Дмитрий Каралис - Чикагский блюз
– Одиннадцать часов, а от него никакой весточки… Фу, какая гадость! – Тетя Зина вышла на крыльцо и выплюнула целебный творог в миску спаниеля Чарли. – Может быть, Сережа с Кириллом съездят, пока электрички ходят?
– Ну что ты волнуешься! – Мама ковыряла ложечкой в тарелке, словно раздумывая, есть ей теперь этот фитотворог или отказаться из женской солидарности. – Может быть, на комаровских дачах телефоны отключили? Если он не приедет до двенадцати, Сережа с Кириллом на машине съездят. Кирилл, позови, пожалуйста, папу – надо посоветоваться…
Я перестал наблюдать за Чарли, который осторожно выедал творог меж одуванчиков, и пошел к отцу.
Отец смотрел телевизор.
– Ну что там? – спросил он и взглянул на часы. – Нет его? Странно… И что женсовет предлагает?
– Может быть, съездим? – сказал я. – Вдруг действительно что-нибудь случилось?
– Что там может случиться? – сказал отец, приглушая телевизор. – Ничего не может случиться. Пошли прогуляться к заливу или на территории шашлыки жарят. Он брал шампуры? Не видел?
Я помотал головой и пожал плечами. Мне тоже казалось, что паниковать рано, но было тревожно. В поздних электричках шлялись всякие пьяные парни, да и странно, что телефон в Комарове молчал.
Обычно день дяди Жоры начинался с телефонных разговоров: из Комарова звонил Сергей Сергеевич.
Академик был плодовит на идеи и ссыпал их по утрам в телефонную трубку, как крупу в воронку. Провода доносили их до нашей дачи на окраине леса, и дядя Жора добросовестно записывал светлые мысли своего гениального друга. «Грандиозно! Сейчас же поеду и надаю пинков Абалтусову! Что еще? Неудобно говорить? Зашифруй! Понял! Литр водки и две бараньи ножки? Хорошо. Если только мясник Вася не в запое. А кто еще будет на совещании? Всё! К пятнадцати буду как штык! Заодно захвачу последние расчёты по «Сигме». И надо утвердить план дежурства в добровольной народной дружине».
Сев в свою «Волгу» с оленем на капоте (у дяди Жоры было спецразрешение от главного гаишника Ленинграда на запрещенного травмоопасного оленя), он ехал в КБ и давал живительных пинков сотрудникам, которые в летнее время селились с семьями по окрестным дачам и чувствовали себя расслабленно.
Несколько раз мы с отцом тоже ездили в Комарово, где взрослые выпивали под грибную солянку, играли в шахматы с часами и, вырывая друг у друга карандаш, ссорились из-за расчетов какой-то лямбды. Заходили в гости другие академики и разные профессора, приводили детей и внуков, чтобы показать им братьев-близнецов. Меня звали играть в бильярд или слушать попсовые записи, и с одной девчонкой я ходил гулять к заливу, и она даже брала меня под руку. Правда, всего один раз – чтобы вытряхнуть песок из туфельки.
– Нет, я с ума сойду! – нервно сказала тетя Зина и поставила перед Чарли свою тарелку с чудо-творогом. – Кушай, Чарлик, кушай. А нельзя куда-нибудь позвонить и узнать, работают ли там телефоны?
– Куда сейчас позвонишь? – пожал плечами папа.– Впрочем… – Он поднял вверх палец и пошел к телефону на кухне.
– А он точно в Комарово поехал? – с нажимом на слово «точно» спросила тетя Зина. – Ты ничего не путаешь?
– Вроде точно, – кивнул я. – Я собирался обедать, а он зашел и сказал, что едет в Комарово. Еще огурец у меня взял, посолил и съел…
– Господи, – вздохнула тетя Зина, – он хоть поел перед отъездом, не знаешь?
– Кажется, нет. Точно не знаю.
– Огурец взял у мальчика! Надо же! – горестно сказала тетя Зина, словно дядя Жора взял у меня не огурец, а цианистый калий. Или этот огурец, что дядька подхватил из миски с огурцами, был последним куском хлеба в нашем доме. Еще меня задевало, что она продолжает называть меня мальчиком, будто я не получаю в этом году паспорт. – Как будто своих огурцов нету! Вчера, как дура, целую сетку притащила…
– Ну что, Сережа? – крикнула мама, деликатно отодвинув свою тарелку с творогом. – Есть результаты?
– Ни черта нет, – появился на веранде папа и почесал лоб. – Бюро ремонта уже не работает, а на АТС таких справок не дают.
