Мелани Бенджамин - Я была Алисой
Хоть он и потрепал по голове меня, вздох его восхищения относился к Эдит…
— Вы только взгляните на эти тициановские локоны! — воскликнул мистер Доджсон. Помню, на уроке рисования я еще спросила его, что такое «тициановские», на что он, с шумом втянув в себя воздух, заявил, что уровень моих знаний приводит его в ужас, однако на мой вопрос так и не ответил. Не ответил даже после того, как я заметила ему, что он сейчас упустил отличную возможность этот уровень повысить.
— Алиса, поторопись! — Ина схватила меня за руку и потащила по широкой галерее, вдоль которой по стене с одной стороны были развешаны живописные английские пейзажи, которыми так восхищался папа, а с другой тянулись нарядные резные перила, украшенные с противоположных концов свирепыми львами. — Нельзя заставлять мистера Доджсона ждать!
— А почему? Ему все равно некуда спешить. — Хотя мне было известно, что он преподавал математику в колледже, я не сомневалась, что мистер Доджсон всецело этому занятию не отдавался. Он принадлежал скорее нам, чем своим студентам. Он был нашим товарищем по играм, нашим гидом во время многочисленных экскурсий, нашим рабом на галерах (мистер Доджсон часто катал нас на лодке, сидя на веслах, по Айзис. Тогда мы любили представлять, будто он Нельсон, а мы его сподвижники. А мистер Доджсон меж тем выполнял различные маневры на воде, будто мы участвовали в Трафальгарской битве).
Но так стало недавно. Сначала же его любимчиками были мой брат Гарри и Ина. Это началось с того дня, как мистер Доджсон познакомился с нашим семейством, попросив позволения сфотографировать дом декана из сада. Как говаривала мама, в один прекрасный день мистер Доджсон появился у нас со своей проклятой камерой да так и не ушел. Нас с Эдит вызывали из детской лишь иногда и, как правило, для того, чтобы сфотографировать. Однако в тот год Гарри уехал в школу, и мистер Доджсон наконец-то заметил меня и Эдит и, наведываясь к нам, стал вызывать вместе с Иной и нас тоже.
Ине, как я знала, подобный поворот событий пришелся не по душе. Но она ничего не могла с этим поделать и ни разу не показала мистеру Доджсону своей обиды. Нужно отдать Ине должное: ей всегда, независимо от испытываемых ею чувств, блестяще удавалось сохранять внешнее спокойствие и выражение милого простодушия на лице, как это и пристало истинной леди, — не уставала мне повторять Прикс.
— Ну, конечно же, у мистера Доджсона много дел, глупышка. Ведь он очень важный человек. — Втащив меня в детскую, Ина принялась расстегивать пуговицы у меня на спине, в то время как Фиби, наша нянька, порхала по комнате, открывая шкафы, пока не отыскала три одинаковых белых платья, отделанных розовыми сатиновыми лентами, с пуговицами, обтянутыми тем же розовым сатином.
— Вряд ли, — усомнилась я, вспомнив, как мама однажды отозвалась о мистере Доджсоне: «Зануда-математик, самый бестолковый человек из всех, кого я когда-либо встречала». Папа ей тогда мягко возразил: «Ну, ну, дорогая, он как-никак преподает в Оксфорде». Я знала, что папа мог оспаривать мамины утверждения, когда был совершенно уверен в обратном. Однако насчет мистера Доджсона он твердой уверенности явно не имел.
— Алиса, ну почему ты испачкала платье?! — Ина начинала выходить из себя. Она, колыхая нижней юбкой, расхаживала по комнате, скрестив руки поверх нижней сорочки, и кидала на меня гневные взгляды. Сказать правду, резкий изгиб ее высоко поднятых бровей и то, как она сжимала свой маленький ротик, будто только что сосала лимон, почти всегда придавали ее лицу недовольное, сердитое выражение. — Те синие полоски на корсаже мне так идут! Терпеть не могу розовый цвет.
— Прости. — Я искренне раскаивалась. Мне самой не нравилось переодеваться по нескольку раз на дню. Слишком уж утомительным было такое занятие, со всеми этими пуговицами, крючками, завязками и надеваемым на меня слой за слоем тесным шершавым бельем. Сорочка, панталоны, не одна, не две, а целых три нижних юбки, чулки, никогда не сидевшие на мне плотно и постоянно сползавшие, а также пояс для чулок, который постоянно расстегивался.
А дальше будет только хуже, мрачно размышляла я. Когда-нибудь мне придется носить корсет.
— Ну давай же, козочка, — обратилась Фиби к Эдит, стоявшей на коленях перед своим кукольным домиком с тряпичной безголовой куклой в руке. — Давай одеваться.
— Столько хлопот, чтобы только выйти на улицу. — Я подняла руки: Мэри Энн, одна из наших горничных, надевала мне через голову платье, сплошь расшитое ленточками.
