Виталий Владимиров - Закрытый перелом
— Ой, что я вспомнила, сейчас расскажу, — всплеснула руками Таисия. — Только, Антон, ты не смейся. Значит, так… Сегодня утром мне Ирка позвонила, мы с ней всегда утром перезваниваемся, но обычно я ей звоню, потому что у них начальник строгий, хотя она мне все равно тоже звонит. Но это неважно. Ирка меня спрашивает: "Чего в обед делаешь?" Мы с ней в обед часто вместе куда-нибудь ходим, ну так, по магазинам. Денег, конечно, нет, но зато все посмотришь, а Ирка еще и мерить любит. Потом купим колбасы, молока и на работе между делом перекусим. Так вот Ирка и говорит: "Айда в ГУМ, я тебе такое расскажу…" В ГУМе, конечно, народу, пушкой не прошибешь…
— И все гуманисты, — вставил Антон.
— Подожди, дай договорить, — отмахнулась от Антона Таисия.
— Где я остановилась?
— В ГУМе. У фонтана, — подсказал Виктор.
— Правильно, — кивнула головой Таисия. — Так вот у Ирки есть муж ее двоюродной тетки. Кем же он тогда Ирке приходится?
Таисия озадаченно смолкла.
— Двоюродный дядя, наверное, — сказал Виктор.
— Какой же он дядя, когда он муж, — горячо возразила Таисия. — Впрочем, это неважно. Главное, что этот теткин муж на космос работает. Он какое-то открытие совершил, вот как Виктор. Так он такое рассказывал…
Таисия умолкла с таинственным видом, но никто ее не переспросил и она, не выдержав, шепотом сказала:
— Будто наши космонавты в космос летали и встретили их космический корабль, а в нем через иллюминаторы видели своих родных, которые уже умерли.
— Чепуха, — сказал Сергей. — Этого не может быть. И потом есть такой рассказ у Рэя Бредбери.
— Кто знает? — рассудительно сказал Антон. — Это описано не только у Бредбери, но и у Лема в "Солярисе", так что тема волнующая.
— Получается, что загробная жизнь — это реальность? — спросил Виктор.
С тех пор как они сели за стол, Люся почти не смотрела на Виктора, только вежливым кивком головы благодарила его, если он предлагал ей что-нибудь из еды, но теперь она повернулась к нему, и глаза их опять встретились. Ощущение единства с Люсей у Виктора на сей раз было не таким острым, как тогда, в передней, но он вновь почувствовал веяние той радостной, но пока еще зыбкой тайны, которая уже существовала между ними. Люся улыбнулась Виктору и спросила с искренней заинтересованностью:
— А вы, действительно, совершили открытие?
— Действительно, — ответил Виктор. — Открыл закрытое. А ведь у нас же все разделено на закрытое и открытое. Бывает, например, открытая улыбка, открытое письмо. Я недавно открыл для себя, что закрываю глаза, когда целуюсь.
— И я, — сладко потянулась Таисия.
— Но это только мое открытие, для меня, а другие открывают, что быстрее скорости никуда не поедешь или что одноклеточные как-то странно мигрировали в период палеозоя, или что металл при определенных условиях становится мягким, как воск, а третьи открывают заседание и решают, что считать открытым, а что закрытым. Даже переломы и то бывают открытыми и закрытыми…
— А откуда у вас эти маски? — спросила Люся.
— Я лично против того, чтобы автор развешивал свои работы в своей квартире, устраивая из из жилья художественный салон, — сказал Антон. — Но в данном случае имейте снисхождение к хозяину и моему другу.
— Это все ваше? — Люся с любопытством посмотрела на Виктора.
Опять их глаза встретились. И если во время первой встречи ее глаза сказали молча: "Вы мне нравитесь…", то сейчас они сказали: "Мне с вами интересно…"
И снова радостное ощущение общей тайны охватило Виктора, но это было уже ощущение не зыбкой, как мираж, мечты о сближении, а уверенность, что так оно и будет.
— Это, пожалуй, не маски, — ответил Виктор Люсе, — а лица… Человеческие лица… Впрочем, разве наши лица — не те же маски, которые только условно отражают наши чувства. Удивишься — и брови полезли вверх, огорчился — и уголки губ опустились… Я бы рассказал вам, Люся, что я хотел выразить каждой маской, но лучше вы сами посмотрите и скажите свое мнение, а потом мы сравним, насколько это совпадает с тем, что задумано… Бывает же так, что достаточно посмотреть друг на друга и все понять… Так и маски мои молчат… То ли дело министр песен, взял гитару и запел? Верно, Антон?
