Герман Брох - 1903 - Эш, или Анархия
О своем прибытии на работу он должен был сообщить в центральную контору. Акционерное общество "Среднерейнское пароходство" располагало собственным зданием недалеко от порта Мюлау, это было тяжеловесное сооружение из камня с колоннами у входных дверей. Улица перед зданием заасфальтирована, что очень удобно для велосипедистов; это была новая улица.
Тяжелые стеклянные в обрамлении кованого железа двери, которые двигались наверняка легко и бесшумно, были приоткрыты, и Эш вошел в здание; мрамор в вестибюле произвел на него благоприятное впечатление; над лестницей висела стеклянная табличка, на прозрачной поверхности которой золотые буквы сообщали: "Дирекция". Он направился прямо туда. Но как только он ступил на первую ступеньку лестницы, услышал за своей спиной: "Куда изволите?" Он обернулся и увидел портье в серой ливрее с поблескивающими на ней серебряными пуговицами, а фуражка имела серебряный околыш. Все это было очень мило, но Эш разозлился: какого черта этому парню от него нужно? Он коротко отрезал: "Я должен здесь зарегистрироваться" и намерился продолжить свой путь. Но портье не сдавался: "В дирекции?" "А где же еще?" — окрысился Эш. На втором этаже лестница выводила в просторный мрачноватый вестибюль.
Посредине стоял большой дубовый стол, вокруг которого были расставлены стулья с мягкими сидениями. Это, очевидно, свидетельствовало о солидности.
Снова возник тип — но уже другой — с серебряными пуговицами и спросил о цели визита. "Мне нужно в дирекцию", — сказал Эш. "Господа на заседании наблюдательного совета, — ответил служитель, — у вас важное дело?" Поневоле Эшу пришлось раскрыть свои карты; он достал бумаги, документ о приеме на работу, направление на получение аванса на дорожные расходы. "У меня с собой еще и парочка отзывов", — сказал он и вознамерился извлечь отзыв Нентвига.
Он был несколько разочарован тем, что этот тип на него даже не взглянул: "Со всем этим вам здесь нечего делать… на первом этаже, вдоль по коридору до второй лестницы… там спросите". Эш на какое-то время остолбенел; ему очень уж не хотелось признать триумф портье, поэтому он еще раз переспросил: "Так, значит, не здесь?" Но служитель уже отвернулся и бросил через плечо: "Нет, здесь приемная президента". В душе у Эша пробудилась злость; не слишком ли носятся они со своим президентом? Мягкая мебель и служители с серебряными пуговицами. Нентвиг тоже был бы не прочь покорчить из себя что-либо в этом роде; да, этот президент мало чем отличается от такого типа, как Нентвиг.
Эшу пришлось спуститься вниз; там стоял портье. Эш смотрел на него так, словно у того на лице была злорадная мина; взгляд же служителя был абсолютно равнодушным, и Эш сказал: "Мне нужно в бюро по набору кадров", и тот объяснил ему, как пройти. Сделав пару шагов, Эш обернулся и показал указательным пальцем на ведущую вверх лестницу: "А как зовут того наверху, вашего президента?" "Президент фон Бертранд", — ответил портье, в его голосе прозвучали уважительные нотки. И Эш голосом, в котором также слегка улавливалось уважение, повторил: "Президент фон Бертранд"; имя это он уже когда-то слышал.
В бюро по набору кадров он узнал, что службу свою будет нести на портовом складе. Когда он снова вышел на улицу, перед домом притормозил экипаж. Было холодно; у бордюрных камней и в угловых изгибах стен лежал пригнанный сюда ветром рассыпчатый снег; одна из лошадей нетерпеливо била копытом об асфальт. Она проявляла явное нетерпение, и не без основания. "Без экипажа господину президенту ну никак не обойтись — проворчал Эш, — а наш брат может и так побегать". Тем не менее ему нравилось происходящее и он испытывал чувство удовлетворения от принадлежности ко всему этому. Это была все-таки победа над Нентвигом.
Его место на складах Среднерейнского пароходства находилось за стеклянной перегородкой, в конце длинного складского помещения, стол стоял рядом со столом таможенника, а за столом горела маленькая железная печка, Если работа переставала радовать или снова наступало ощущение одиночества, то всегда можно было найти занятие возле вагонов и при погрузочно-разгрузочных работах. Возобновление судоходства ожидалось в ближайшие дни, поэтому возле судов наблюдалось суетливое движение: одни краны поворачивались и наклонялись, словно хотели осторожно извлечь из корпусов судов какие-то вещи, другие простирались над водой подобно начатым, но не достроенным мостам, В этом для Эша не было, естественно, ничего нового, ибо в Кельне все выглядело точно так же, но там длинный ряд складских помещений был чем-то обычным, чем-то, на что не обращаешь внимания, а если бы даже и пришлось задуматься над этим, то постройки, краны, железнодорожные платформы воспринимались бы как нечто бессмысленное, предназначенное для удовлетворения каких-то непонятных потребностей людей.
