Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2012)
— А Ту-104, интересно, подойдет?..
— Все! Хватит!
На Пашу глянули и посторонние.
— Мы же тебе хотим помочь! — по инерции весело крикнул Игорь, его улыбка гасла.
— Да перестаньте! Помочь! Чему — помочь! Наташка в этой гребаной Америке — не просто так. Она молодец. Она делает карьеру, строит свою жизнь, понимаете! А че ей возвращаться, че ей здесь делать-то? Со мной сидеть? С вами? Да кто мы вообще такие! Возвращатели, мля, нашлись...
Друзья застыли изумленно, да и Паша не ожидал от себя таких воплей.
— Да ладно, чего ты... — Растерянный Данила рвал бумажки.
— Паш, ну серьезно, ну извини...
— Вы просто достали. “Наташа, Наташа”. Мне и без вас тошно.
Ну а дальше, конечно, стало совсем неинтересно. Да и времени — пятый час. Паша засобирался спать домой, и напрасно друзья призывали его остаться, чтобы вместе пойти к Даниле на заветные койко-места. И шагал он один по яркому, извергающему салюты-салаты, пьяному, но уже мрачно впадающему в похмелье городу.
II
— Волгоград! Первая линия — Волгоград!
Никто не кинулся. Волгограда вообще не наблюдалось. Разнокалиберные сумки, утянутые в синюю химию до бесформенных тюков, скорее походили на сердца — из-за цветных ремней и лямок, и катались по ленте транспортера уж по третьему кругу. Напрасно Павел с Наташей, да и все, кто прилетел, ловили их за бумажные хвосты, чтобы сличить номера с корешками багажных бирок. А вот теперь объявили: это — оказывается — Волгоград. И все покорно отошли от ленты. А где же — их? И никаких ведь волгоградцев в пустом приземистом зале, похожем на цех по сборке синей целлофановой байды... А где же — справедливость?
Это было за два месяца до мрачного Нового года — в начале октября 2006-го. Наташа приехала в посольство, уже в который раз. Бумажки, разноцветные, справки; выпрямившиеся от скуки кудри факсов с готовым выцвести напрочь текстом... Как она не уставала? А в этот раз запросто и, может, для проформы спросила:
— А хочешь со мной?
— В Америку?
Посмеялась...
Конечно же в Москву, и только в Москву. Два дня. А что?.. И Паша внезапно согласился. Не то чтобы он очень хотел. Даже так: не то чтобы это хоть что-то могло изменить. Через месяц она будет на другой стороне Земли, где-то под его подошвами, мантиями-ядрами и что там есть в планете — надолго? На год? На пять? На десять? И не разубедить... И надо ли разубеждать... И промолчать — нельзя, и, господи, как больно отпускать самому, и уж точно не решит ничего пара лишних московских дней вдвоем. Дней утомительных, с переездами-переходами (захватанными помадками и бисквитами переходов метро), с ночевкой у дальних приятелей на дальней станции... Но что-то же он должен сделать!
— Сделай ей предложение. Серьезно, предложи пожениться, — спокойно выдал накануне Данила, всегда — невозмутимый, низенький и нелепо длинноволосый любитель ролевых игр. Данила-Мастер. Так его почему-то звала вся эта шушера.
— Да не, ну ты что, — отмахнулся Паша. И полетел в Москву.
И теперь в Шереметьевском совсем не дворце они битых полчаса ожидали багаж. Отдельные лампы на потолке, испорченные, мигали, как будто снимали без остановки место преступления. Весь рейс разбрелся: кто сел на корточки, а кто неврастенически таскался, мозоля и мозоля взгляд. На одном из спящих транспортеров, как птенцы-переростки на жердочке, уселись высоченные парни, с десяток, все в олимпийках, с приметными коленями. Это московская волейбольная команда возвращалась с соревнований.
Они очень страдали в “тушке”. Пересаживались, слонялись. Уморительно упрашивали стюардессу пустить их в бизнес-класс, полупустующий, а она уморительно же, очень вежливо отнекивалась. Беда их заключалась в том, что сиденья им, двухметровым, были не по калибру, а места у прохода взять не успели — поздно приехали в аэропорт.
— Если лететь далеко, то нам берут билеты на аэробусы, там места больше, — пояснил Наташе с Пашей громадный обаятельный блондин. — Ну а если меньше двух часов, то разрешается на Ту-154. Ну а от вас как раз час пятьдесят лететь...
И он очень профессионально поел. Знаете ли, вся эта куча коробок, пластмассовые ножички и масло, с этим нужно наловчиться.
