Йоэл Хаахтела - Собиратель бабочек
Когда мы закончили разговор, я заметил, как тихо в комнате. Я стал перебирать вещи, которые забрал из дома Генри Ружички: пачку писем, небольшую шкатулку, черную записную книжку, почтовую открытку с надписью «Agios Nikolaos». Я ни разу не прикасался к ним, с тех пор как вернулся из дома Генри, они валялись на столе среди счетов и нераспечатанных конвертов. Но когда вечерами я закрывал глаза, то чувствовал присутствие этих вещей и в мыслях возвращался в дом Генри, в пыльные комнаты; видел, как бабочки просыпаются в ящиках, парят в моих снах, вся комната наполняется трепетом их крыльев, на лестнице вырастают лианы и я позволяю бабочкам садиться мне на руки, где они разминают свои крылышки, окоченевшие после десятилетий сна.
На третий день после моей поездки в дом Генри Ружички, вернувшись домой, я взялся за Альфреда Рассела Уоллеса. Эта книга, Malayan Archipelago, с загнувшимися от частого перелистывания углами, осталась лежать раскрытой на столе после смерти Генри Ружички. Я прочитал, что Уоллес был английским естествоиспытателем, основоположником учения о происхождении видов, не получившим широкой известности из-за того, что в связи с теорией эволюции стало принято упоминать лишь Чарльза Дарвина. Я узнал, что Уоллес со своим другом Генри Уолтером Бейтсом в 1848 году предпринял путешествие в Южную Америку, по Амазонке и Рио-Негро, где собрал коллекцию насекомых, насчитывавшую тысячи особей и в дальнейшем погибшую при пожаре, который вспыхнул на корабле, когда исследователь возвращался в Англию. Уоллес с товарищами десять дней провел в спасательной шлюпке в водах Атлантики, прежде чем их подобрало торговое судно.
Я силился представить себе глубину его отчаяния после гибели результатов многолетних трудов, однако Уоллес уже через пару лет продолжил свои исследования на островах Ост-Индии, где провел восемь лет, путешествуя от полуострова Малакка до Новой Гвинеи. Он собрал коллекции, насчитывавшие более ста тысяч насекомых и около восьми тысяч птиц: колибри-отшельников, квезалов, птиц-носорогов, синеголовых тангар и райских птиц с хвостами, которые колышутся на ветру, словно опахала. Дарвин и Уоллес практически одновременно создали свои теории эволюции, как будто в подтверждение существования некоего общего разума, в котором мысли обращаются таинственным, непостижимым для нас образом, переходя от одного человека или живого существа к другому.
Следующей ночью я снова проснулся в половине четвертого, зажег свет на кухне, сел за стол, сварил кофе и разложил перед собой вещи Генри Ружички. Писем было пять. Они были перетянуты коротким шнурком, завязанным простым бантиком. Я развязал узелок и перебрал конверты, на которых одним и тем же почерком с легким наклоном были написаны имя и адрес Генри Ружички. Почтовые штемпели выцвели, но кое-где я смог разобрать даты, а также слово «Пирна». На обороте конвертов значилось: Анна Принц, Кёльнштрассе 4, D-01976 Пирна, ГДР. Я нашел на полке атлас и перелистывал указатель, пока не обнаружил в списке название города. Открыл нужную карту и, исследовав разворот, выискал наконец городок Пирна в Восточной Германии, чуть к югу от Дрездена, на Эльбе.
Письма были написаны в 1976–1977 годах. Первое письмо — в июле 1976-го, а последнее — в 1977-м, под Новый год. Все письма начинались словами Lieber Henri[7] и заканчивались просто: Anna. В первом письме Анна Принц выражала радость по поводу того, что получила весточку от Генри Ружички по прошествии длительного времени и из столь неожиданного места. Она писала, что часто думала о нем, но поскольку прошло столько лет и она ничего о нем не знала, то не могла избавиться от мысли, что произошло что-то непоправимое. Эти общие замечания сопровождались подробными рассказами о людях, знакомых обоим, о директоре школы, который зимой, как и раньше, приходил в школу каждое воскресенье по утрам проверять, переведен ли регулятор температуры на выходные дни в экономичный режим. Она писала о наличии продуктов в магазинах. Одно письмо было полностью посвящено юноше по имени Томас Ланг, погибшему лет десять назад. Анна Принц описывала первый публичный концерт Томаса Ланга и отмечала, что даже отец Томаса был на выступлении и плакал; угольная пыль стекала по его щекам, и на них оставались белые полосы. Хотя Анна Принц касалась в письмах и своей жизни, чувствовалось, что она все время сохраняет дистанцию. Четвертое и последнее письмо, написанное накануне Нового года, заканчивалось словами: «…я не прошу у тебя понимания, поскольку и сама не понимаю, и именно поэтому: прости меня». Пятое письмо было запечатано, и на нем значились имя и адрес Анны Принц. На конверт была Наклеена марка, но по какой-то причине письмо осталось неотправленным, и, поскольку оно было заклеено, я отложил его, не стал читать.