Теперь же, когда он сам стал частью этого, все приобрело смысл и естественность, и от этого на душе становилось хорошо. Если раньше его в высшей степени удивляло, а иногда даже злило, что существует столько экспедиторских фирм и что одинаковой формы складские помещения на набережной украшены таким количеством разнообразнейших фирменных вывесок, то теперь предприятия приобретали индивидуальные черты, которые угадывались в толстых и худых управляющих товарными складами, в грубых и вежливых сторожах.
Радовали также надписи Имперского немецкого таможенного ведомства у входа в закрытую зону порта: возникало ощущение, что ты ходишь уже по чужой земле.
Это была полная ограничений и одновременно свободная жизнь в пристанище товара, который не облагался таможенными пошлинами, здесь пахло границей, а за стальной решеткой таможенной зоны можно было вдыхать этот запах полной грудью. И хотя у него еще не было формы и он, так сказать, был здесь всего лишь частным служащим, но здесь, в этом общем котле с таможенниками и железнодорожниками, сам становишься почти что работником соответствующих ведомств, поскольку у тебя в кармане законное разрешение, с которым ты беспрепятственно можешь перемещаться по закрытой зоне. Охранники у основного входа уже дружески приветствуют тебя, а ты, подняв руку в ответном приветствии, выбрасываешь описывающую в полете большую дугу сигарету, дабы придерживаться существующего на этой территории запрета на курение, отправляешься дальше, сам образцово некурящий, всегда готовый выставить претензию идущему навстречу гражданскому лицу за возможные нарушения предписаний, медленными важными шагами приближаешься к конторе, где распорядитель товарного склада уже положил на письменный стол списки. Потом натягиваешь серого цвета шерстяные перчатки с обрезанными пальцами — в противном случае в сером и пыльном холоде складского помещения мерзли бы руки, — берешь списки в руки и осуществляешь проверку заскладированных ящиков и тюков. Если один из ящиков пропущен, не преминешь бросить карающий и даже нетерпеливый взгляд на распорядителя товарного склада, в чьем ведении находится этот участок, чтобы он дал соответствующую взбучку складским рабочим. И когда во время обхода к тебе за стеклянную перегородку заходят таможенники — с поднятыми воротниками, зевая и разводя с ахами да охами руками-и откидываются на стулья, при этом расхваливая тепло пылающей печки, то списки уже проверены и перенесены в картотеку, и это уже и не строгая таможенная проверка, а оба мужчины сидят рядышком перед столом и не спеша обсуждают итоги проверки. Один из них скрепляет список привычной подписью синим карандашом, забирает копию, запирает ее в свой письменный стол, и поскольку их ждет обед, они вместе направляются в столовую.
Да, Эш не прогадал, хотя и ценой этому была справедливость, Его часто беспокоили мысли — и это было единственное, чего ему недоставало для полного удовлетворения, — не поискать ли все-таки какую-либо возможность для того, чтобы выполнить свой долг и сделать соответствующее заявление в полицию; лишь тогда все было бы в полном порядке.
Таможенный инспектор Бальтазар Корн родом был из одной крайне безликой местности Германии. Он родился на границе между баварской и саксонской культурами и своими юношескими впечатлениями был обязан городу Хоф, расположенному на холмистой местности в Баварии. Его ум колебался между простоватой грубостью и трезвым корыстолюбием, и после того, как его вполне хватило, чтобы на действительной военной службе дослужиться до фельдфебеля, он воспользовался случаем, предоставляемым заботливым государством верным солдатам, и перешел на таможенную службу. Не обремененный семьей, он проживал вместе со своей тоже незамужней сестрой Эрной в Мангейме, а поскольку пустующая комната в его квартире была для него словно бельмо на глазу, то он предложил Августу Эшу отказаться от дорогого номера в гостинице и снять более дешевое жилье у него. И хотя Эш был для него не совсем идеальной фигурой, поскольку являлся выходцем из Люксембурга и не служил в армии, но для него не последнее значение имело то, что в распоряжение Эша он передавал не только комнату, но и собственную сестру; он не скупился на соответствующие намеки, а старая дева реагировала на них стыдливыми защитными жестами и хихиканьем. Да, он заходил даже настолько далеко, что ставил под угрозу доброе имя собственной сестры, когда имел глупость называть Эша в столовой на глазах у всех "свояком", так что любому не оставалось ничего другого как думать, что Эш уже спит в одной постели со своей хозяйкой. Причем Корн делал это отнюдь не шутки ради, наоборот, он стремился к тому, чтобы частично в силу привычки, частично под давлением общественного мнения заставить Эша превратить ту фиктивную жизнь, в которую он его вверг, в солидную реальность.
