Луиджи Малерба - Римские призраки
Увидела его вновь я много лет спустя, уже как коллегу моего мужа, и кто знает, помнил ли он еще ту девушку, которую когда-то в Порто Санто-Стефано… и так далее, и так далее. Ну какого черта я все это пережевываю! Архитектор-урбанист Федерико Зандель ухаживает за мной академически корректно и никогда даже не намекнул на ту нашу далекую встречу. Ему все так же принадлежит дом в Порто Санто-Стефано, и он временами приглашает нас туда, но предпочитает в августе сдавать его за шесть тысяч евро, а на эти деньги ездить с женой Ириной отдыхать в каком-нибудь новом месте: Сардиния, Корсика, Греция, Турция, Красное море.
Джано не знает этого, но последнее время Валерия по старой привычке уделяет внимание мужчинам моложе ее, например, профессоришке из «Сапьенцы», который попросил ее перевести какую-то статью с немецкого и в тот же день оказался на ней голышом в постели. История эта облетела весь университет, после чего просьбы о переводе с немецкого так и посыпались. Теперь она подкатывается к Джано. Или уже подкатилась? В этом неприятном случае мне остается только помалкивать.
Вчера утром, часов около десяти, надевая шарф, чтобы выйти из дома, я увидела за приоткрытой дверью ванной комнаты спину Джано, наклонившегося над раковиной и обхватившего голову руками. Я стояла тихо и увидела, что он плачет и плечи его вздрагивают от всхлипываний. Мне захотелось тут же окликнуть его, но я отошла на цыпочках, чтобы он не заметил моего присутствия. Уверенности, что я поступаю правильно, у меня не было, но инстинкт подсказывал, что лучше мне не показываться, что, может быть, Джано не хочет делиться со мной своими переживаниями и проблемами: в противном случае он бы не стал их замалчивать. И все же меня очень удивили эти отчаянные рыдания, ибо, насколько я понимала, у Джано не было никаких оснований для этого ни дома, ни вне семьи.
И вдруг меня осенило: а что, если эти всхлипывания всего лишь спазмы смеха? Понять было трудно, и вопрос этот камнем лег мне на сердце. Во всяком случае, я не могла спросить его самого: он упрекнул бы меня в том, что я за ним подглядываю, а это уже самый постыдный поступок в супружеской жизни. В общем, так я и не решила дилемму, касающуюся столь неожиданного и загадочного растрачивания нейронов. Но в конечном счете я пришла к выводу, что рвать на себе волосы из-за этого не стоит.
Джано
Мы с Клариссой составляли список знакомых, умерших от СПИДа — новой чумы нашего времени, и оба радовались, что нас не коснулось сие проклятие, болезнь, в основном поражающая поколение наших детей. Мы часто играем в эту зловещую и не иссякающую игру, добавляя последние печальнейшие сведения, но с некоторых пор наш мортиролог пополняется жертвами не только этой инфекции и другой злокачественной болезни, но и вообще жертвами разнообразных смертельных недугов. Это интереснее, чем ходить в кино. Пара часов превосходного отдохновения.
Не знаю, как именно повернулся бы разговор, но Кларисса вдруг сказала, что у профессора Занделя только одно легкое, оставшееся после операции, перенесенной им много лет назад. Значит, и он может быть на примете.
— А ты откуда знаешь?
— Кто-то мне сказал. Не помню уже кто. Может, Валерия, когда я встретила ее во Французской академии. Похоже, она с ним спала, а может, и сейчас спит, ведь это же Валерия. Ну да, именно она и сказала мне, что у Занделя одно легкое.
Ясно, что Кларисса хотела дать мне понять, что между Валерией и Занделем что-то продолжается. Дыма без огня не бывает. Я не выказал своего раздражения и переменил тему, потому что когда речь заходит о Валерии, сразу же дело становится весьма рискованным.
Но что имела в виду Кларисса, сообщив мне об удаленном легком? Что архитектор Зандель конкурент неопасный? И, должно быть, у них с Валерией близкие отношения?
— А с виду, — сказал я, — он так и пышет здоровьем.
— Но он же зеленый, как лимон.
— Он бледен, согласен, но бледен от природы. И ничего это не значит.
— Что-то, наверное, значит, если у него одно легкое. С виду не скажешь. Но дышит-то он вполсилы.
— Меня это мало трогает. Он много работает за границей, занимается приведением в порядок дорог и тротуаров в исторических городах. В Амстердаме, Гамбурге, Кельне и Цюрихе. А когда он представил свой проект для исторического центра Рима, его коллеги только посмеялись. Но, судя по всему, муниципалитет даст ему лицензию на восстановление тротуара в районе от пьяцца дель Пополо до виа Кондотти и виа ди Рипетта. Самый элегантный район Рима, золотое дно.
