Дэвид Гудис - Любимая женщина Кэссиди
На следующий день Кэссиди побывал у дантиста, который снял слепки для изготовления моста с тремя зубами. Через месяц зубы красовались во рту и он женился на Милдред. В свадебное путешествие они отбыли на пароме за пять центов по Делавэру в Кэмден. Спустя несколько дней Милдред велела ему пойти поискать полноценную работу. Сказала, что можно ее получить в какой-нибудь мелкой автобусной компании на Арч-стрит. Кэссиди пошел по Арч-стрит на автовокзал и выяснил, что компания еле держится на ногах. Ему не собирались задавать чересчур много вопросов, а на те, которые задавали, было легко ответить. Он назвал им свое настоящее имя, настоящий адрес, и в ответ на вопрос об опыте вождения автобуса врать не пришлось. В колледже он подрабатывал, водя школьный автобус.
В компании сказали: ладно. В тот день ему выдали форменную фуражку и Кэссиди повез в Истон восемнадцать пассажиров. Вечером возвращался, чтобы рассказать Милдред о своей удаче, но решил идти не прямо домой, а заскочить к Ланд и выпить. Приближаясь, увидел вываливающихся от Ланди нескольких женщин, включая Милдред, и мужчин — все в доску пьяные. И в тот миг посмеялся глубоко в душе, зная, что все это ни черта не стоит, не имеет значения, лучшего ждать ему не приходится. Важно, что он получил автобус. Не такой большой, как четырехмоторный самолет, но движущуюся машину, причем с колесами. И он ею управлял. Вот что важно. Именно это ему было нужно. Больше всего на свете. Он знал, что утратил способность управлять Кэссиди, безусловно никогда не сумеет управлять Милдред, но оставалась на свете одна вещь, которой он может и будет управлять. Эта единственная вещь была реальной, обладала смыслом, надежностью, целью. Эта вещь позволяла ему ухватиться за руль, запустить мотор и максимально приблизиться к смутно помнящимся временам, когда он пилотировал в небе лайнер. Это был всего-навсего старый, побитый, ломающийся автобус, но чертовски хороший автобус. Просто великолепный автобус. Потому что он будет делать то, что велит ему Кэссиди. Потому что на месте водителя снова сидит Джей Кэссиди.
Он радовался в тот вечер и сейчас, глядя на дымящийся черный кофе, умудрился отчасти почувствовать то же самое. У него еще есть автобус. Он еще сидит на месте водителя. Еще несет ответственность за пассажиров. У Ланди он просто один из подонков, в квартире — один из жителей портового района, но в автобусе, черт побери, — водитель, капитан. От него зависит доставка пассажиров в Истон. А в Истоне ему доверяют в целости и сохранности привести автобус в Филадельфию. Им нужно, чтобы он сидел за рулем.
За это надо было выпить. Кэссиди поспешил в гостиную, нашел бутылку с остатками виски, сделал щедрый глоток. Выпятил грудь и хлебнул еще. Тост за капитана корабля, за пилота самолета, за водителя автобуса. А теперь тост за капитана Джея Кэссиди. И тост за четыре колеса автобуса. А еще лучше за каждое колесо в отдельности. Пьют все. Давайте-ка, все! Пейте! Пейте!
Кэссиди грохнул пустую бутылку об стену. Она разлетелась, и он увидел брызнувшие во все стороны осколки. Дико захохотал и выскочил из квартиры. Дождь перестал, но на улицах еще было сыро, и он ухмылялся своему размытому отражению в поблескивающем тротуаре, шагая вдоль берега к “Заведению Ланди”.
Глава 3
Он шел к Ланди в унылом и размягченном расположении духа, пары виски кружили голову, притупляли зрение. Не было никаких целей и мыслей, за исключением того факта, что он идет к Ланди выпить. Пропустить несколько рюмок. Столько рюмок, сколько захочется. Ничто не помешает ему прийти туда, куда он идет. Он идет хлебнуть спиртного, и пускай они лучше не возникают у него на пути. Он понятия не имел, кого представляют собой эти “они”, но, кем бы “они” ни были, пускай лучше займутся собственными делами, освободив перед Кэссиди путь к “Заведению Ланди”.
У прибрежной стороны Док-стрит на черной воде мягко покачивались большие корабли, как гигантские наседки, разжиревшие и умиротворенные на насесте. Помигивали судовые огни, бросая желтые блики на булыжную мостовую у пирса. На другой стороне Док-стрит стояли закрытые темные ларьки рыбного рынка, лучики света просачивались лишь изнутри, где поставщики делавэрской сельди, барнегатских[1] крабов и моллюсков, мелкой камбалы, добываемой в Оушн-Сити, готовили товар к ранней утренней торговле. Когда Кэссиди проходил мимо рыбного рынка, открылась створка, из окна выплеснулись рыбьи потроха, которые должны были попасть в большой мусорный бак. В бак потроха не попали, а шлепнулись на ногу Кэссиди.