Я встал, подошел к окну и посмотрел на темную улицу. Скоро ночи станут короче, темноте достанется лишь несколько часов. Лед сошел две недели назад, металлические вышки стоят в холодной воде. Я взял в руки черную записную книжку и обнаружил между ее страницами сложенный пожелтевший листок бумаги. Документ свидетельствовал о том, что Анетт Браун вступила в брак с Йоханнесом Бергом в Хельсинки весной 1924 года. Подписи поблекли, имя мужчины было едва различимо. Я положил листок на стол и вернулся к записной книжке, которая была исписана тем же невероятно мелким почерком, на немецком языке. На первой странице значилось: «Генри Ружичка, 7 августа 1963». Это был дневник путешествия, длившегося с конца лета и занявшего всю осень. Мне было тогда пять лет, Генри Ружичке — за пятьдесят.
Я медленно перелистывал страницы одну за другой, пытаясь составить представление о маршруте его путешествия. Он отправился из Аугсбурга, что в Западной Германии, во второй половине дня во вторник и на поезде добрался до Австрии, где остановился в маленькой деревушке и совершил несколько вылазок в Альпы. Если я правильно понял, его целью было найти бабочку, именуемую Parnassius phoebus, которая обитает на высоте около двух тысяч метров. Шестнадцатого августа Генри Ружичка пересек Доломитовые Альпы и прибыл в Верону, откуда двинулся на озеро Гарда, в деревню Гардон, и прожил там неделю в гостинице «Монте Балдо», расположенной по адресу: Корсо Дзанарделли, 110. Оттуда он продолжил свое путешествие на поезде по итальянскому побережью, пока в Анконе не пересел на паром, направлявшийся на Крит. Все записи Генри Ружички были краткими и точными. При отправлении судна он записал: «„Перла ди Анкона“, 125 пассажирских мест, год постройки 1956, каюта на второй палубе с видом на море, небольшой круглый иллюминатор, стол, похоже, из красного дерева, откидывающаяся койка, пассажиры — в основном итальянцы, но есть также греки, немцы и американцы, которые, несмотря на свою малочисленность, практически заполонили верхнюю палубу. Ужин в 19 часов. Погода ясная, основная жара позади, а может, так кажется из-за ветра. Сижу на верхней прогулочной палубе, порт уже практически не виден. С другого борта — только море, ни облачка, на горизонте полоса дымки скрывает побережье, на женщине белая шаль, очень красивая, приятный шум двигателя, ровный». Я пролистал несколько страниц, временами записи были очень лаконичными: «Iphiclides podalirius, два экземпляра у стены на развалинах храма, Ретимно, 12 час., солнце, Colias crocea, три особи на сорняках, Ретимно, 15 час., небольшая облачность».
Согласно записям, Крит стал поворотной точкой его путешествия, он уже не был уверен, продолжит ли поездку в Стамбул или направится на юг, в сторону Александрии. Я открыл дневник на последней странице, где Генри Ружичка сделал запись о своем прибытии в Стамбул третьего сентября утром, в десять часов двадцать минут по местному времени. «Стоял туман, после дождя поднялся ветер. Пролив Босфор поблескивал серебристой чешуей, и отовсюду раздавались равномерные, низкие и глухие гудки противотуманных сирен танкеров, отдававшиеся дрожью во всем теле. И вдруг прямо из гущи тумана появились устремленные в небо минареты».
Оставалась еще шкатулка. Я откинул крышку и вынул кусочек ткани с аккуратно обрезанными краями. Поднял лоскут к свету, на нем было красноватое пятно, похожее на засохшую кровь. Я почувствовал усталость и закрыл шкатулку. Мне показалось, что я смог бы крепко уснуть. Я оставил кофе нетронутым, лег в постель, и мне пригрезились квезалы, колибри-отшельники, птицы-носороги, синеголовые тангары, принявшие какие-то причудливые формы. Где-то близко я слышал голос Евы. Светящиеся фосфором цифры на часах радиоприемника сменяли друг друга в ночи, и мне представлялось, что я держу в руках шкатулку, внутри которой другая шкатулка, а в ней все новые и новые шкатулки, одна другой меньше, и в конце концов они уже так малы, что их трудно различить и почти невозможно открыть, они смешиваются с летящими в воздухе песчинками, ветер уносит их, и то, что было в последней шкатулке, тоже исчезает.
