Марианна Гончарова - Этюды для левой руки (сборник)
И все, слушайте. И дело пошло. И спектакль сдали. И праздник детский состоялся. И я там была. И все видела, всех обнимала, шапку специальную блестящую надевала, из зала на вопросы с детьми отвечала, за своих болела, и за всех, особенно за Таю, была очень счастлива.
А директора че-то и не было… Не знаю, не было его. То ли понос. То ли что… Ну не было его.
Хеппи берздей меня
Конечно, сомнительный это праздник… Это приближение к статусу «дамы», как говорит моя мама. И теперь впереди два самых солидных, пышных и ответственных праздника – выход на пенсию и похороны.
Но пышных проводов на пенсию не будет, поскольку меня неоткуда провожать… По крайней мере, пока, поскольку я птиц свободный.
А других проводов я – увы! – не увижу… Хотя моя питерская подруга Лена говорит, что вполне увижу и даже очень смогу.
Но все-таки мне уже не двадцать семь. И не двадцать вооосемь… Дааа. Сомнительный праздник.
Был бы сомнительный. Если бы не я.
Вот честно. Однажды я поняла, что очень устала от взрослых будней. Это кто-то так называл взрослую серьезную жизнь. Я запаниковала, да так, что судьба всполошилась и решила устроить мне всяческие испытания. Сначала испытывала потерями, предательствами, потом решила убить.
А я, дурочка такая, как классик писал, имея не только подневольное участие в жизни, но и лично свое чисто мечтательное с ней общение, пока судьба там что-то черкала в блокнотике своем, взяла и вымечтала себе многолетнее продолжение своего детства. Но при этом разумного и вполне осмысленного. Вопреки всякой науке детство незаконно, энергично и радостно вновь вторглось в мою кровь и теперь руководит всеми моими поступками и решениями.
А потом оказалось, что таких, как я, много. Прямо тайное общество какое-то детей разного возраста случилось: Миша Яснов, Миша Мокиенко, Наташа Хаткина, Ксюша Драгунская, Сережа Махотин, Юрий Нечипоренко, Мила Уланова, Артур Гиваргизов, Митя Кобринский, Марина Бородицкая, Марина Москвина. А также муж мой, особый персонаж, человек из древнего рода сказочных добрых благородных медведей.
Так что праздник мой сегодня очень даже веселый.
Во-первых, потому что я праздную его вместе с Грузией. Сегодня день рождения не только меня, но и независимости Грузии. Да, я очень люблю Грузию. Может, потому, что с нею связаны самые прекрасные воспоминания. А еще потому, что на моем жизненном пути встречались только ПРЕКРАСНЫЕ ГРУЗИНЫ, лучшие представители этой гордой и красивой нации. Судите сами и попробуйте возразить.
Во-первых, моя подруга, зеленоглазая прекрасная Тинико.
Ну дальше:
Реваз Леванович Габриадзе,
Паата Бурчуладзе,
Гия Канчели,
Георгий Данелия,
Зураб Соткилава,
Нани Брегвадзе,
Софико Чиаурели, все ее родные из рода Анджапаридзе и Коте Махарадзе…
Этот список можно продолжать и продолжать…
Кстати, о Габриадзе. Реваз Леванович как-то сказал, что есть такие тексты, которые живому актеру стыдно произносить. Например, из Саади… Или еще откуда-нибудь. Там: «Я люблю вас, газель с лиловыми копытцами…» Нет, актер не сможет. А нормальному человеку – не актеру – дано. Можно это сказать. Даже вслух можно произнести. Главное, чтобы это чувствовать, главное, чем оно наполнено, чем оно вызвано вот это вот: «Я люблю вас, газель с лиловыми копытцами…» Можно-можно произнести это так, как будто ты сам автор вот этого вот: «Я люблю вас, газель с лиловыми копытцами…»
И та, которой это говорят, она сразу почувствует и поймет, потому что это вот: «Я люблю вас, газель с лиловыми копытцами…», оно как лакмусовая бумажка, в отличие от «Я люблю тебя…», или «Ну, безусловно, я люблю тебя», или «Конечно же, ты – единственная». Это вот: «Я люблю вас, газель с лиловыми копытцами…», оно сразу проявит ей да или нет, правда или вранье, верить или не верить, стоит или лучше не мучиться…
Моя бы воля, я бы ввела закон – обязать произносить эту фразу один на один перед тем, как мужчина сделает предложение руки и сердца. И остального, чего там положено.
Потому что отрепетировать ее просто невозможно. Для этого не нужны способности, артистизм, роскошная дикция, глубокий бархатный голос, орлиный взгляд. Нужно другое. Сила духа и чувствовать. Мужество и очень большая ответственность. Большая ответственность. На всю жизнь…
Вот так, пробормочет он, смущаясь и глотая буквы, заикаясь и краснея, шаркая ногой, хмурясь, картавя или запинаясь: «Я люблю вас, газель с лиловыми копытцами…» И ты сразу поймешь. Все поймешь сразу…
День рождения Борисова
рассказы
Сказания про Бикилу
Все у нас в Черновцах зовут его Бикила. Помните, был такой великий марафонец – Абебе Бикила? Так вот, наш тоже был классным марафонцем в молодости, входил в сборную Союза.
Однажды наш Бикила влюбился. В Ларочку, цветочек, красавицу румяную кустодиевскую. Он ей в окошко: проси что хочешь, только поженимся. Коня, говорит она, хочу белого и карету на свадьбу. Чтоб соседки сдохли от зависти. И оркестр у подъезда.
Стал искать. Весь город обошел марафонец. Нету в Черновцах коня. А тем более кареты. Ну нету! Может, «мерсик» белый или там лимузин, а, Ларочка? Нет, топает Ларочка ножкой: нет, карету мне, карету!
Кто-то посоветовал: поезжай в дачный поселок, там бывший Цирковой живет, у него есть.
Приехал Бикила в поселок. Нашел Циркового. У того на калитке объявление висит. Странное. Бикила поближе подошел, прямо вздохнул облегченно. Написано было: «Снимаю порчу». Только вот первое слово тоненько-тоненько написано. А второе – жирно-жирно. Вот издалека и видно только: «Порчу. В любое время».
Не ведал тогда Бикила, что это знак был – мол, уходи, марафонец. И быстро.
Действительно, был у Циркового конь белый. Кобыла. Старая. А еще три собаки. И два индюка. Лошадь, собаки и индюки дружили. Паслись вместе, ели из одной кормушки, жили в одном сарае. Стая, догадался Бикила. Табун, уточнил Цирковой. У них лошадь за главного.
У Циркового и бричка была. Не карета, но все-таки… Раньше в ней лошадь по арене мартышек возила. А еще эта коняга вальс танцевать умела, кланялась и под джигитовкой могла. Но возраст, понятно же…
В назначенный день Бикила переминался с ноги на ногу у своего дома с букетом, в туфлях лаковых. Время было за Ларочкой ехать, а кареты нету.
И вот показалась в конце улицы. Лошадь белая, чистая, с плюмажем розовым – красота! И Цирковой сидит, цилиндром машет, вопит: пою, мол, тебе, бог Гименей. Быстрей, быстрей, обрадовался Бикила. Ларочка ждет в кружевах, зарделась под фатой. Но что это?! Рядом с лошадью деловито бежали собаки и звонко тявкали. А следом за бричкой, переваливаясь косолапо, развернув крылья, неслись индюки, топали и верещали, как татары.
Бикила схватился за голову: куда с этой стаей? Табуном, вежливо поправил Цирковой. Ну, табуном! Бикила чуть не плачет. А Цирковой ему: тихо! Спокойно, марафонец! Доедем до угла – возьмешь управление на себя, а я в это время отвлеку собак и индюков. Какое управление, кричал Бикила, я же не умею. А что тут уметь, это ж не ракета, веселился Цирковой.
Доехали до Ларочкиного угла. Бикила взгромоздился на козлы, приклеил к физиономии улыбку ласковую и кое-как въехал во двор. Цирковой напрасно руками размахивал: кыш, кыш, – табун пронесся мимо него вслед за бричкой, шурша нарядно, гикая, улюлюкая и подвывая. Под крики соседей завистливые и причитания мамы и бабушки Ларочка неуклюже забралась в бричку. Оркестр заиграл полечку, все замахали – счастливого пути, ура, ура. Лошадь засмеялась радостно и понеслась под музыку. По кругу. Трям-па-па-па, трям-па-па-па. Один круг по двору, трям-па-па-па, второй… Оркестр сбился и замолк. А лошадь все бежала и бежала по кругу, красиво поднимая передние ноги. Следом неслись собаки, индюки, потный Цирковой в цилиндре – кыш, кыш…
– Играйте! Играйте! – в отчаянии Бикила закричал из брички. Оркестр заиграл. Пожалуйста. Вальс! Лошадь остановилась, послушала, поклонилась и пошла вышивать – ум-па-па, ум-па-па, чуть бричку не опрокинув. Ларочка в букет рыдала, валясь то в обморок, то на Бикилу. Бикила истерично реготал, хлопая себя по коленям. Ларочкина мама громко проклинала. Лошадь была счастлива.
Так Бикила больше и не женился. Только еще разок. Но уже потом.
Как Бикиле памятник поставилиБывший марафонец по прозвищу Бикила, большеголовый, почти лысый, бороденку раньше носил и усы. Как Ленин. А новый ветер подул – бороду сбрил, усы отрастил попышней. В духе времени.
Когда в центре города с нового памятника брезент стянули и песню спели, поняли все: не знаем, кого ставили, но на постаменте – Бикила. Он, Бикила, с бандурой, в длинном пальто.
Бикила загордился. Бандуру, списанную из музыкальной школы, выпросил. Ему говорят: «Ты ж не умеешь». А Бикила пальцем на памятник: «А он умел?»
Как иностранцев приведут (канадцы повадились) – Бикила тут как тут. Переводчице говорит: «Дай рупь. А то на бандуре играть буду. Ты ж меня знаешь. Международный скандал будет». А канадцы: «Оу! вау!» – фотографируются с ним, сувениры дарят. А он в блокнотиках им автограф пишет: «Абебе Бикила».
