Светлана Петрова - Рассказы
По Манькиным понятиям, жена Грекова была чистоплюйкой. Пыль с полу, будто с мебели, ежедневно вытирать заставляла, двери с мылом мыть. Зачем? И без того все сверкает, аж глазам больно. Но Манька мыла, коли велят. Терла и думала. Вообще-то Раиса Ивановна добрая. А чего ей не быть доброй? Муж зарабатывает хорошо, сама в теле, лицо каждый день кремом намазывает. Манька у нее крем таскала, в свои красные, как у гуся, руки втирала, но толку чуть: много лет зимой белье в проруби полоскала, вот и попортила. Зато на хозяйских харчах сиськи и зад быстро отрастила, мужикам еще больше нравиться стала.
Когда Манька только приехала в Москву, поразилась — народищу! Город не деревня, мужиков — пруд пруди, клиента отхватить — без проблем. Но, освоившись на новом месте и привыкнув к городским благам, она уже хотела не просто денег, а мужа, чтобы нормальную жизнь начать, спать не на сундуке, а в собственной кровати, как Раиса Ивановна. Хозяева, конечно, у нее хорошие, но самостоятельная жизнь ее по-прежнему манила.
Один мужчина, даже и не старый, к ней прилип, но как узнал, что без прописки и жилплощади, сразу отвалился, видно, сам поживиться нацелился. С другим почти полгода встречалась, даже забеременела для надежности, но он велел аборт сделать, а потом слинял. Да много их было, а все без толку. Оказалось, в этой Москве не так-то просто замуж выйти.
Правда, объявился один паренек, студент, подрабатывал у богатеньких, прогуливая собак в парке, где Манька по выходным очередную жертву любви присматривала. Познакомились. Очень приятный молодой человек, вежливый, заботливый, в дождь зонтик над нею держал, слушал всегда внимательно. Манька ему про свою жизнь рассказала. В глазах у молодого человека мелькнули человеческий интерес и возможность любви. “Ну, куда, куда я лезу свиным рылом в калашный ряд, — подумала Манька. — Он совсем мальчик, чистенький, а у меня мужиков было, что огурцов в бочке. Да и молод очень, побалуется и бросит”.
И она стала ходить на свою охоту в другое место.
Через несколько лет Маньку от столичной жительницы уже и отличить было трудно. Манеры приобрела хорошие, говорила правильно, одежду покупала не дешевую, обитала в красивом доме в центре, потому выбирала клиентов, одетых прилично, и за услуги теперь брала дорого. Почему мужики к ней густо клеились — не задумывалась, главное, сумма на сберкнижке росла быстро, что Маньку несказанно радовало. Однако и городские сильно смахивали на ее деревенских знакомых. Такие же ничтожные. Во всяком случае, те, с которыми Манька имела дело. Греков — это, конечно, да, настоящий мужик, но он находился на недосягаемой высоте.
Так и существовала Манька в тепле и сытости, легко отсчитывая годы, только почти физическое ощущение, что судьба идет за ней по пятам, не отпускало.
Между тем жизнь ее готовилась круто перемениться. К добру ли, к худу — сразу и не разберешь. Началось с того, что попросила Грекова:
— Подмогните.
А что такого? Все равно без дела сидит, газетку читает, грипп у него, а ей надо уборку закончить, скоро хозяйка с работы придет, начнет выговаривать.
Греков отодвинул диван от стенки, и Манька полезла в щель с трубой пылесоса, а он, с интересом отметив про себя ее округлившийся на вольных харчах зад, не удержался и ущипнул за упругую ягодицу. Манька мгновенно обернулась и отвесила ему звонкую пощечину.
Греков от неожиданности даже не рассердился:
— Ты что, сдурела?
Манька похолодела. Она и сама не знала, как такое случилось. Десятки грязных рук мяли, ковыряли и щупали ее, и было безразлично. Но хозяин? Хороший, умный, она на него только что не молилась. Потому и не сдержалась, еще добавила:
— Можете меня прогнать, но руки не распускайте, не ровен час — откушу. Да, я такая. Я плохая. Хорошими пусть будут те, кому всю жизнь везет, а я себе единственная защита.
— Извини, — сказал Греков, устыдившись своего непроизвольного жеста.
И подумал: “Девица-то, кажется, и впрямь порядочная, напрасно на нее дядька наговаривал”. Впрочем, ему уже не долго оставалось пребывать в заблуждении. Так всегда: стоит только потянуть за ниточку — и клубок начнет раскручиваться.
Возвращаясь с очередного совещания, Греков решил, чтобы потом не терять времени, заехать по дороге на обед в неурочный час. Открыл ключом дверь, прошел в гостиную и остолбенел: Манька лежала на диване с лысым мужиком. Греков очень удивился: не такой уж он простак, а ведь обвела его деревенщина вокруг пальца, дура дурой, однако в смекалке не откажешь. И он еще ей задачки решал!
