Елена Черникова - Зачем?
- О! Я знаю как! - не выдержал Вася. - Убейте меня! А я тут же и воскресну, как Дуня.
- Ребёнок... - вздохнул отец. - Ты читал заповеди? "Не убий", в частности. Читал?
- Ну так это когда было! - протянул ребёнок, весь загоревшийся от предвкушения маленького домашнего убийства в научных целях.
- Это навсегда - заповедь. Невзирая на науку, - сообщил ему отец, ранее не отличавшийся особой набожностью, но тут его словно что-то стукнуло.
- Папа, ну это же понарошку, ведь я всё равно не смогу успокоиться, пока вы тут такие белые сидите! - захныкал сын.
- Ах ты капризуля! - Мать погладила его по голове. - "Убейте меня!" Это же не игрушка - жизнь, это - дар Божий. Разве я не рассказывала тебе...
- Мама! - перебил её Вася. - Будь человеком! Ты же учёная женщина! Тебе положено докапываться до истины!
Мать в растерянности разглядывала сына, не ведая, что творить. Ситуация была столь нештатной, а сын так рвался в науку, что впору самой в петлю, но. Увы.
- Отец, скажи ему более внятно, - простонала она, - что я не могу экспериментировать на собственном сыне!
Тут произошло что-то со старшим Ужовым. Наверное, накопившееся напряжение сыграло свою шутку. Сильно сыграло. Иван Иванович решительно встал, подошёл к окну, распахнул створки, отчего затрещали полоски утеплительной бумаги, и, не оборачиваясь на домочадцев, быстро вскочил на подоконник. Перекрестился и прыгнул во тьму.
- Десятый этаж... - пролепетала Ужова, на грани обморока.
- Ура!!! - закричал сын и помчался в прихожую.
Мать услышала, как хлопнула входная дверь: сын, очевидно, понёсся проверять. Не соображая, за кем из них бежать, Мария Ионовна осталась сидеть на супружеской кровати, оцепеневшая от невероятных, немыслимых ощущений. Остатками юмора, коим до сего дня она славилась среди родных и близких, Ужова успела сформулировать: "Шаг в окно - вклад в науку..."
И наконец потеряла сознание.
- ...Мама! Мама! - тряс её Василий.
- Водой побрызгай! - посоветовал отец, уставший бегать вокруг жены с нашатырём.
Она открыла глаза и, увидев над собой озабоченные глаза родных, заплакала, всё поняв.
- Где мыши? - строго допрашивала Ужова институтского завхоза, отвечавшего за фурнитуру и веники, за поставки живых животных и утилизацию подвергшихся научному вмешательству, вообще за всё, ибо он опытен был. На работе горел.
- Нету, Марионна, все пропали, все до единой. Я на той неделе целый грузовичок привёз, все как на подбор, хорошенькие, свеженькие, - оправдывался завхоз, почёсывая то нос, то ухо.
- Грузовик мышей не может исчезнуть, Аристарх Удодович. И мне срочно, немедленно нужны все эти мыши!
В кабинет с грохотом влетела Дуня:
- Ой, нашла! Одну, беленькую! Марионна! Дохлая! - И Дуня, радостная, бросила на директорский стол безвольное хвостатое тело, только что обнаруженное под центральной институтской лестницей.
- Это крыса, - поставила её в известность Ужова.
И завхозу:
- Вы узнаёте это животное?
- Да, Марионна, это наш... Петрович.
- Кто таков? - удивилась Ужова термину "наш".
- У меня дочь недавно замуж вышла... - смутился Аристарх Удодович.
- Поздравляю! За этого? - Ужова яростно ткнула пальцем в дохлую белую крысу.
- Нет... - ещё больше смутился завхоз. - За живого, за мужчину. Молодого. Он такой, знаете, проказник... Сам деньгами ворочает, дочке мерина подарил, а за руль...
- Коня?
- "Мерседес-бенц", извините. Так вот - за руль... э... э... белую крысу посадил... Ну в смысле, да... Сказал, что машина с персональным водителем. И даёт ей, понимаете, ключи от машины. Зиночка, вся в платье брачном, фата, цветочки, ну, представляете, открывает дверцу водителя, она перед свадьбой на автокурсы ходила, ну вот, а на сиденье - Петрович... У него - видите - на хвостике оригинальные полоски. Так посмотришь - крыса да крыса, только белая и пушистая. А хвостик почему-то очень полосатый. Этот жених дочкин ещё пошутить успел, что хвостик философский, вроде как жизнь семейная - всегда полосатая. Но Зиночка с детства их не любит, ну терпеть ненавидит. Короче, она запищала - и бегом оттуда...
- Крыса?
- Дочка.
- Поймали?
- Да, конечно, дочку поймали, а крысу пришлось взять к нам в институт. Ведь у нас много всяких, правда ведь? Марионна? Ведь...
- "Ведь, ведь..." Вы соображаете, дорогой Аристарх Удодович, что у нас институт генетический, что у нас все наперечёт, у нас - "у нас", слова-то какие! - не может жить не только беспризорная крыса, а даже кошка. И собака! - прикрикнула Мария Ионовна, успокаиваясь относительно данной крысы, но всё более злясь на беспардонного Аристарха Удодовича.