Он поменялся с кем-то, кто сидел у прохода, втиснулся: “Не возражаете?” Конечно нет. Полет был если и не жутковатым, то удручающим точно. Из-за часовых поясов получалось, что улетали и прилетали в один и тот же час, да не лайнер — машина времени, будто бы висящая на месте. Относительно солнца ведь, по крайней мере, точно? Улетали затемно и прилетали затемно, и было в этой предутренней мгле тревожно, большую часть времени без света, с путеводной звездой “No smoking”. А тут и разговорчивый сосед. Чего с таким бояться, — усмехнулся Павел, буквально-таки втиснутый в сильное мужское плечо.
Порой тот и поспать пытался — и стоя, как слон, нависая над всеми. Шнурки, небритость, ногти как иконы.
— Я ведь вообще из Молдавии. Меня оттуда выкупил клуб, получается. (Ой, бляха-муха, с каким скандалом все это шло, вы бы знали.) Ну, там родители, братья... Друзья... Иногда езжу, если отпуск... Редко получается, конечно.
— А тебе вообще хотелось уезжать? — спросил Паша, мучимый своими мыслями, после короткой паузы. Сосед не без труда, аж повернувшись, посмотрел на него с недоумением. Он, кажется, не очень понял вопрос.
— Нет, ну мне клуб дал квартиру... Нормально... Сейчас я “лексус” взял, в кредит, правда...
Сейчас птенцы-мутанты попрыгали с жердочки, вернее, с транспортера, который дернулся, и потекли долгожданные сумки-чемоданы, промороженные в стратосфере до самых до глубин.
К несчастью, Наташа на каком-то форуме прочла, что когда-то, зачем-то и для кого-то от Шереметьева ходит автобус в американское посольство. Никаких не то что официальных, а даже и внятных подтверждений найти не удалось, но Натка, несмотря на затянувшиеся семь утра, пребывала в худших формах активности. Снаружи, за громадными стеклами, ряды “газелей” мокли с “до метро”, но для Наташи это был не аргумент. Оставив Павла с вещами, она помчалась в поисках мифического автобуса по хмурому похмельному аэровокзалу, где зевали буфетчицы и брились люди в туалетах — совсем как в советском кино.
Офонаревший от недосыпа Павел побрел с тяжелой сумкой, чтобы хоть куда-то побрести, и стал таращиться в уголке в лист с объявлением, чтобы хоть куда-то таращиться.
— Тбилиси? — сунулся к нему прыщеватый тип.
— Что?
— Ты в Тбилиси, говорю? Можем помочь. Пошли, там набирается чартер на Баку, оттуда тоже переправим... Осталось всего несколько мест...
— Извините, вам что надо?
— ...А если тбилисский билет на руках, то помогу сейчас сдать без очереди.
— Псих, что ли, — пробурчал Паша, взваливая сумку, умотанную в целлофан и весившую как труп Лоры Палмер.
С Наташей они ехали в Москву в плотненько усаженной “газели” все-таки, тащились в химкинских пробках, небо синело и сырело, а они спали щека к щеке, любимо и крепко, как дети.
На то, чтобы пристроить вещи и Наташу пристроить в посольство, ушло часа три, и Павел нырнул в метро с внезапной свободой, не зная, куда и податься во всю эту пропасть времени. Ему уже случалось бездельничать в Москве, меряя часы и километры по арочным иномарочным переулкам. Путь неизменно начинался из центра, от нарочито медного Пушкина, перед которым и теперь, в октябрьскую хлябь, скейтеры наверняка гоняют голубей. Помнится, в какой-то любимой книжке путь по пиратской карте начинался от скелета. “Остров сокровищ”?
В метро Паша стоял у задней двери, смотрел на следующий вагон, похожий на расшатавшийся зуб, и мучительно соображал, нет ли книг и дисков, которые следовало бы купить в столице. Ничего не приходило в голову. Ну что ж, придется просто думать, и здесь, без дел и встреч, от этого уже не убежать.
Оптимистичная дура читала, как пономарь, про Красные ворота и про “...инвалидам, пожилым людям, пассажирам с детьми”.
Итак, что делать?
Можно, конечно, понадеяться, что именно в этот момент Наташе отказывают в визе, но это же смешно. А что. И в храм зайти, где Пушкин венчался, и свечку за это поставить. Ха. Бред.
Был в принципе и аварийный вариант, о котором он как-то старался и не думать, но в конце-то концов — нельзя, оцепенев, наблюдать, как так вот просто уходит любимый человек. Надо дергать за все рычаги, за которые только можно... и, наверное, нельзя.
