Джеймс Миченер - Роман
Его запреты не могли ограничить меня в стараниях передать колорит языка моего детства, так как я имел в своем распоряжении уйму определенных слов, оригинально использовавшихся в моей семье. Например, слово «делать» было универсальным и использовалось во многих выражениях, таких, как «Сделай дверь закрытой» или даже «Дождь делает как из ведра». Слово «всё» постоянно напоминает мне, что родители употребляли его бесконечно: «С хлебом — всё, сейчас буду печь новый».
Начальный звук «дж» они произносили как «ч» — «джем», «джокер», «джунгли» превращались у них в «чем», «чокер», «чунгли». Подобным же образом искажались у них слова, где была буква «г». «Чермания» — так звучало название их прародины на их английском.
Выражение «уже как-то» или «единожды» заменяло слово «однажды», а знаком одобрения был эпитет «зергудный», например: «Он зергудный ребенок». В моей семье бытовала короткая фраза: «Это делает меня удивленным», и, хотя мы далеко не всегда звук «в» произносили как «ф», бывало, мы говорили «феник» вместо «веник», а «ворс» у нас становился «форсом». «Друголюбивый» — это употребляемое нами прилагательное имело какую-то особую, труднообъяснимую словами окраску и обозначало человека, которому до всего есть дело. Да и вообще, мы многие английские слова произносили по-особому, так, как только нам, немцам, свойственно.
Если Герману Цолликофферу и претили многие забавные примеры, которые я мог бы использовать, то его жена, Фрида, более чем компенсировала эту потерю богатством своей речи. Я редко уходил от них без приобретения нескольких жемчужин синтаксиса из ее лексикона, так как воспитывалась она в семье, где почти не говорили по-английски, и в школе училась с детьми, объясняющимися дома по-немецки. Ее речь была нашпигована немецкими словами, многих из которых я никогда и не слышал, но я решил, что все-таки не буду вставлять такие слова в свои романы, а попытаюсь ограничиться английской речью, по-немецки построенной. И Фрида Цолликоффер оказалась мне в этом бесценным помощником. Как только я вынимал свой блокнот, чтобы записать за ней греющие сердце варваризмы, она кричала громким голосом: «Смотри сюда, Герман, он уже снофа за сфое». И она предостерегала меня: «Не делай меня игрушкой себе» — и прыскала смехом.
Она употребляла, например, такие выражения: «Сделай кошку вон», «Это делает меня удивленной, что она так много ест» или «Ну и ойкнулось мне» — это когда она порезалась, очищая яблоко от кожуры. Ее особое — как у всех немцев — произношение отдельных слов делало ее типичным персонажем моей воображаемой местности Грензлер. Она произносила «в» как «ф» и «дж» как «ч», как это делали все мои родные. Этот особый язык (я называл его про себя «нофая ферсия») был настолько своеобразен, что вызывал у непосвященных изумление или даже смех. Порой она пропускала буквы, даже в самых простых словах. Так, слово «овощ» в ее устах было даже не «офощ», ее губы затягивали первую гласную и получалось «о-о-ощ». Она говорила, что «телефизор» ей словно компас и помогает понять, где «сапад, а где фосток». Она произносила «брич» вместо «бридж», «фаза» вместо «ваза», «зуп» вместо «суп».
Кухня Цолликофферов была моей библиотекой и университетом, и, когда я сидел у них в это утро, наблюдая, как аппетитно ели они пудинг Эммы, я понимал, что я у них в долгу.
— Герман, — сказал я, протягивая ему экземпляр рукописи, — я принес тебе свое последнее. Прочти повнимательнее. Мне это очень важно.
— Сделаю. Не волнуйся!
— Здесь не все так просто. Это роман о наших немцах, сталкивающихся со многими проблемами.
— Но ты же все написал как надо, не так ли? И для беспокойства нет причины.
— Надеюсь. Первый экземпляр я сегодня отправляю в Нью-Йорк. Его там должны получить к полудню. Посмотрим, какими будут отзывы.
— Мужу крепко нравится тебя читать, — вмешалась миссис Цолликоффер.
— А вам? — спросил я ее.
— Мне? — Она от души рассмеялась и облизнула ложку. — По чтению у меня муж.
* * *Покинув Цолликофферов, я стал думать, как лучше добраться к ферме моего следующего клиента — Отто Фенштермахера, где в обмен на порцию пудинга, приготовленного Эммой, получу возможность попробовать лучшую дрезденскую свинину с кукурузой. Для этого мне надо было либо вернуться на Рениш-роуд и направиться на запад, либо следовать по нашему шоссе до самых его владений.