Мужик подхватил одежду и бросился в коридор. Греков не прореагировал, все его внимание было приковано к дивану. Манька испуганно косила влажными глазами, двумя руками сжимая у горла простыню, губы у нее вспухли от поцелуев. Греков услышал, как захлопнулась входная дверь, сдернул простыню и полез на Маньку.
От злости он был груб, и они не столько получали удовольствие, сколько боролись друг с другом. Молча. Греков злился, потому что его обманули, Манька бессознательно сопротивлялась тому, что Сергей Палыч способен быть таким же мужиком, как все. Под конец она уступила, и он показал, кто здесь главный. Уходил все так же, без слов и без обеда, а Манька, чувствуя вину, униженно сказала ему в спину:
— Не прогоняйте меня. Я больше никого в дом приводить не стану.
Греков даже крякнул с досады и пожалел, что не удержался-таки, трахнул девку.
С тех пор Манька стала называть Грекова “хозяин”, смешивая в одном слове уважение, насмешку и намек на близость, а он продолжал поддерживать эту вначале неловкую и редкую, потом почти ежедневную и упоительную связь. Новая любовница отличалась изобретательностью и энтузиазмом, ничем не гнушалась. “Откуда такое в полуграмотной девке?” — удивлялся Греков, невольно вспоминая брезгливо поджатые губы жены.
Сама Манька в объятиях хозяина неожиданно стала испытывать обморочную слабость — чувство, прежде ей не знакомое. Обычно, когда мужчины уходили, она открывала форточку, чтобы изгнать чужой дух. От Грекова же пахло родным, забытым счастьем отчего дома. Она целовала его в подмышки, за ушами, ласкала белесое от недостатка солнца тело, испытывая такую мучительную нежность, словно сама произвела его на свет.
Опыт подсказывал Маньке, что Греков не просто так лазил к ней в постель, что ему хорошо с нею, а уж ей тем более. Теперь, когда Раиса Ивановна привычно что-то выговаривала мужу, Манька с трудом сдерживалась: вот нахалка, чего еще надо, если она и так уже его жена! Вместе с тем Манька панически боялась, что хозяйка догадается о любовной связи мужа, и даже не пыталась вообразить последствия. Греков ее успокаивал: “Не дергайся. В этом смысле Раиса всегда была дурой”.
“Неужели все жены так слепы?” — удивлялась Манька, поскольку сама замужем не была.
На самом деле Греков боялся Раисы, вернее, скандалов, упреков, выяснения отношений, когда не хочется возвращаться домой и неловко перед детьми. И без того после случая с Зинкой жена озлобилась, стала совсем неуправляемой, но прежде были случайные связи, Грекову безразличные, а Манька, похоже, надолго, может быть, навсегда.
4Через пару лет бояться Грекову надоело. Тяга к Маньке не остывала, и свидания урывками, в обеденное время, его больше не устраивали. Немного поразмыслив, он придумал другой вариант, безопасный и простой.
Шофер Грекова, сухой строгий мужчина без выражения на лице, по фамилии Яблоков, жил с одинокой бабой в ее квартире, но все не решался жениться и комнату, выхлопотанную шефом из фондов оборонного министерства, удерживал за собой.
Греков, несомненно, человек порядочный, однако не до такой же степени! За шофером комнату оставил и поселил в ней любовницу. Раисе Ивановне Манька сказала, что нанялась разнорабочей на стройку, а жить станет у подружки, все равно, мол, пора собственным домом и мужем обзаводиться, а хозяйские детки уже выросли — сын в институт поступил, дочка школу кончает.
В первый же день свободы Манька денег натратила без жалости, накупила, наготовила всякой всячины, поджарила молодую картошечку четвертинками, как любил Греков, и села в ожидании и непривычной праздности.
Он ввалился шумный, радостный, с букетом гладиолусов.
— Цветы? — удивилась Манька. — Кому? Мне?!
И заплакала навзрыд.
Греков нежно обнял ее:
— Манечка, ты ж моя радость!
И она впервые признала, что Манечка лучше Марии.
Теперь Греков со службы уходил пораньше, чтобы успеть провести несколько часов подле Маньки, в тишине и блаженстве. Не надо притворяться, лгать, отвечать на вопросы и говорить самому. Можно расслабиться, вести себя естественно, следуя желаниям, а не порядкам, заведенным не им. Не переодеваясь в тапочки, не снимая пиджака, он тащил Маньку на диван, хохоча и сияя глазами. Таких сияющих глаз в собственном доме у него не видели.
