Анатолий Иванов - Новое счастье
Он размахнулся удилищем. Катушка разматывалась с легким жужжанием, и блесна упала далеко от лодки. Выждав несколько секунд, Павел начал подматывать леску.
Зина и раньше видела, как рыбачат спиннингом, и без всякого интереса наблюдала за действиями Павла, думая о том, что он так и не ответил на ее вопрос, да и вообще вряд ли ответит когда-нибудь.
Павел усиленно хлестал по заливчику спиннингом, но рыба не попадалась. Но он все же продолжал забросы, лишь бы не остаться без дела. Тогда она опять что-нибудь спросит, а что отвечать — он не знал.
— Здесь и рыбы-то, наверное, нет, — заметила Зина, опуская в воду руку. — Поедем в другое место. Ой!..
Лодка чуть не перевернулась от резкого толчка: Павел слишком неосторожно сделал подсечку.
— Села! — крикнул он, задыхаясь от волнения. — Огромная, дьявол. Только бы не сошла. А ты говоришь — нету рыбы! — возбужденно сказал Павел, не замечая в охватившем его спортивном азарте, что говорит Зине «ты». Не заметила этого и сама Зина. Она только поняла, что на крючок поймалась большая рыба. Туго натянутая леска со звоном рассекала воду с правой стороны лодки. Потом леска вдруг сразу ослабла, и сердце у Зины заколотилось.
— Ой! Ушла, сорвалась!
— Не сошла, погоди… — бросил ей Павел, торопливо вращая катушку.
Леска снова натянулась. И в это же время из желтоватой глубины, согнувшись дугой, показалась огромная рыба. Сверкнув белесым брюхом, она снова исчезла в глубине.
— Ушла, Павлик, ушла!..
— Да не ушла, говорю тебе, — сердито крикнул Павел. — Сейчас мы ее выудим.
Зина притихла и как-то испуганно и вместе с тем восхищенно смотрела на Павла. От его недавней неловкости не осталось и следа.
Рыба несколько раз уходила в глубину и снова показывалась на поверхности. Наконец Павел подвел ее к самому борту лодки. Огромная обессилевшая щука лежала кверху брюхом неподвижно, словно мертвая. Схватив багорик — стальной крючок, привязанный к палке, Павел резким движением подцепил щуку и бросил в лодку. И здесь она вдруг забилась, звонко шлепая хвостом по мокрому днищу, забрызгав Зину. Павел ударил рыбу по голове железным ключом. Она вытянулась, мелко задрожала хвостом и затихла. Зина с осуждением посмотрела на ключ, который Павел все еще держал в руках. Он виновато сказал:
— А как же? Не оглушить — она выпрыгнет из лодки…
— Все равно. Это жестоко, Павлик.
— Ну вот, жестоко… Тогда и ловить не стоило, — ответил Павел, отцепляя якорек. Зина удивилась: как это щука, не разобравшись, хватает железо.
— Хищная рыба. Она все хватает, что блестит и двигается, — пояснил Павел. — А вообще, конечно, глупая…
В заливчике они еще поймали несколько щук и двух окуней. Каждый раз, когда Павел делал подсечку, Зина громко вскрикивала и все боялась, что рыба уйдет. Потом даже сама пробовала рыбачить, но у нее ничего не получилось. Первый урок закончился тем, что она глубоко разрезала якорьком палец.
— Пустяки. У меня на такой случай йод есть. Бывает так, поранишь руку о рыбьи зубы, потом месяц болит. А это быстро заживет, — тихо говорил Павел, перевязывая ей палец. Они сидели рядом. Зина доверчиво протянула ему руку и случайно коснулась его плечом. Павел поспешно отодвинулся.
На небольшом островке, густо заросшем ветлами и черемухой, пообедали. Пока Павел варил уху, Зина обошла весь остров и вернулась с огромным букетом из кипрея и подмаренников.
— Удивительно, какие цветы на этом островке, — сказала она, усаживаясь на песке.
— Ничего особенного, — ответил Павел, подкладывая хворост под котелок. — Я читал где-то, что кипрей и подмаренник растут на заливных лугах. А этот островок весной затопляют полые воды. У нас много здесь таких цветов.
Зина посмотрела на Павла, но ничего не сказала и задумалась.
Уха была необыкновенно вкусной. Она пахла немного дымом. После обеда они купались, а потом долго лежали на горячем песке.
— Ты так и не ответил мне, Павлик, что же все-таки думаешь обо мне, — тихо спросила Зина, пропуская сквозь пальцы горсть мелкого тяжелого песка.
— Как что думаю?
— Ну, вот что я… пришла сегодня утром к лодке.
— Не знаю, Зина… Может и не надо было… А вообще хорошо это.
Павел первый раз назвал ее просто по имени и сразу почувствовал, что щеки его горят.
— Хорошо?
— А может, плохо. Ты ведь уедешь…
— Уеду, — вздохнула Зина. И, помедлив, спросила еще тише: — Скучать будешь?
