есть еще одно. Я принесла вам сигареты, чтобы вы курили рядом со мной. Я люблю запах табака. Курите, прошу вас. Ветер унесет дымок к кладбищу. Мои мертвые любят запах сигарет. Курите, дон Сальваторе. Нам обоим будет приятно. Сигарета для моих Скорта.
Я буду говорить. Воздух такой нежный. Небо склоняется над нами, чтобы нас слушать. Я все вам расскажу. Ветер уносит мои слова. Позвольте мне думать, что я говорю для него и что вы едва слышите меня.
Глава вторая
ПРОКЛЯТИЕ РОККО
Иммаколата не оправилась после родов. Словно все силы старой девы ушли на потуги. Рождение ребенка было событием слишком значительным для этой болезненной женщины, которая привыкла к спокойному течению тоскливых дней. И после родов ее тело совсем сдало. Она худела на глазах. Весь день проводила в постели, бросая испуганные взгляды на колыбельку с младенцем, не зная, что с ним делать. Однако она успела дать ему имя: Рокко. На этом все и кончилось. Мысль стать нянькой или плохой матерью даже не беспокоила ее. Все было очень просто: ребенок вот он, рядом с ней, барахтается в своих пеленках, ребенок, который только требует, и она просто не знает, как удовлетворить все его потребности. Проще всего было умереть, что она и сделала в один пасмурный сентябрьский день.
* * *Позвали дона Джорджо, и он всю ночь, как и положено, бодрствовал над бренными останками старой девы. Соседки вызвались обмыть и обрядить тело. Маленького Рокко отнесли в соседнюю комнату, и ночь прошла в молитвах и сонной вялости. Рано утром, когда четверо молодых мужчин пришли вынести тело, — хватило бы и двоих, настолько оно было худое, но дон Джорджо настоял, чтобы все было как положено, — несколько старух подошли к отцу Дзампанелли, и одна из них спросила его:
— Ну как, святой отец, вы сами это сделаете?
Дон Джорджо не понял.
— Что я должен сделать? — спросил он.
— Вы же прекрасно знаете, святой отец.
— О чем вы говорите? — нетерпеливо повторил кюре.
— Умертвить ребенка… вы это сделаете сами?
Кюре потерял дар речи. Видя, что он молчит, старуха расхрабрилась и объяснила ему, что в деревне это считают лучшим выходом из положения. Этот ребенок родился от бандита. Его мать только что умерла. Вот наверняка знак того, что Господь наказывает эти грешные роды. И лучше ребенка убить, потому что он, как ни говори, вошел в мир через плохую дверь. Поэтому они вполне естественно подумали о нем, о доне Джорджо. Чтобы ясно было, что речь идет не о мщении или о каком-нибудь преступлении. Ведь у него руки чистые. Он просто вернет Господу маленького выродка, которому нечего делать в этом мире. Старуха высказала все это с величайшим простодушием. Дон Джорджо стоял мертвенно-бледный. Гнев охватил его. Он ринулся на деревенскую площадь и закричал:
— Вы свора безбожников! Если такая гнусная мысль смогла родиться в ваших головах, это значит, что в вас сидит дьявол. Сын Иммаколаты — создание Божье. Больше, чем каждый из вас. Создание Божье, вы слышите меня, и вы будете прокляты, если тронете хоть волосок на его голове! Вы считаете себя христианами, но вы животные. Вы заслужите, что я оставлю вас в вашей мерзости, и Господь накажет вас. Я беру этого ребенка под свою защиту, вы слышите? И если кто-то осмелится коснуться хотя бы единого его волоска, его покарает божественный гнев. Вся ваша деревня погрязла в грязи и невежестве. Возвращайтесь в свои поля. Обливайтесь там потом, как собаки, потому что ничего другого вы делать не умеете. И благодарите Господа, что он иногда посылает вам дождь, потому что это еще слишком много для вас.
Закончив, дон Джорджо оставил жителей Монтепуччио в полном оцепенении и вернулся в дом, чтобы взять ребенка. В тот же день он отнес его в Сан-Джокондо, ближнюю деревню, что располагалась немного севернее, на холме. Эти две деревни испокон веку враждовали. Соперники устраивали легендарные баталии. Рыбаки постоянно сталкивались в море, рвали друг другу сети или крали дневной улов. Дон Джорджо передал ребенка одной супружеской паре рыбаков и вернулся в свой приход. Когда в воскресенье на деревенской площади одна заблудшая душа с беспокойством спросила его, как он поступил с малюткой, он ответил:
— А что тебе за дело, несчастный? Ты был готов убить его, а теперь беспокоишься? Я отнес его в Сан-Джокондо к людям, которые лучше вас.
Целый месяц дон Джорджо отказывался служить. Не было ни месс, ни исповедей, ни причастий.
— Когда в этой деревне появятся христиане, я начну исполнять свои обязанности, — говорил он.
Но прошло время, и гнев дона Джорджо притупился. Жители Монтепуччио с виноватым видом, словно нашкодившие школьники, каждый день толпились у дверей церкви. Деревня ждала. Понурив головы. Когда пришел День поминовения усопших, кюре наконец растворил широкие двери церкви, и впервые за долгое время качнулись колокола.
— Я не стану наказывать мертвых за то, что их потомки кретины, — пробурчал дон Джорджо. И отслужил мессу.
Рокко вырос и стал мужчиной. Он носил новую фамилию — сочетание фамилий своего отца и тех супругов-рыбаков, которые приняли его к себе, — новую фамилию, которую скоро узнали все в области Гаргано: Рокко Скорта Маскалдзоне. Его отец был бандитом, бродягой, который жил мелкими грабежами, он же, Рокко, стал настоящим бандитом. Он не вернулся в Монтепуччио, хотя был в том возрасте, когда уже мог терроризировать деревню. Он нападал на людей в полях. Крал скот. Убивал горожан, которые заплутали в пути. Он обкрадывал фермы, вымогал выкуп у рыбаков и торговцев. Много карабинеров гонялись за ним, но их находили на обочинах дорог с пулей в голове, со спущенными штанами или же висящими, словно куклы, на оливах. Он был неистовый и ненасытный. Когда его репутация укрепилась и он уже властвовал над всей округой, как синьор над своими людьми, он приехал в Монтепуччио как человек, которого не в чем упрекнуть — с открытым лицом и высоко поднятой головой. За двадцать лет улицы деревни не изменились. Все в Монтепуччио осталось как прежде. Те же скученные, прижавшиеся один к другому дома, все те же длинные извилистые лесенки, спускающиеся к морю. Множество всевозможных тропинок пересекали сплетение улочек. Старики сновали туда и сюда между пристанью и деревней, поднимались и спускались по крутым лесенкам медленно, как мулы, которые под солнцем берегут силы, а ребятишки стайками одолевали ступеньки, никогда не уставая. Деревня смотрела на море. Фасад церкви тоже был обращен к волнам. Ветер и солнце год за годом нежно полировали мраморные плиты улиц. Рокко обосновался на верхнем конце деревни. Он присвоил большой участок, до которого трудно было добраться, и построил там большую и красивую ферму. Рокко Скорта Маскалдзоне стал богатым. А тем, кто иногда умолял его оставить в покое жителей деревни и уйти вымогать у жителей соседних деревень, он всегда отвечал одно:
