Фунус Фестус - Тук-тук, это хирург!
— А вы что, всем сообщаете, когда у вас кто-то умер?
— Да, мы всем сообщаем. Это наша обязанность.
— Что, всем? Всем родственникам больных, которые у вас лежат в больнице?
— Да всем. Естественно, тем, чей телефон записан.
— Вам что, делать не хуй?
— Извините, но я бы попросил….
— Да идите вы на хуй, я на вас жалобу напишу. Вместо того чтобы работать, вы на телефоне сидите, по ночам людям звоните.
— Да пишите вы сколько хотите. Нам это тоже порядком поднадоело, сами чаще своих родных навещайте.
Через пару часов мадам прилетает в больницу. Сразу к начмеду.
— Мне ваши врачи звонят ночью, говорят, что он умер, какой-то Тютин, а мой муж, оказывается жив, я так не оставлю, я напишу.
Язык уже заплетается. Мадам крепко пьяна. Начмед начинает вспоминать, напоминает ли фамилия кого-то из врачей звукосочетание «Тютин» или это просто в глазах посетительницы собирательный образ раздолбаев, засевших в реанимации. Из женской солидарности к пьяному виду мадам относится с сочувствием, еще бы, такая произошла ошибка, любой может выпить с горя, когда ему понапрасну сообщают о смерти самого близкого человека. Звонит в отделение заведующему:
— Так, кто из ваших ночью сообщил женщине, что ее муж якобы умер? Выяснить и ко мне!
Внутри отделения недоразумение выяснилось быстро. Заведующий сам идет к начмеду. Там сидит гр. Трофимова, ждет расправы. Заведующий упреждает:
— Скажите, вот вам лично кто-нибудь сказал, что умер ваш муж? Никто ведь не сказал, что умер именно Николай Ильич?
— Нет.
— Тогда какие у вас претензии? Вон, у нас в собесах при жизни пенсионеров в покойники определяют, а у вас муж жив, и никто его хоронить не собирается. Хотите, лично зачеркну ваш телефон, чтобы вам никто не звонил?
— Нет, не надо, пусть будет, если что случится — позвоните.
— Обещаю, что позвоним. Обещаю.
На этом стороны пока разошлись миром. Случай почему-то сильно развеселил публику и обсуждался целые сутки. Предлагалось ввести услугу — рассылка SMS-уведомлений родственникам о состоянии пациентов. Собрались предложить администрации установить в отделении электронное табло, как в аэропорту. Такой-то прибыл, такой-то вылетел, у кого-то вылет временно задерживается.
Пьеса одиннадцатая. Собаки
Вчера иду на работу. На пороге больницы завывает санитарка. Если б не обилие мата, можно было подумать, что читает молитву:
— Господи, спаси. Я иду на работу. Собака. Навстречу бежит. Огромная. В пасти нога. Человечья.
Появился интерес. Остановился.
Санитарка продолжает рассказывать, как ей навстречу попалась собака, несущая человеческую ногу.
— Вы не выпивали, Степановна? — на всякий случай спросил я.
— Да побойся бога, с Покрова в рот не брала. Сейчас мой зять пьет.
Не было сил задуматься над смыслом ответа. Спрашиваю:
— А собака с ошейником была?
— Вроде с ошейником. Здоровая такая. Говорила я, не хер их прикармливать. Разорвали на куски. Человека. Точно разорвали. Морда в крови. С ноги кровь капает. Конец нам всем, господи, всех разорвут. Надо на пустырь идти, там все. Там искать надо.
— Слушайте, Степановна, если собака с ошейником, значит домашняя. Наверно из поселка. Может хозяин в больнице у нас лежит, она и встречает. А хозяина просто по частям выписывают. Вы лучше сходите в хирургию, спросите, не было ли вчера ампутаций.
Потом подумал.
— Нет, вы лучше не ходите. Сам схожу, узнаю. А то вы еще найдете хозяина ноги, расскажете, как его ногу собаки по поселку таскают. И так человеку тяжело.
Степановна баба простая. Вполне могла рассказать.
Поднялся в хирургическое отделение. Там в ординаторской был небольшой переполох. Уже звонили из морга и спрашивали дежурного хирурга, где его ноги. Естественная реакция человека на подобный вопрос — это послать на хуй и повесить трубку. Посылать пришлось раза три. Затем все же настойчивость патологоанатома победила, и хирург пошел узнавать, в чем дело. Оказалось, что накануне сделали две ампутации ног, но санитарка из оперблока клялась, что отнесла их в морг. Тут я и рассказал, что одну из ног утащила собака, а где вторая — пока не известно. Зав. хирургией вздохнул, достал из шкафа три бутылки коньяка и пошел в морг на переговоры. На ходу пригрозив уволить санитарку, остальных своих сотрудников припугнул, что в следующий раз коньяк будут покупать сами.
Но санитарка оказалась не так уж и виновата. Для мусора есть пакеты. По приказу Онищенко — разноцветные. Черные, попрочней, для бытовых, безопасных отходов, желтые для опасных, а для отрезанных частей тела — красные. Только все они, кроме красных, складываются рядом на одну помойку. А утром приезжают на мусоровозе мрачные узбеки и скидывают все в один контейнер, им Онищенко не указ. А биологический отход типа отрезанных ног положено отнести в морг, а потом отдельно сжечь в специальной печи, если хозяин, конечно, по пути их не успевает догнать. А печку растапливать ежедневно, частенько все это накапливается в подвале, пока крысы не разносят. Друг рассказывал, как в их больничке крысы таскали по двору уши.
Из экономии красных пакетов на 200 литров никто не закупал. Для вырезанных потрохов хватает пакетов из магазина «Пятерочка». Они тоже красные. Больше все равно из человека внутренностей не вырежешь. Просто нет смысла. Но тащить отрезанные ноги по улице в продуктовом пакете неудобно, вот и пришлось запихнуть в черный. Санитарка забыла, что там две ноги, и вынесла на помойку.
В обед пришел хозяин собаки. Она с прогулки принесла ему добычу и положила на крыльцо. Устроил скандал. Ногой, завернутой в полиэтилен, швырнул в дежурного врача. Силами двух охранников был выброшен на улицу. Угрожал жалобой. Не напишет. Остынет, поймет, что здоровья на всю жизнь не хватит. Рано или поздно к нам в больницу попадет. А тут подумаешь, испугался, нога на крыльце валяется. К нам вот часто привозят с оторванными руками и ногами, и ничего. Привыкли. Вот к виду оторванных голов, честно, так и не привык. Но слава богу, их к нам давно не привозили. «Скорая» понимает, что фантомные головные боли мы лечить не умеем.
А вот вторую ногу пока не нашли.
Пьеса двенадцатая
Утром звонок из приемного в реанимацию: к вам везут клиническую смерть. Я уже считал оставшиеся минуты до конца смены, уже давно измерял шагами коридор, сравнивая полученное расстояние (75 метров) с количеством половых плиток (0,3 метра плюс 5 мм шов между ними), поэтому встретил клиента прямо у лифта. Санитары выкатывают окоченевший труп мужчины, лет 45-ти, с пятнами гипостаза на лице, слава богу, еще без признаков разложения. За каталкой семенил дежурный терапевт. На вопрос, где же ты тут увидел клиническую смерть, он попытался сделать пару толчков в грудь трупа, изображая массаж сердца. Моментально был послан на хуй вместе с трупом и молча уехал обратно в приемное отделение. У входа в реанимацию сидели удивленные родственники, два мужика и тетка. Судя по внешнему виду, люди не очень сложные, с отсутствием следов интеллекта на физиономиях. Вероятно — приезжие. Как же такое могло случиться? Только что дышал, мы спокойно спали, вдруг женщина проснулась от его храпа, позвонила брату. Тот приехал на своей машине, они его погрузили на сиденье и привезли в больницу. Всего-то прошло времени, часа два, не больше. Тут же рядом, от силы час езды. Спасите. Объяснив двумя словами — он умер — бесперспективность ситуации и проводив родственников, я продолжил свои вычисления. Оставалось работать еще 108 минут.
Дежурный доктор-терапевт страдал тяжелым аутизмом, вернее, страдали окружающие его люди, и поэтому никогда не задерживался подолгу на одном месте работы. Нестандартность мышления в сочетании со специфическим слабоумием не позволяли ему заниматься каким-то одним делом, и к сорока годам он сменил несколько десятков специальностей, от кардиореаниматолога до гомеопата. В его трудовой книжке уже было 2 вкладыша. Среди его сертификатов встречались просто экзотические, типа выпускника Израильской школы фитотерапевтов, магистра гомеопатии и экстрасенсорики. Единственное, что он делал безошибочно, так это выносил диагноз СПИД на обложку истории болезни, причем при первом осмотре больного, без всяких анализов, и при этом никогда не ошибался в диагнозе. Как это ему удавалось, было тайной. Во всех остальных диагнозах он ошибался.
За 76 минут до конца дежурства меня посетила мысль — а что же этот шизофреник напишет в истории болезни? Если он догадается написать, что доставил в реанимацию больного в состоянии клинической смерти, а там был послан, то у меня будут большие проблемы. Надо спуститься в приемное и оставить какую-нибудь запись в истории болезни.
В приемном покое утренняя суета. Перед сдачей смены всегда надо успеть сделать много дел. Беленького на месте не оказалось. Поймав на бегу дежурную медсестру, спросил, где история болезни умершего. «А нет истории, — ответила сестра». — «Как же нет, где же труп, — удивился я, — как же он его оформит?» — «А не надо никого оформлять, — сказала медсестра. — Родственники спрашивали Беленького, что же нам теперь делать, но вы его так расстроили, что он сказал им: ваш труп, делайте с ним что хотите, можете увозить. Те погрузили тело в машину и увезли».
