Антун Шолян - Гавань
Со времени их последней встречи Катина потолстела и постарела, но была по-прежнему здоровой и проворной. Она его не узнала и не могла прочитать фамилию в паспорте, так как паспорта просто не потребовала.
— А вы, должно быть, оттуда, сверху, — объяснила она сама себе неожиданный приезд гостя в такое время года, пока, тяжело ступая, поднималась по крутой деревянной лестнице в его номер.
Слово «сверху» в ее устах обозначало множество разных понятий, но в данном случае она, вероятно, имела в виду Белые Корыта. До нее уже долетело, что туда в эти дни наезжало много чиновного люда.
— Ну и как там, наверху?
— Да идет понемногу.
— Ну ежели пошло наверху, пойдет и внизу, — заключила добродушная Катина.
Он сменил рубашку, оставил сумку в комнате, умылся у цистерны, стоящей позади дома, и до самого вечера просидел в тени платана за деревянным грубо оструганным столом перед корчмой, неторопливо попивая ароматную беванду — разбавленное водой густое красное вино. Были ли причиной тому досуг и тишина, а может, радость от нового назначения и предвкушение радужных перспектив на будущее, которое это назначение перед ним открывало, но только Слободан давно уже не чувствовал себя так хорошо и легко — без всяких забот и без всяких желаний. Со спокойной душой и с огромным аппетитом он уплел целую пригоршню барабулек — единственное, что могла ему предложить Катина.
К вечеру начали стягиваться завсегдатаи корчмы, главным образом рыбаки. Подходя к инженеру, каждый из них останавливался, внимательно рассматривал Деспота и кланялся ему; никто, конечно, его не узнавал, и здоровались они только потому, что таков был здесь обычай. Вскоре на воздухе перед корчмой составилась партия в карты, а внутри при свете той же самой керосиновой «люстры» начали играть в бильярд. Откуда-то из прошлого доносились до него звуки «Грез».
Слободан некоторое время внимательно следил за игрой картежников, потом прошелся возле бильярда, не выпуская из рук стакан с бевандой, которая подогревала его хорошее настроение. Они не признали меня, с удовлетворением размышлял он, и даже не подозревают, что я сюда принес, — я, незнакомый им человек, в обычной сорочке с засученными рукавами, такой же незаметный, как все они. Бациллоноситель невообразимых перемен. Для его сограждан великим человеком был лишь симпатичный, несколько грубоватый Никола Летричар.
Он рано ушел спать, так же незаметно, не бросившись никому в глаза и ни с кем не заговорив, — с той же загадочной, не лишенной выражения собственного превосходства улыбкой, и лег, не зажигая света, чтобы не привлечь комаров и не нарушить счастливого расположения духа.
В какой-то момент, уже засыпая на зажатой между двумя орехового дерева шкафами кровати, утопая в мягкой перине из слежавшихся перьев, он вспомнил, как Катина произнесла: «Вы, должно быть, оттуда, сверху». Значит, здесь уже кое-что известно. Может, они раньше, чем он, узнали, что наверху, в горах обнаружена нефть. Инстинктивное коллективное сознание в маленьких городках опережает все современные средства коммуникации. Бог весть, чего они ждут? Готовы ли они очертя голову броситься вместе с ним в эту авантюру или воспротивятся ей? Или просто будут молчать, выжидать, покорные любой судьбе?
Уже погружаясь в сон, он старался припомнить тех, что играли в бильярд. На их лицах не отражалось ничего, кроме пристального, неусыпного внимания к непредсказуемой траектории шара и спокойного удовлетворения от его попадания в лузу. Ему вдруг подумалось, что бильярдные шарики падают здесь в лузы с особой обреченностью, какой он нигде до сих пор не наблюдал.
И я скатился сюда сверху, словно шарик. Который потом обернется лавиной.
Но позже, во сне, который его наконец сморил, он видел не лавину, а только непрерывное головокружительное падение в черную глубокую яму, откуда — и это было ясно — нет возврата. Падая, он понял, что эту черную дыру, пронзив подземное сердце Мурвицы, просверлила нефтяная буровая машина, а там, по другую сторону, не оказалось ничего, кроме черной же пустоты.
То, что в горах над Мурвицей обнаружена нефть, Слободан, как это ни странно, узнал от Магды. Магда сообщила ему об этом между прочим во время завтрака. По своему обыкновению, она заодно выложила и множество сопутствующих деталей, которые он, опять же по своему обыкновению, не запомнил. Мурвица тогда была от него так далека, и он был так далек от нее (какое им дело друг до друга?), что ни слушать, ни уж тем более расплакаться инженер не собирался. Правда, он должен был знать, что Магда попусту о таких вещах говорить не станет: конечно, она была болтлива, но болтала всегда с какой-нибудь целью.
