Лебедев Andrew - Проститут
Ира-сигара.
Теперь он ее никогда не забудет. Не то, что позицию номер тридцать шесть.
Эту тридцать шестую Дмитрий тщетно пытался вытащить из недр памяти уже второй год, и все никак. Пыжился, тужился – но не вспомнить.
Тоже, угораздило его записать: "Наташа с задницей"… Ну и что? Как теперь припомнить, что за Наташа, и что за задница такая выдающаяся?
Вот урод, вот недоумок! Тоже мне примету записал!
И что же это за Наташа такая была?!
Что за год-то был?
Вот Верку – тридцать пятую позицию – помнил. "Верка в спортивном костюме – польский Адидас"… Тогда, в девяносто восьмом, многие девчонки и на дискотеки, и даже в рестораны в спортивном ходили. Мода такая была. А все равно вот запомнил эту крашеную блондинку… Под костюмчиком спортивным она вся такая мягонькая, вся такая гладенькая была.
И тридцать седьмую – Милу из Всеволожска – тоже запомнил…
А вот между ними – эту Наташку с задницей злополучную – ну просто напрочь позабыл.
Бальзамов достал из кармана коробку с французскими монпансье, положил парочку кисленьких бон-бонов себе в рот, откинулся в кресле, покачался в нем, прикрыв глаза.
Девяносто восьмой год.
Как же! Помнит он и этот праздник во Всеволожске, и эту Милу – юную художественную руководительницу Молодежного культурного центра, что на Котовом поле.
Его тогда послали сюжет снять для вечерних новостей.
Вообще, Бальзамов часто вспоминал это Котово поле – район маленького городка в тридцати километрах от Петербурга, вспомнил, когда сообщили, что во Всеволожске построен автозавод, где теперь собирают автомобили "форд". И всякий раз, как он видел на дороге эти аккуратные "фокус-покусы", Дмитрий припоминал и красавицу Милу. Какая она тоже была миленькая и аккуратненькая.
"А ей бы пошло ездить на "хэчбэке", – думал Бальзамов, провожая взглядом очередной всеволожский "фордик". – Где она теперь? Сколько лет прошло!" Сюжет, который его послали снимать, был актуально-политическим.
Горбачев, перестройка, гласность, новое мышление…
Сколько всякой разной накипи и дряни скрывалось за этими лозунгами?
– Понимаешь, Димыч, комсомолу разрешили заниматься коммерцией, – напутствуя в командировку своего журналиста, говорила Мама-Люба. – Самой партии не с руки деньги зарабатывать, так она комсомол на рынок торговать послала.
Мама-Люба была очень умна. И как это случается с одинокими стареющими умными женщинами, особенно в их творческой телевизионной среде, была порою несносной злючкой, готовой употребить всю свою власть, чтобы стереть врага в порошок.
Особенно мужчину или удачно вышедшую замуж женщину. А власть у Мамы-Любы имелась.
Главный редактор общественно-политических программ – это не хухры-мухры!
Внешне, для чужих глаз, Мама -Люба относилась к Бальзамову как мать.
Покровительственно, словно по-тренерски, когда опытный мастер, выискав в толпе талант, опекает и готовит его к рекордам. Но в глубине дущи Бальзамов всегда чувствовал, что эта стареющая одинокая баба просто влюблена в него и протежирует ему, питая туманную надежду, что между ними что-то может произойти. А что могло произойти между двадцативосьмилетним кудрявым красавчиком – выпускником факультета журналистики и сорокалетней женщиной, которая хною закрашивала седину?
Приличия и сдержанность не позволяли ей прямо сказать, мол, Димыч, давай напьемся и проведем вместе ночь! Нет, Мама-Люба возилась с ним, посылала его на самые интересные сюжеты, чаще других давала ему эфир… И ни словом, ни намеком…
– Надо не просто снять сюжет, как во Всеволожске комсомольский центр открывают, – говорила умная Мама-Люба. – Эти чинуши из райкома умеют пыль в глаза пустить, они мастера потемкинские деревни строить. Тебе надо нарыть там правду-матку, на чем деньги делаются, куда эти деньги расходуются, понимаешь?
Мама-Люба знала про жизнь более чем достаточно, чтобы быть циничной. Она была замужем за генералом из военной разведки. Он погиб в Афгане в восемьдесят втором году. Поговаривали, что сослуживцы мужа и помогли Маме-Любе сделать карьеру на телевидении. Так или иначе, но Мама-Люба была такой умной, что зрила в корень любой проблемы, как умеют глядеть далеко не все умные мужики.
– Там тебе будут показывать парадный вход, – говорила Мама-Люба Бальзамову, – а ты постарайся заглянуть с заднего, с черного хода, откуда помои выносят.