Все повернулись к Антону.
— Ой, Антон, спой, пожалуйста, — захлопала в ладоши Таисия. — Про желтого цыпленка, а?
Антон встал из-за стола, взял гитару и сел на тахту. Остальные приготовились слушать, развернув стулья в его сторону.
Антон перебрал несколько аккордов, то ли проверяя настройку гитары, то ли настраиваясь сам. Запел он негромко, но очень чисто и с затаенной болью и грустью:
Неудержимо наступает старость,
Она — не просто иней седины,
Не только предвечерняя усталость
И умиротворяющие сны.
Нет, здесь какая-то иная сложность,
Смешение понятий и начал:
На место смелости приходит осторожность,
Которой раньше ты не замечал.
В противовес вчерашнему задире,
Всех вызывающего на войну,
Иные качества мы ищем в мире:
Спокойствие, надежность, тишину.
В этом месте Антон, вздохнув, распрямился. Голос его окреп и летел в завораживающем ритме гитарного боя:
Вот так за летом наступает осень…
А может просто плюнуть и уйти
В прямолинейность подмосковных просек,
Разбрасывая листья на пути?
А может счастье именно вот в этом —
В чуть пожелтевшем золоте дубрав?
Шагать по лунным пятнам до рассвета,
Вбирая горьковатый запах трав…
Нельзя!..
Антон оборвал песню на верхней ноте, и тишина зазвенела его застывшим криком и застыли лица за столом, и застыли маски на стене, и, казалось, что пауза будет вечной, но Антон, как с обрыва, словно в падении, переходящем в парящий полет, закончил песню:
… ведь много на земле осталось
Несделанных и очень важных дел…
Неудержимо… наступает старость…
И ничего ты толком…
Не успел…
Молчание первой нарушила Марина:
— А может счастье именно вот в этом, в чуть пожелтевшем золоте дубрав… — задумчиво повторила она и вздохнула. — Знаешь, Антон, после твоих песен сразу хочется жить и работать.
Было заметно, что Марине непросто говорить эти слова, как будто горьковатые на вкус, да и на остальных песня произвела сильное впечатление.
— Еще, — восторженно попросил Сергей и вместе со стулом пересел ближе к Антону.
Таисия сияла, ну, просто лучилась от гордости за Антона.
Люся с интересом, искоса, разглядывала Антона, так, что Виктор почувствовал даже мгновенный укол ревности.
Антон пел еще, пел много, не скупясь, умело подбирая репертуар и каждый раз находя следующей песне свою интонацию: то лирически грустную, то бесшабашно веселую, то лукаво ироничную, то ласково нежную, то озорно разухабистую…
Потом отложил гитару:
— Как вам это нравится? Народ вовсю эксплуатирует своего диктатора. А ну-ка, Вика, поставь что-нибудь мелодично-ритмичное.
Пока Виктор выбирал кассету, Антон с Сергеем отодвинули столик, а Люся встала и рассматривала маски.
Пространство комнаты мягко заполнила музыка. Виктор подошел к Люсе и пригласил ее на танец. Когда она положила руку ему на плечо, а он обнял ее за талию, то мысленно поблагодарил того неизвестного гения, который придумал возможность этого плавного, легкого, слитного движения двух тел, самой природой предназначенных друг другу.
— Я смотрела на ваши маски и заметила, что если меняется освещение, то меняется и их выражение, — сказала Люся и откинула голову, чтобы удобнее было смотреть на Виктора.
— Также, как и человеческие лица выглядят по-разному в зависимости от освещения, — согласно кивнул головой Виктор. — Ваше, например, сейчас похоже на освещенный изнутри лунный камень, но только не холодным ночным светом, а светом теплого заката, который чуть бледнеет перед наступлением темноты.
— Спасибо за красивое сравнение, — сказала Люся, — мне нравится, как вы говорите, мне хочется смотреть на ваши маски, простите, человеческие лица, и отгадывать, что они хотят сказать, а значит, что хотели сказать вы, мне хочется, чтобы вы говорили еще…
— У меня, — продолжил Виктор, — ощущение, что между нами есть нечто, недоступное другим, то, что только наше и больше ничье, то, что не существует, если мы врозь, если нет кого-то из нас. Я не очень путано говорю?
— Нет, все правильно, — улыбнулась Люся, — я ощущаю то же.
— И я… Я не знаю, как сказать, — Виктор вдруг охрип от волнения, — я хочу, чтобы это чувство оставалось, чтобы так было всегда… И, если вам здесь нравится, приходите сюда и приносите свою радость и свое горе, и это будет горе пополам и это будет радость вдвойне…