Наша деревенская дорога очень живописна, и я выбрал ее. Вскоре справа показалась простая церковь (мы с Эммой являемся ее прихожанами). Она именовалась Церковью Меннонитской Долины, другого названия для нее и быть не могло, ведь находилась она в центре долины, приютившись между двумя цепочками невысоких холмов, защищавших Дрезден с севера и юга. С переднего крыльца церкви можно было видеть бесконечные дали самого великолепного уголка Пенсильвании.
Местоположение церкви было выбрано еще первыми Цолликофферами и Йодерами, которые обосновались в этом месте. И они сделали удачный выбор. В моей семье сохранилось по этому поводу предание:
«В 1677 году, в тот год, когда Йост Йодер был освобожден из тюрьмы, с лицом, исполосованным шрамами от пыток, слова Господа пришли в наш Палатайн в лица высокого англичанина с изящными манерами, принесшего нам известия, в которые мы с трудом смогли поверить. Его имя было Уильям Пенн, и сказал он: „В Новом Свете английский король дал мне княжество больше Баварии, Вюртемберга, Бадена и вашего Палатайна вместе взятых. Там мы живем в мире. У каждой семьи есть своя земля, которую она возделывает и может ею распоряжаться по своему усмотрению. У нас нет ни армии, ни насильной вербовки, ни обременительных налогов, ни лордов, которым мы должны кланяться. Вольный ветер дует с наших гор, а дома жителей в безопасности и ночью. И что еще должно обнадежить вас, меннонитов, больше всего, так это то, что на моей земле каждая семья может быть настолько религиозной, насколько пожелает, так как у нас нет епископов, насаждающих порядки, которым все должны следовать. Мы живем по Божьим законам, а Бог — у каждого в сердце“.»
Хотя этот Пенн и показался нам честным парнем, но мы не могли на слово поверить всем его обещаниям и послали за океан Генриха Цуга обследовать этот новый рай. И в 1681 году он вернулся с новостями, отнявшими у нас сон: «У англичанина действительно есть земля. Она даже больше, чем он говорил. Там на самом деле царит свобода, и они пригласили пятьдесят наших семей с хорошей репутацией, каждая из которых получит большую ферму на самых лучших землях». В ту же ночь семья моих предков — Йодеров — решила ехать в Пенсильвании, как мы ее окрестили, и мы никогда не пожалели о нашем решении.
* * *Более поздний отрывок, отличавшийся большой простотой и благочестием, поведал, как была учреждена Меннонитская Долина:
«Самое первое, что сделали Йост Йодер и Урих Цолликоффер, когда они добрались до нашей Долины в 1697 году, это выбрали место для своей церкви на пустыре. И это был Йодер, вставший на небольшое возвышение, на котором потом была построена церковь, и прокричавший: „Давайте строить здесь, дабы видеть всю нашу долину, когда мы будем возносить хвалу Господу за наше спасение“.»
Мои предки были великие люди, поэтому я пишу о наших меннонитах с глубоким пиететом.
Сегодня, глядя на старую церковь, история которой восходит к 1698 году, я вижу современное здание превосходной конструкции: одноэтажное, построенное в форме удлиненной буквы «L», с широким крыльцом на пяти белых колоннах. Это шедевр архитектуры. Я часто размышляю над тем, почему наши меннониты, которые так консервативны по части многих жизненных аспектов, становятся либералами и даже радикалами, когда дело касается строительства их церквей. Наша церковь — это чудо красоты. И я возношу ей хвалу каждый раз, когда проезжаю мимо.
К северу, на берегу озера Ванси, расположился Мекленбергский колледж. Затем идет деревня Ньюманстер, населенная самыми горячими представителями нашей нации в округе. Затем шоссе заканчивается, и бегущая вниз тропинка приводит нас к ферме Фенштермахера. Это, пожалуй, самый замечательный отрезок моего маршрута. Оттуда, где оканчивается шоссе, можно увидеть необыкновенную красоту западного Дрездена: череду холмов, просторную долину, узкие дорожки, фермы — одна великолепная картина сменяется другой, олицетворяя собой богатство и стабильность немецких поселений. И здесь резко выделялась из всей окружающей прелести неказистая ферма Фенштермахера.
У владений Отто было самое ценное местоположение в Дрездене — конец Рениш-роуд. На этих плодородных землях бережливый хозяин построил бы огромное владение, но беспомощных Фенштермахеров, обосновавшихся в далеких 1850-х, все время преследовали неудачи, и, чтобы удержаться на плаву, они вынуждены были кусок за куском распродать большую часть своей ценной земли. В 1709 году у их предков было двести акров[10] земли, предоставленных Уильямом Пенном, к этому ранние владельцы добавили еще три сотни акров, но так случилось, что впоследствии их владения превратились в то, что можно обозначить как «небольшое хозяйство».