Наверняка в этом молодежном центре понаоткрывали видеосалонов, где крутят ночами эротику и сшибают деньги с молодежи, а в отчетах и реляциях поют аллилуйю перестройке, мол в культурном центре пальмой расцветают творчество и науки.
На всю редакцию была у них тогда всего одна камера "бетакам". И ее всегда давали Димычу. Остальные журналисты выезжали на сюжеты со старинной "пэтээской", состоявшей из целой колонны автотехники. В первом автобусе – передвижная аппаратная со своим оператором и режиссером, тут же и журналисты, операторы, осветители. Во втором – камеры, софиты, кабеля. А третья машина-монстр вообще была передвижной электростанцией, способной напитать электричеством половину такого городка, как Всеволожск… И потом из такой вот "пэтээски" вытаскивали, раскручивали бухты кабелей, которые профи цинично называли "кишками", вынимали камеры на штативах, выставляли свет… Бригада в трех машинах со всеми рабочими, осветителями, электриками представляла собой многочисленную трудноуправляемую банду. На одну подготовку съемок до полутора часов уходило. Морока. А с "бетакамом" бригада Димыча умещалась в одну редакционную "Волгу". Тележурналист Дима Бальзамов, оператор Володя Страхов и шофер Миша Херсонский. Такая, вооруженная наплечным "бетакамом" команда могла любую клубничку заснять. И многие коллеги Бальзамова жутко завидовали его возможностям. Вот какой эксклюзив предоставила ему Мама-Люба. А он ее так и не отблагодарил…
***
Во Всеволожске они сперва заявились в горком партии.
Так уж тогда было принято.
В отдел агитации и пропаганды – прямо к третьему секретарю товарищу Хвастову.
Бальзамов с самого ещё журфака усвоил, что их, журналистов, все всегда боялись.
И партейцы особенно. Это знание рано стало его развращать, и ему нравилось быть более уважаемым, чем он того заслуживал по своим летам. Нравилось, когда к нему – вчерашнему студенту – выбегал из-за стола пятидесятилетний хозяин города, на ходу застегивая пиджак и изображая при этом крайнюю степень радушия, будто встретил самого дорогого и близкого друга.
– Хвастов.
– Бальзамов.
Партейцы всегда были мастерами ненатуральных улыбок и лживых рукопожатий.
Но и Бальзамов в этом уже начал тогда преуспевать.
– Очень приятно познакомиться!
– Взаимно!
В кабинете просидели недолго.
Хвастов вызвал своего помощника, которым оказался некто Красовский, человек с одутловатым лицом провинциального холуя, страдающего всем набором банальных людских пороков.
– Товарищ Красовский вам все покажет.
Бальзамов хмыкнул, подумав про себя, что за три рубля этот Красовский и письку свою покажет, не покривится.
Сели в редакционную "Волгу", причем на правах местного Ивана Сусанина впереди рядом с шофером уселся одутловатый холуй Красовский.
– Здесь недалеко, городок у нас маленький, пешком за полчаса весь пройти можно.
И правда.
Три минуты истязаний по всеволожским рытвинам, и вот они приехали.
Там он и увидал Милу.
***
Мила была милая.
Она встречала их на крыльце МКЦ…
Какая поэзия, однако, прям-таки Евтушенко!
Бальзамов сразу сердечно настроился к Миле, хотя бы в благодарность за то, что она не стала скрывать красоту своих ножек под дежурными джинсами.
Оператор Володя Страхов был ей тоже благодарен.
Хоть и не сказал об этом, но его крупные планы Милиных ножек выдали потом эту благодарность на монтаже в аппаратной.
Итак, Мила была милая, и она встречала телевизионную бригаду на крыльце своего Молодежного Культурного Центра.
Страхов сразу вскинул на плечо свой "бетакам", а Дима Бальзамов, увлеченный стройными формами, еще более подчеркиваемыми липнущим от всеволожского ветерка трепетным шелком, немного замешкался, как бы размышляя, то ли просто пожать протянутую руку, то ли склониться к ней и поцеловать…
Но под тяжелым взглядом одутловатого холуя, Дима вздрогнул и ограничился дежурным рукопожатием.
– Это наша комсомольская богиня, – играя роль представителя реальных хозяев праздника, представил Красовский. – Мила Самарина – художественный руководитель и так сказать, арт-директор нашего молодежного центра.
Мила грациозно повернулась на каблуках и, проскальзывая в стеклянные двери, оглянулась, подарив Бальзамову ласковый, завлекающий взгляд.
Внутри уже гремела настраиваемая дискотека.
С оператором Диме повезло.
Умная Мама-Люба и не стала бы посылать на самые главные сюжеты слабую бригаду, где сам Дима-то еще ничем себя не проявил, кроме разве что красивой кудрявой головы да смазливой мордашки. А оператор Стахов был спецом своего дела. Ему не надо было говорить: "Володя, сними это, Володя, возьми в кадр это, Володя сделай план, Володя сделай панораму"…