Он двинулся к открытой ставне и сердито уставился на толстую потную физиономию над белым фартуком.
— Ты, — сказал Кэссиди, — смотри, куда что швыряешь.
— Ой, заткнись, — буркнул рыбный торговец и принялся закрывать ставню.
Кэссиди ухватился за створку и удержал:
— Ты кому это говоришь “заткнись”?
В проеме возникло другое лицо. Кэссиди смотрел на два лица как на двухголовое чудовище. Две физиономии переглянулись, и жирная объявила:
— Никому. Просто пьяному лодырю Кэссиди.
Снова высунулась рука закрыть ставню. Кэссиди снова ее удержал.
— Ладно, — сказал он, — значит, я пьяница. Ну и что? Хочешь поспорить на этот счет?
— Проходи, Кэссиди. Иди прогуляйся. Двигай к Ланди вместе с остальным отребьем.
— С отребьем? — Кэссиди сильно рванул створку, петли жалобно заскрипели. — Выходи-ка оттуда и назови меня отребьем. Давай, вылезай!
— В чем дело, Кэссиди? Ты разозлился? Снова с женой подрался?
— Оставь мою жену в покое. — Он еще сильней дернул створку. Петли начали поддаваться.
Жирная физиономия стала встревоженной и сердитой.
— Пусти створку, пьяный ублюдок...
— Ох! — вздохнул Кэссиди и рассмеялся. — Значит, вот я кто? А я и не знал. Спасибо, что сказали. — Он яростно дернул ставню, так что петли вылетели из стены, и под тяжестью створки качнулся назад.
Две физиономии высунулись из окна. Кэссиди швырнул в них створку, и они исчезли за долю секунды до того, как ставня влетела в ларек. Кэссиди услыхал грохот, крики, проклятия. Он знал, что за ним не погонятся. Подобный инцидент уже раньше случался, и тогда он подбил толстяку левый глаз, а его приятеля отправил в нокаут. В каком-то смысле он даже жалел, что они не вышли, страстно желая хорошей жестокой драки.
Он повернул от рыбного ларька, продолжив путь по тротуару. Возня со ставней вполне его протрезвила, так что удалось лучше представить намеченное. Планы больше сосредоточивались на Милдред, чем на дополнительной выпивке. Он намеревался найти ее в “Заведении Ланди”, вытащить, привести домой и заставить приготовить достойный ужин. Черт возьми, мужчина, занятый днем тяжелой работой, имеет право на достойный ужин. А потом лечь в постель. При мысли о постели, о том, что там будет твориться, личность Милдред стерлась. Думая о том, что будет, чем он там займется и с кем, он при этом не думал о Милдред, только о ее теле.
И все-таки, размышляя подобным образом, он вновь остро почувствовал беспокойство и недоумение. В голове все больше прояснялось, и он вспоминал ее необычное поведение, отказ от драки, уход в самый разгар спора. Никогда раньше она так не делала. Что с ней стряслось? Что за новый фокус она хочет выкинуть?
Он остановился, тяжело привалившись к кирпичной стене. Об этом стоит подумать. Стоит попробовать разобраться. От этого просто так не отмахнешься. Вопрос серьезный. Подходит под рубрику “домашние проблемы”. Конечно, в конце концов, эта женщина, Милдред, за ним замужем. Она его жена. Кольцо на ее пальце можно заложить за два бакса, но это обручальное кольцо, надетое в присутствии настоящих добропорядочных мировых судей. На законной церемонии в три утра в Элктоне, штат Мэриленд. Согласно закону и Божьей воле, сказал тот мужчина. Ничего тайного и противозаконного. Абсолютно законный брак, она — его законная жена, у него есть свои права, и об этом ей лучше не забывать.
Да в любом случае, чего она бесится? Он каждую неделю приносит домой деньги, вовремя платит за квартиру, следит, чтобы у нее задница была прикрыта одеждой. Если часть наличных идет на спиртное, то по взаимному согласию. Она пьет не меньше его, иногда даже больше. Если подумать, то в финансовом смысле она гораздо больше выиграла от сделки. Подрабатывает парикмахером, как и раньше — до замужества, — а он с нее заработанных денег никогда не требует. Вполне возможно, она тратит каждый цент на виски, как, должно быть, и делала до их знакомства.
Ради Господа Бога, чего она взбеленилась? Она подбивала ему глаз столько же раз, сколько он ей навешивал синяки. Может, больше, хотя синяков слишком много, не пересчитаешь. Он охотно бы согласился получать новенький пятицентовик за каждую метко брошенную ею тарелку, крышку от кастрюли или пустую бутылку из-под виски. В одном примечательном случае бутылка была не пустой, и ему пришлось наложить три шва на черепе.