– Ужас, ужас, просто ужас! – тетя Зина глянула на темную улицу сквозь тюлевые занавески. – Я не нахожу себе места! – сказала она, не вставая со стула и собираясь расплакаться. – Надо что-то срочно придумывать! А где Катерина? Наверху? Кирилл, позови ее…
И то, как тетя Зина сказала «ужас, ужас, просто ужас!» и как она поджала губы и заморгала крашеными ресницами, и ее вопрос о Катьке, словно она спрашивала, где их с дядей Жорой дочь, чтобы сообщить ей нечто ужасное об отце, произвели на меня гнетущее впечатление. Я тоже стал представлять себе самое худшее. Может, их там убило током, например. Или, например, дядя Жора повез Сергея Сергеевича в коляске на залив, а какой-нибудь «МАЗ» или «Татра» сбили их на Приморском шоссе. Или коляска с Сергеем Сергеевичем выскользнула у дяди Жоры из рук и покатилась, набирая скорость, под горку, к заливу, к шоссе…
Сверху спустилась Катька, и женщины разом заговорили, что надо немедленно заводить машину и ехать всем вместе в Комарове, спасать, пока не поздно, дядю Жору и Сергея Сергеевича, потому что нет никаких сомнений, что обязательный дядя Жора, будь все в порядке, позвонил бы и сказал, что задерживается.
– Да успокойтесь вы! – громовым голосом сказал папа.
Женщины разом замолчали.
Катька стала набирать комаровский номер, тетя Зина вышла на улицу и стала смотреть в конец Кривоносовской, мама под шумок тоже отдала лечебный творог Чарли, а папа взял ключи и пошел к гаражу выводить наш «жигуленок».
Папа сказал, что поедем только мы с ним вдвоем. И точка. Поедем после двенадцати, дождавшись последней электрички. Сказано было так, что у меня мороз пробежал по коже, – я решил, что дела действительно плохи, если папа не берет слабонервных женщин, а тетя Зина ни к селу ни к городу вдруг вспомнила, что дядя Жора уже месяц как отпустил дурацкую бороду и ходит с ней, воображая себя академиком Курчатовым.
– Да ну тебя! – осуждающе сказала мама. – При чем здесь борода!
– При том! – упрямо повторила тетя Зина и опять заморгала глазами.
До меня не сразу дошло, что она терзается мыслью, будто борода отпущена специально, чтобы понравиться какой-нибудь другой женщине. Это в сорок-то один год!.. При взрослой, шестнадцатилетней дочке! Ха-ха!.. Дает тетя Зина!.. Мне, например, было понятно, зачем дядька отпустил бороду: чтобы соседи не путали его с братом-близнецом. Хорошая получилась борода – полешком, два шпанёнка-внука могут ухватиться и висеть, говорил дядя Жора…
2
В Комарове, едва мы с отцом вышли из машины и хлопнули дверцами, за глухими воротами дачного кооператива поднялся собачий лай, а в будке с крылечком погас свет. Отец поднялся по ступенькам и решительно постучал в дверь.
Сторож оказался поддатый и не сразу понял, чего мы хотим.
– Если телефон не отвечает, значит, дома нет, – разводил он руками в кисло пахнущей будке. – А чего я могу? Ничего не могу. Мне пост даlен, я стою. – Он курил вонючий «Беломор», и мне казалось, еще чуть-чуть, и меня стошнит. – Вот как в семь вечера заступил, так и несу… А что телефоны? Телефоны у нас работают…
Отец протянул сторожу железный рубль и сказал, что мы сами дойдем до дачи академика В-ва. Сторож пропустил нас, и мы спешно пошли по гравийной дорожке от фонаря к фонарю. Собаки потявкали нам вслед и отстали.
Первое, что я увидел, когда мы подошли к темной даче Сергея Сергеевича, был серый кот Ерофей, сфинксом застывший на крыльце. Подпустив нас поближе, он сел и в ответ на мое приветствие протяжно мяукнул, словно жаловался, что его не пускают в дом.
– Ни фига себе котяра, – шепотом сказал отец. – Это Ерофей, да? Чего это он на улице?
Отец, шурша кустами, обошел дом и, вернувшись на крыльцо, нажал кнопочку звонка. Подождал, прислушиваясь, и снова позвонил, на этот раз трелью.
Я отошел от крыльца и стал смотреть, не зажжется ли окно на втором этаже. Или на первом… Отец присел к замку и попробовал подергать дверь, определяя, с какой стороны она закрыта. Но не определил. Вот он снова позвонил и тут же припал ухом к двери. Мне показалось, что за окнами второго этажа послышалось глухое мычание.
Я напряг зрение и слух, но больше ничего не заметил и не услышал. Вновь завел свою жалостливую песню Ерофей, и папа, топнув ногой, прогнал его с крыльца.
– Н-да, – тихо сказал папа и задумчиво посмотрел на светящееся окно соседней дачи; он размышлял насчет визита к соседям. – Черт его знает, как-то неловко… Без двадцати час уже…
– Ты слышал? – я тронул его за плечо. Мне показалось, что в доме раздался стук.
– Тихо! – отец вскинул палец.
Теперь мне стало казаться, что в доме скрипнули ступени. Я знал, что из тамбура за дверью идет лестница на второй этаж. Там обычно ночевали гости.
– Фантомас какой-то, – сказал отец и вновь принялся звонить и прикладывать ухо к дверной щелке. Я отступил от крыльца и задрал голову. За стеклом неподвижно бледнела занавеска.