- Да, конечно, только дочка сказала, что пусть машину заменят, а то она не сможет спокойно ездить... Крысиное сиденье там.
- Заменили мерина? - ехидно осведомилась Ужова.
- Конечно. Муж Зиночку любит. Я взял Петровича сюда, вы уж простите, а он взял да и умер, - завершил повествование завхоз.
- Когда это было? - спросила Ужова.
- Взял после свадьбы, две недели назад, а умер - не знаю...
- Сюда - экспертов! Срочно определить, когда умер Петрович и почему, - распорядилась Ужова. - А ты, Дуня, пойди руки помой хорошенько...
- А я в перчатках живу... Теперь... - тихо отозвалась Дуня.
- Поздно, - заметила Ужова, не замечая квадратных глаз Аристарха Удодовича.
- Господа эксперты! Вот крыса. Бесконтрольно жила в нашем институте - и скончалась, как видите! - Ужова торжественно возвысила голос.
- Мария Ионовна, - осторожно заметил молоденький эксперт Дима, сидевший ближе всех к Петровичу, - она жива...
- Как жива?!
- Так, жива. Крыса почему-то задышала. Только что. Она скорее всего просто спала.
- Не может быть! - упавшим голосом сказала Ужова.
- Конечно. Однако дышит... - повторил эксперт Дима.
- А нельзя ли Петровича опять умертвить? - спросила Ужова.
- Руками? Током? Отравой? - странными голосами наперебой стали спрашивать ее эксперты.
- Мясорубкой, - определённо и жестко ответила Ужова.
- Хорошо, Марионна, - сказали эксперты, вставая. - Мы скоро будем...
- Только очень мелко, ладно? - попросила она.
- Да, да, конечно, - ответил хор экспертов, протискиваясь в дверь скопом.
- Ты что-нибудь понимаешь? - спрашивали у Димы коллеги.
- Я верующий, - непонятно отвечал Дима. - А она что-то пронюхала. Это плохо.
Через час учёные вернулись в начальственный кабинет и положили на стол перед Ужовой: во-первых, кассеты с видео- и фоторепортажем о некорректном эксперименте; во-вторых, живого и невредимого Петровича лично, пребывавшего в чудесном расположении духа и тела. Крыска побегала по столу Ужовой, обнюхала канцпринадлежности и села за компьютер, будто собиралась попечатать. Села! На задние лапки, а передние положила на клавиши. Крыска очевидно чувствовала себя свадебным подарком.
На фотографиях была изображена чудовищная экзекуция.
Берут жизнерадостного Петровича, включают электрическую мясорубку, делают мрачное дело, а после ещё и взбивают получившийся фарш миксером. Ждут минут пять.
Кусочечки сползаются, Петрович отряхивается, сверкая глазёнками во все стороны, будто ищет утраченный "мерседес".
Эксперимент окончен. Два повтора. Тот же результат.
Ужова подняла глаза на сотрудников. На их поседевшие шевелюры.
- Марионна, - сказали они все почти одновременно, - разрешите нам перейти на другую работу. Вот заявления...
Все участники эксперимента положили на её стол бумаги.
- Нет, ребята, - ответила Ужова, - теперь уже нельзя. Порвите ваши заявления на мелкие части, слушайте меня внимательно и не дёргайтесь.
Ужов-старший сидел дома и писал очередной научный труд. Языковедение, главная и пожизненная страсть Ивана Ивановича, всегда привлекало его тайнами вечности. "Буквы старше любого живого человека!" - говорил он своим студентам в начале каждой лекции. Как заклинание.
Он любил слова более нежно, чем мать - новорождённое дитя. Слова были его Богом.
Первая глава Святого Благовествования от Иоанна звучала в душе учёного в особой тональности. Само слово - слово - неизменно вызывало ликующие гимнические аккорды в душе Ужова, а от таких сочетаний, как языковые семьи, он почти левитировал. И летал высоко за облаками. Смысл собственной жизни давно и окончательно был им выявлен.
Однако - случилось то, что случилось.
На днях в университете студент Петров спросил преподавателя:
- В начале было Слово, Иван Иванович? А какое? Бог? Я не понимаю, как это: и Слово - Бог, и было - у Бога?
- Вы, Петров, учитесь усерднее, а то пропускаете много. Продолжим, коллеги! Сегодня мы поговорим о праязыке, о теории Августа Шлейхера, а также...
Аудитория удивилась: профессор Ужов никогда не выговаривал своим питомцам. Даже троек не ставил. Он словно боялся обидеть детей, отпугнуть от света, испускаемого, с его точки зрения, всеми словами вообще. Сияние и красота связей между буквами, звуками, знаками препинания, новыми значениями старых слов, даже мат и самые корявые неологизмы, - всё было для Ужова свидетельством бессмертия духа и даже человечества. Упоение, с коим он вещал перед любой аудиторией - будь то студенты, либо сын Вася, либо дворовая сука Жучка, - было трудно с чем-либо сравнить. Это было упоение в кубе, нет-нет, скорее, в десятой или даже двадцатой степени, если можно так выразиться; надеюсь, математики меня поймут.