Тем не менее он решил, что, наполняя его желудок завтраком, она одновременно хочет подкормить сплетнями его местный патриотизм.
Слободан вспомнил об этом спустя месяц, когда директор Стройпроекта — учреждения, где он работал, — вызвал его к себе и сообщил о его назначении на должность главного инженера в Управление строительством нефтяного порта в Мурвице.
— Управление формируется из представителей ряда различных учреждений страны, — сказал директор. — Орешек крепкий, потрудиться придется немало. Вы должны понимать, что ваше участие в нем будет иметь особое значение не только для строительства, но и для нашего треста. Естественно, вам придется на все это время переехать поближе к стройке. Я не сомневаюсь, что вы примете наше предложение, однако, если колеблетесь, срок на размышления кратчайший…
Директор держал себя довольно холодно, может быть испытывая некоторую неловкость оттого, что не понимал, почему эту должность надо было доверить именно ему, Деспоту. Впрочем, этого не понимал и сам Деспот.
Перед Магдой он хотел изобразить свое назначение как игру случайностей, счастливое совпадение обстоятельств — будто бы вокруг него сплелась некая сеть, имеющая свой источник в Мурвице, на его родине, и, конечно, хотел порадовать жену тем, что он угодил в эту сеть — в качестве главного инженера, представляешь! С постоянными командировочными. С распахнутой дверью в будущее. И так далее.
Между тем Магда не выказала особого удивления, и радость от его неожиданного скачка в карьере выразила весьма индифферентно. Но он уже привык к этому: она всегда становилась холодной и отдалялась от него как раз в тот момент, когда особенно была ему нужна. Но что поделаешь, такова уж Магда. Она не признавала энтузиазм, но зато не признавала и поражение.
— Вообще-то нам уже пора складывать чемоданы, — сказал он, чтобы поскорее перейти на практическую почву, где они всегда отлично понимали друг друга. — Сначала будет какое-то совещание в Сплите, а оттуда лучше всего сразу, не возвращаясь сюда, переехать в Мурвицу.
— Ах, — сказала она, словно уже раньше все обдумала, — поезжай сначала один. Я приеду потом. Ты знаешь как мне противен этот грязный дом, а жизни в той корчме я просто не вынесу. Я приеду, когда ты мало-мальски устроишься, организуешь хоть какое-нибудь человеческое жилье.
Чем ближе приближался день его отъезда, тем дальше она от него отдалялась, становилась холоднее и холоднее. Было видно, что Магда ждет не дождется, когда он наконец исчезнет. Коллеги по работе поздравляли его как-то неискренне и, казалось, в последнее время тоже охладели к нему. Начальники давали ему наставления и инструкции как-то автоматически, неохотно, и все делалось на скорую руку, невыразительно, без подъема. Поэтому перед отъездом создалась атмосфера какого-то скрытого напряжения, и он отправился в дорогу без всякой радости, почти злой. Машина, куда сбросил он свой нехитрый багаж, показалась ему совсем пустой, а отъезд — окончательным.
Но когда, мурлыча себе что-то под нос, постепенно-успокоенный ясным солнечным днем и уединением среди гор, он поднялся на то место Велебита, где континентальный пейзаж сменялся средиземноморским, напряжение окончательно спало — как излишний груз, и он весело приветствовал море и крохотные суденышки вдалеке, которые, может быть, направлялись прямо в его гавань.
Существуют люди, которые мечтают, и люди, которые строят. Есть, конечно, и третьи, которые просто за счет всего этого живут, но это уже другой разговор, и мы его здесь даже начинать не станем.
Инженер изначально был мечтателем. В студенческие годы, в те первые, исполненные энтузиазма годы сразу после войны, перед ним раскрылась перспектива грандиозных проектов, безграничных возможностей только еще рождающейся новой жизни, чистого, нетронутого пейзажа, который можно было лепить так же беззаботно, как бог месил глину в дни сотворения мира. Наглотавшись пьянящих паров восторженного энтузиазма своего поколения, Слободан мечтал о том, как он с головой окунется в коллективный созидательный порыв, мечтал о чем-то вроде Баухауза, который выражал бы командный дух всего общества. Его собственная мечта сливалась с общей, а задуманные им дела только заполняли пустоты в эскизах утопических городов.