— Ну что? Готовы?
Я повернулась к двери. Там стояла Прикс в новом синем шелковом платье с желтым кантом вдоль лифа, которое совершенно не шло к ее смуглому лицу. При этом она, видимо, была вполне довольна собой и даже прикрепила себе сзади шиньон, выглядывавший из-под ее соломенной шляпки и напоминавший пушистого шмеля.
— Да, Прикс, — заговорила я, когда Мэри Энн застегнула мою последнюю пуговицу, а Фиби вручила розовый зонтик. — А вдруг мистер Доджсон пожелает взять нас в Медоу, чтобы позволить нам там скатиться с горки? Тогда я снова испачкаю платье.
— Мистер Доджсон этого не сделает. Он джентльмен, — фыркнула Прикс.
И я снова задумалась, что же такого в нем видят Прикс с Иной, чего не вижу я. Казалось, мы знаем двух разных людей по имени Чарлз Латуидж Доджсон. Таково было его полное имя. Он сообщил это мне после того, как я ему открыла, что мое полное имя Алиса Плезенс Лидделл и что его сложно записать — слишком уж оно длинное. Тогда он заметил, что его имя на одну букву длиннее,[3] и это меня несказанно развеселило.
Поскольку человеком я в глубине души была серьезным, чего (по крайней мере на тот момент) никто не знал и что меня, к слову, слегка беспокоило, мне хватало ума понять, что именно мистер Доджсон — единственный человек на свете, кто позволил бы мне скатиться с горы. Только он мог позволить мне сделать это, как и многое другое, о чем я мечтала, и даже то, о чем еще не подозревала, но о чем, без сомнения, знал мистер Доджсон.
Особенно остро я это ощущала, когда он смотрел на меня, стоя за камерой с колпачком от линзы в руке и не отрывая своего взгляда от моего, медленно считал, выдерживая экспозицию. Было что-то в его глазах — возможно, их синева, напоминавшая цвет барвинка, растущего под деревьями в Медоу, — отчего мне казалось, будто он способен разглядеть и мои самые сокровенные желания, и мои самые мрачные мысли еще до того, как я сама о них узнавала. Возможно, он даже направлял меня к ним. Я не очень-то любила свои мрачные мысли. Однако, путаные и безымянные, они приходили ко мне, когда я теряла бдительность.
Поэтому я всегда старалась оставаться настороже. Нельзя было расслабляться. Однако чего следовало бояться, я не знала.
— Алиса, идем!
Прикс, Ина и Эдит, державшая зонтик, как всегда, слишком высоко, за середину ручки — ну, сущий ребенок! — уже достигли конца галереи и теперь спускались по лестнице. Я бросилась вслед за ними и тут же почувствовала, как мой правый чулок начал сползать вниз.
— Мисс Прикетт!
Все трое разом застыли. Воспользовавшись моментом, я юркнула на свое законное место, между Иной и Эдит.
— Да, мадам? — Прикс обернулась и, опустив глаза, сделала реверанс.
Мама, медленно вышедшая из библиотеки, двинулась к нам по залу, встретившись с нашей маленькой компанией на нижней ступеньке лестницы.
— Позвольте полюбопытствовать, куда вы ведете моих дочерей? — Мама улыбнулась, но глаза ее при этом оставались серьезными. Они были широко раскрыты и подозрительны.
Мама ничему не верила. Я знала это по опыту. Так было, когда я разбила фарфоровую пастушку, стоявшую уж слишком близко к краю каминной полки в библиотеке. Хоть мне и хватило ума подобрать отколовшийся бледно-розовый фарфоровый бант с передника пастушки и положить его в тот вечер в туфлю Ины в надежде, что подозрение падет на нее, маму провести не удалось.
Возможно, когда-нибудь ее проницательность окажется мне полезной — так сказала мама, в качестве наказания распорядившись в течение недели кормить меня в классной комнате одну. Но даже при таком богатом воображении, как у меня, трудно было представить, что это ее ценное качество мне когда-нибудь пригодится.
— Мы отправляемся на экскурсию, мадам. Маленькую ботаническую экскурсию. Такой чудный день сегодня. — Прикс подняла голову и посмотрела маме в глаза. Она всегда слегка трусила в ее присутствии, но в отличие от остальных домочадцев до слез у нее дело еще не доходило. Надо признать, что Прикс была присуща твердость характера, хотя маме она старалась не противоречить.
Мама промокнула носовым платком верхнюю губу. Погода для конца мая стояла жаркая, и несколько прядей из маминых черных, гладко зачесанных волос все-таки выбились и, влажные, упали на ее высокий лоб. Мама была полнее обычного: она ждала очередного ребенка. Я точно не знала, каким образом полнота связана с появлением малыша, но именно так мама мне это объяснила. Однако на мой вопрос о том, как одно связано с другим, она ничего не ответила — сказала лишь, что юным леди негоже интересоваться подобными вещами.