Когда в муниципалитете Рима, готовясь к наступлению Святого года,[2] решили перестилать мостовую и тротуары от пьяцца Арджентина до пьяцца ди Пьетра, то проконсультировались с Занделем. А он посоветовал импортировать базальт и булыжник из Китая, потому что там в десять раз дешевле. В муниципалитете были удивлены: получается, что паломникам в Святой год пришлось бы ходить по коммунистической мостовой. Но потом низкая цена и качество китайских товаров взяли верх.
В общем, Зандель сделался международным специалистом по мостовым и тротуарам, и, судя по всему, его последней амбициозной целью стал Нью-Йорк. Тротуары как последний ресурс общества, пребывающего в растерянности и депрессии. Двигаться, ходить. Тротуар как метафора, по нему Зандель победоносно шествует с бумажником, до отказа набитым евро.
— Ты иронизируешь над коллегой и приятелем.
— Нет, нет, тротуары украшают город, позволяют гражданам не просто передвигаться по городу, но и прогуливаясь, вести беседы, как делали в Древней Греции философы-перипатетики, но главное — тротуары дают Занделю блестящие и звонкие евро, как монеты Пиноккьо. И это приятно, потому что деньги хорошая штука. К тому же у него еще очень богатая жена.
— Ты упрекаешь меня в том, что я небогата?
Я обнял Клариссу, чтобы извиниться за эту непроизвольную оплошность. И добавил:
— Несмотря на отсутствие одного легкого, у Занделя, кажется, куча любовниц.
Удар под дых. Кларисса промолчала. Она умирала от любопытства, но сдержалась и не задала ни единого вопроса. Вот умница.
Кларисса
Не пойму, откуда Джано черпает некоторые сведения. Может, он их придумывает? Я и виду не подала, когда он сообщил о многочисленных любовницах Занделя. А что, если это правда? Если каждый раз, когда он не может увидеться со мной из-за каких-то, как он говорит, деловых встреч, он закрывается в комнате рядом со своим кабинетом и трахает какую-нибудь свободную в данный момент синьору. Секретарша — его сообщница, когда в этой комнатке я (вот, проговорилась), но точно так же она может ровным тоном ответить и мне по телефону, что синьор архитектор вышел куда-то. А его ненормальная жена что делает? Спит, что ли? Красивая (так говорят, но мне она кажется какой-то деревянной), богатая дура. Но мне ли жаловаться? Разве мне нужно, чтобы она была умна и хитра? Главное, что Зандель продолжает оказывать знаки внимания мне, когда мы бываем втроем с Джано — такое вот притворство, чтобы скрыть правду. А я продолжаю игру в ухаживание, шучу и притворяюсь польщенной. Через неделю у нас будет целых три свободных дня, так как Джано поедет в Страсбург на конгресс, посвященный «Городу будущего».
Джано всегда остерегается всякой заразы в мире. Ревность тоже зараза, но есть зараза и похуже. У него прямо конвульсии начались, когда Соединенные Штаты отвергли Киотский протокол. Посыпались проклятья, нападки, оскорбления. С тех пор он отказывается от всех американских напитков и исключает хлопья «Келлогс» из трансгенной кукурузы на завтрак.
Когда заболели солдаты, которые контактировали с боеприпасами, содержащими обедненный уран, американцы с безнаказанной наглостью заявили, что Ирак тоже пользовался таким оружием. Браво! — говорит Джано. Еще им пришлось сквозь зубы признать, что они сбрасывали в Фалуйя бомбы, начиненные белым фосфором, и то после получения свидетельств от морских пехотинцев и показа по телевидению обугленных тел. Брависсимо! К тому же они продолжают как ни в чем не бывало производить аэрозоли — изящный вклад в разрушение атмосферы.
Во сне Джано бормочет странные непристойные ругательства в адрес озоновых дыр.
Джано
На конгрессе, посвященном «Городу будущего», где все ждали моего доклада о деконструктивной урбанистике, я положительно отозвался о городе в форме звезды с жилыми «лучами», пространства между которыми отводились под сады. Кольцевые дороги, связывающие главные лучи, должны пересекать и жилые кварталы, и сады. Большая окружная в Риме, венский Ринг, четыре концентрических кольца Пекина подходят только для городов, построенных в соответствии с общепринятыми традициями. Город будущего с самого начала должен строиться в форме звезды — или шестиконечной звезды Давида, или пятиконечной звезды Соломона, или в форме Розы ветров с восемью или сколько угодно лучами, обязательно связанными между собой кольцевыми дорогами. Они-то и разделяют городские районы. Каждая связующая радиальная дорога должна быть с односторонним движением либо от центра к вершине луча, либо, наоборот, от вершины к центру. Предусматривается, что эти правила можно будет немного нарушить, чтобы избежать всегда подстерегающего нас унылого однообразия. Некоторые сбои и ошибки идут лишь на пользу здоровью мира. Метрополитен прорежет город в четырех основных направлениях (на север, юг, запад и восток) и будет панорамным, надземным и монорельсовым, как диснейлендовский в Лос-Анджелесе.