Павел усмехнулся, и Зине послышалось в его смехе что-то холодное, искусственное.
— Нынче в институт поступаю, на заочное, — сказал вдруг Павел.
Зина обиженно молчала, смотрела прямо перед собой в песок и думала, что теперь он опять замкнется в себе. Его душа понемножку, очень робко раскрывалась перед ней, — и вот, все испорчено одной фразой. «Надо было задавать этот глупый вопрос!..»
— А вот ты обязательно будешь скучать, — неожиданно произнес Павел.
— Я? Почему?
Павел кивнул в сторону видневшегося завода, убежденно сказал:
— По нему нельзя не скучать. — И, помедлив, добавил:
— Иначе не стоило тебе и на инженера учиться.
— Смешной ты, Павлик. Неужели ваш завод такой уж хороший? Ведь есть и другие, еще лучше.
— Есть, — неожиданно согласился Павел. — Но этот — первый, где тебе пришлось поработать.
Павел опять долго молчал, обдумывая что-то. Не глядя на Зину, еле слышно заговорил:
— Знаешь, бывает иногда… встретишь девушку и… Ну, как там… Понравится она тебе… А потом еще много девушек будешь встречать. Может, лучше, красивее. А все не то, не то. Лучше-то все равно уж не найдешь. А кто ищет, — глупый, по-моему, человек…
— Завод, девушка… Смешной ты, Павлик, — повторила Зина, чувствуя, что голос ее звучит тоже неестественно.
Из кустов вылетела бабочка-крапивница и села на мокрый песок. Зина, наблюдая за ней, думала, что действительно скоро уедет и, кажется, будет скучать по заводу. А Павлик, неловкий, чуть грубоватый, так и не понятый до конца, Павлик, может быть, еще много раз будет отдыхать на этом островке и, может быть, снова увидит здесь такую же бабочку…
4
Уезжала Зина ранним августовским утром. На вокзал провожать ее пришли несколько незнакомых Павлу девушек из конструкторского, Васька Сиротин и почему-то старый мастер Федор Михеевич. Васька Сиротин что-то говорил девушкам, они беспрестанно смеялись и колотили его по спине кулаками. Павел подумал, что все это время он ждал чего-то радостного, значительного, а ничего не случилось. С Зиной после рыбалки так и не пришлось поговорить. Правда, они несколько раз ходили в кино и раз на концерт заводской самодеятельности. Но возле Зины всегда был Васька Сиротин и какие-то девчата. А теперь вот она уезжает и, конечно, забудет все: и завод, и город, и…
Поезд должен отойти через полчаса. Васька ушел за билетом для Зины, а девчата разбежались по вокзалу купить что-нибудь ей в дорогу. С Зиной остались только Федор Михеевич и Павел.
— Так вы, голубушка Зинаида Владимировна, не забывайте нас, — проговорил Федор Михеевич и вытащил из кармана свою почерневшую трубку. — Вот скажете — зачем старый дурак на вокзал притащился…
— Ну, что вы, Федор Михеич! — воскликнула Зина, беря его под руку.
— Ну-с, не скажете, не скажете, хорошо. Я так, к слову. А ведь я, Зинаида Владимировна, пятый десяток на этом заводе. Да-с, пятый. Сам строил его. Был каменщиком, плотником. Вся моя жизнь тут прошла…
Старый мастер долго набивал табаком трубку.
— За всю-то жизнь сколько молодежи через мои руки прошло!.. Многие сейчас уже мастера да инженеры. Кое-кто и выше пошел. Василий Семенович Береговой, слышали, конечно? Директор завода на Урале. По его книжкам учитесь. А пришел ко мне пятнадцатилетним пареньком: «Хочу токарем стать…» Вот так всю жизнь я с молодежью. Люблю вас, беспокойных. Самому-то бог не дал сына или дочку… Павел, сбегай-ка за спичками. Забыл по старости, вот оказия…
Павел ушел покупать спички. Когда вернулся, Федор Михеевич дымил трубкой на весь перрон, а девчата щебетали возле вагона.
— Ну вот, Павлик, и расстаемся. А я так полюбила ваш город, — сказала Зина, впервые обращаясь к нему в то утро. Павел заметил в ней какую-то перемену, пока бегал за спичками. Синие глаза ее были грустны. Зина помолчала и добавила: — И реку тоже полюбила…
— Да, река у нас хорошая, — только и нашел что сказать Павел.
— Хорошая, — еле слышно повторила Зина. — Все это я никогда не забуду. Возьми от меня на память, — она протянула ему только что купленный томик стихов Лермонтова и, не глядя на Павла, вскочила на подножку вагона.
Весь этот день Павел работал, чувствуя какую-то пустоту в цехе.
Вечером, после ужина, сразу же лег в постель, долго лежал, смотря в темное окно, ни о чем не думая. Затем взял с тумбочки подаренную книжку. На первой странице был написан адрес и приписка: «Если вспомнишь когда-нибудь две наши прогулки по реке, — напиши мне, Павлик».
