Ирина Крицкая - У женщин грехов не бывает!
Мои руки тянулись погладить Лерочку. Я захотела прижаться к нему грудью сильнее и легла на стол. Я хотела смотреть на него снизу, мне показалось, я вижу, как он закрывает глаза и стонет: «Даааааааааааа». Ему было приятно, я поняла, что рука его занята, потому что он начал отвечать двумя словами: «Умничка…», «Делай так еще».
Мои пальцы были на клавиатуре, но я уже виляла хвостом. Я спросила: «Тебе нравится?».
«Очень… как ты быстро меня завела…», – он ответил. Мне было приятно. Да! Он сказал одно слово – «очень», а мне уже было приятно. Мне всегда нужно знать, что чувствует мужчина, когда я его сосу.
Где-то тут до меня дошло, в чем прикол этой игрушки. «Обалдеть! – я подумала. – Театр!». Я расстегнула лифчик, но тут позвонили в дверь. К Лерочке в дверь позвонили. А это мне! Мне как раз и нужен был этот звонок. Последний. Еще можно было отключиться. Можно было захлопнуть ноутбук, взять борзых и прошвырнуться по оврагу, но я не услышала этот звонок. Я сосочки гладила! Да! Гладила. Пальцами, слегка. Я увидела сообщение: «Милая, подожди меня минут пятнадцать, пожалуйста. Не уходи». И не ушла. Знала, что нужно убегать, но осталась.
К Лерочке пришел Шимшон, сосед, старый грузин. Пришел бы пораньше минут на двадцать, и я сейчас бы не сидела одна в чистом поле. Но Шимшон опоздал. И хотя был он пьяненьким еще с ночи и уставшим, но уже у дверей посмотрел на Леру с вопросом.
Ему показалось… А мало ли, вдруг Лера не один у себя. Он так и сказал потом: «А мало ли…». Уж как-то странно Лера натянул майку на шорты и оглянулся, как будто в спальне его кто-то ждал.
Шимшон прошел в гостиную, которую они упорно называют студия, вытянул в кресле свои худые ноги и спросил:
– Лера, в чем смысл жизни?
А Лерочка тоже заметил, он знал это характерное движение, когда Шимшон отвязно вертит головой и поднимает глаза чуть выше носа. Это значит, сейчас начнется долгая грузинская песня. Слушать ее совсем не хотелось, поэтому Лера смылся в кухню делать кофе. Шимшон пел один себе под нос, неравномерно выкрикивая про то, что «вот живешь, живешь… ради детей… всю душу отдаешь … А что взамен?..»
– Опять младший? – кричал Лера из кухни.
– Да.
– Опять покер?
– Да.
– Ничего, скоро в армию пойдет.
Он вернулся с чашками. Смотрел в монитор на мой мигающий ник «Хохлушка» и говорил рассеяно:
– Хотя какая у них тут армия… Все выходные дома… Я когда служил, сколько раз домой ездил? Один… И то…
И я смотрела, овечка, смотрела на его имя «Валерий», а мне валить нужно было, валить из Сети срочно. Но я смотрела. И думала: я? жду его? почему?
А потому что я не ожидала, не думала, что меня заведут слова, что я сама захочу продолжать и почувствую реальное сильное возбуждение. Что за короткими сообщениями я увижу мужчину, поймаю его ритм и темп, и тон, и это все мне понравится. От обычного секса это отличалось только тем, что мы не трогали друг друга. Я ждала Леру точно так же, как если бы, например, к нам в номер кто-то зашел, и мне пришлось бы ждать, завернувшись в одеяло.
Я посмотрела на часы. Сказала, если в пятнадцать минут не уложится, – пойду гулять с собачкой.
Я оставила комп и вышла в прихожую, там в кармане пальто у меня была пачка легкого «Парламента».
Лера достал свой любимый «Хеннесси», маленькие серебряные стаканчики, налил и кивнул:
– За здоровье.
– А ты знаешь… – Шимшон выпил и сразу почувствовал приятное тепло и даже некоторое успокоение, так что ему захотелось остаться и поболтать. – Ты знаешь, почему мы с тобой здесь пьем французский коньяк? Потому что твой старший в армии… А ты говоришь!
– Пей, не рассуждай… – Лера пододвинул ему кофе.
– Да, – Шимшон налил еще коньячку, – и младший пойдет… и мой пойдет… А ты думал, мы с тобой тут нужны? Два старых хера?
Лерочка снова посмотрел в монитор, увидел, что я еще в Сети, и усмехнулся:
– Договоришься у меня…
– Будет война! – объявил Шимшон, намекая на третий стаканчик. – Мать моя говорила. Еще в Тбилиси, сколько лет назад говорила. Все над ней смеялись. А ты сейчас новости посмотри. Вот сейчас давай, сейчас прямо новости посмотри!
– Какие новости?! Мне бежать надо…
Лера взял сигарету из пачки легкого «Парламента», он почему-то обрадовался, когда узнал, что у нас одинаковые сигареты, веселит его всякая муть.
Лера наврал про маму и про больницу. Его любимая отвирушка – «возил в больницу маму», «звонила мама», «мама ждет». Он уложился в пятнадцать минут и вернулся за комп. Кстати, я тогда не подумала… Это классная старая фишка, между прочим, для того чтобы заставить кого-то немножко себя подождать. Всегда срабатывает.
«Я с тобой, сладкая. – Он начал раздеваться. – Где твои пальчики?»
«Где мои пальчики…» Падаю просто, какая я была смирная крошка, мои пальчики все еще были на кнопочках.
«Вставила уже?» – облизнулся Лера.
«Сейчас вставляю…»
«Умничка, дай мне облизать…»
«Возьми… Глажу твой нос… Твои губы… Ты чувствуешь?»
«Дааааааааааа».
Он посадил меня к себе на лицо и облизывал. А когда он вставил мне язык и тянулся, чтобы достать поглубже, я залезла на стул с коленками и выгибала спинку, как обычно делаю, когда подо мной мужчина. Мой палец дрожал над клавишей «энтер», я еще сопротивлялась, еще не признавала своего желанья, еще мямлила: «Это игрушки, это не по-настоящему, это игрушки», – а мне уже хотелось заорать, попросить во все горло:
«Выеби меняаааааааааааааааа…»
«Повернись спинкой», – сказал Лера.
Я не помню, что ему отвечала. Не помню! Я стерла все наши оргазмы. Все удалила. Хотела забыть. Все у Леры осталось. Я не помню, что он делал со мной. Помню только, что ноги были напряжены сильно, до боли, и юбка валялась на полу. Я смотрела на буквы и не знала, как, какими словами можно нарисовать желание. То самое, горячее и сильное, которое бывает за несколько минут до оргазма.
«Хочу орать! – я ему стучала по кнопкам. – Хочу драться! Стукни меня!»
«Бью тебя по заднице ладонью», – он ответил и завис.
Лера был на взводе, он отвечал не думая, просто шел за мной. Ему нужна была рука, и сообщенья приходили с легким опозданьем, и даже эти лишние секунды меня возбуждали. Я ненавижу!.. Нет… Я обожаю ждать!
Я орала еще громче:
«Сильнее! Бей! Хочу больно!»
«Взял ремень, отлуплю тебя, сука».
«Да! Лупи! Скажи, что я блядь!»
Он сказал. И у меня задрожали коленки. Рука опустилась под юбку. Мне хватило всего нескольких касаний. Я удивилась, да я помню, очень удивилась, откуда у меня такое сильное возбуждение. Мне было хорошо, уже почти совсем, уже вот-вот, но не хватало… еще… чуть-чуть… И я сказала… нет, у меня случайно вырвалось:
«Твоя блядь…»
«Моя, моя…» – он повторил и надавил «мояяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя».
«Моя» его заводило. Я поняла, сейчас мы вместе заорем… Одним пальцем на кнопку завоем:
«Аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа…»
Лера успел нажать со мной вместе:
«Оооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо…»
Пару минут я ничего не видела. Голова закружилась, и все потемнело. А потом вспыхнуло сообщенье от Леры: «Сладкая, мы вместе кончили».
Откуда я знала, что так можно кончить? Откуда? Пять лет на филфаке училась, хоть бы кто сообщил, что можно ебать словами. Каждое слово – и сразу в кровь.
Я подняла свои шмотки. Вытерла лоб. Лоб был у меня совершенно мокрый. Я улыбнулась. Захотела поцеловать или погладить. Подумала: «Кого? Кого я хочу целовать?». Я улыбалась, я валялась на столе, как пьяная. Мне было весело, как будто я попробовала новое вино. Или разочек пролетела на метле.
– Спасибо! – Я засмеялась.
– Кайфуй, девочка! – прохрипел Лера и достал свои поганенькие влажные салфетки.
У него кончились сигареты. Он смял пустую пачку и начал быстро собираться. И мне вдруг тоже срочно захотелось в машину и надавить на газ. «За сигаретами» – мы вместе встали и глазами – раз, в правый угол монитора, на время. Было десять утра по Москве.
Мы вышли на улицу. Сели в душные, нагретые солнцем машины и включили холод…
…Все! Я больше не хочу вспоминать! Хочу выпить. Хочу коньяка. Я не помню, что было дальше. Ничего, ничего дальше не было! Все заглушил истребитель.
Волна, сильная звуковая волна заставила меня втянуть плечи. Я подняла стекла в машине. Потому что командир взлетел слишком резво. Самолет с треском порвал небо, как ветхую простынку. Вся парковка завыла. Длинным хвостом за самолетом визжали сигналки. Я тронулась с места. Поехала в город. Он тогда показался мне не таким уж и мерзким. Город как город. Тогда мне в нем было хорошо.
4
Коньячку – и рисуем пейзаж. К чертовой матери все эти минеты, на природе мне как-то спокойнее.
Я говорила, что моя изба стоит на берегу? Так вот, на берегу маленькой речки стоит маленький дом с широкой открытой террасой. Деревянная дорожка соединяет его с баней и спускается к воде. Моя главная радость – стеклянный фасад. Я могу, не слезая с дивана, смотреть на свою речку. В самом широком месте она не больше шести метров. Зато моя! Только моя речка. Я всегда хотела, чтобы из бани – и сразу в реку. И вот у меня мост – из парилки в воду. Не хрустальный, простой деревянный мост на железных сваях, язык выходит до середины русла. Я ставлю сюда шезлонг и валяюсь.
