Борис Рохлин - У стен Малапаги
Ах, уж эти мужчины! Несчастная любовь, неверность. Боже мой, что такое неверность? Не более чем верность принципам. А что может быть более важным в жизни, что? Да, так у них это на всю жизнь. Нет, у нас не так. Я хочу сказать: то ли мы — женщины! У мужчин всегда одно и то же, было, не было, что, где, с кем? Скучно. И что значит было? Это значит, что ничего не было. Сами подумайте! Что здесь такого, чтоб помнить? Не хватит ему, что ли?
Что спрашивать? Нашли о чём спрашивать. О ерунде. И потом, разве всё упомнишь?
«Жениться мне или не жениться, — сказал Панург, — вино — это святое, последнее святое, что осталось», — вздохнул и опрокинул стакан.
«Не будем ни о чём говорить. Любовь к творению бессловесна», — сказал Еродий.
«Правильно. Пойдём путём природы. Но предварительно надо принять на грудь. Без стакана не получится».
И Великий Гэтсби был прав.
Послушали гитару. Оссиан тронул струны. Спели. Плясать было не с кем. Прекрасные дамы отсутствовали, пребывая в присутственных местах любви. Сыграли в футбол на лесной полянке, земляничной поляне юности.
«Ты любишь женщин?» — спросил Плешивый.
«Спрашиваешъ! — сказал зеленоглазый Шельмуфский, он же Мой брат-граф. — Конечно. Женщин, детей, животных, агдам, алабашлы. Я всё люблю».
«И на всё хватает?»
«Хватает. Ещё и остаётся».
«Счастливчик», — сказал Эротичный.
«Э, — меланхолически заметил Дон Кихот, — три вещи невозможны в этом мире: переспать со всеми дульсинеями, заработать все деньги и прочесть все книги».
«Ты хочешь сказать, рыцарские романы», — поправил Панург.
«Все книги — рыцарские романы. Других не бывает».
«А все дульсинеи — не более чем женщины. И что из этого следует?»- спросил Плешивый.
«Да ничего, — сказал Панург, — трудно, но стремиться к этому надо», — заключил он.
«Мы ленивы и нелюбопытны», — понурясь, сказал Философ.
«Что ты этим хочешь сказать?» — Великий Гэтсби был возмущён.
«Например, что такое экстаз?»
«Половой?»
«При чём тут половой? — поморщился Философ. — Кто о чём, а вшивый о бане. У тебя всё одно на уме. Запомни, дульсиней, дэзи и пр. не ищут и уж тем более не находят. Их создают».
«А всё-таки, какой?»
«Лингвистический», — сказал Философ.
«Ты даёшь, — сказал Гэтсби, — давай, давай, выкладывай все, какие есть».
Но тут вмешался Панург:
«Сейчас полседьмого. Осталось полчаса».
Все засуетились, полезли по карманам, стали похожи на роющего крота, но кончилось всё, к всеобщему ликованию, полной Викторией. Наскребли, скинулись, сбросились. И уже Мой брат-граф с Великим Гэтсби летели в нужном направлении.
Небольшой экскурс, экскурсия, эмоционально-экспансивная прогулка, корректно-блудливый променад под сенью регулярных и пейзажных парков, французских и английских.
«Расстанемся друг с другом навсегда».
«Сеньоры и прелестнейшие дамы, зачем сдерживать страсть, к чему узда? Это так просто».
«Вздохи, чувствительность. Что мы бараны, голуби, чтоб блеять, ворковать. Вокруг да около. Еац — и хорошо! Не так разве?»
«Зачем жеманиться девушкам и юношам среднего возраста, касаться, лепетать, складывать глазки, томно и призывно, и губки стыдливо распустившейся розой, одуванчиком, ромашкой?»
«Утехи любви просты».
«А отпущенный срок краток».
«Расстанемся. Не надо блеять, реветь. Отплывём достойно. Оттолкнём плот, шлюпку, лодку, бот, баркас и отправимся на остров Цитеры».
«Проездимся, прокатимся, — почему нет, — во остров любви, адрес, координаты, почтовый индекс известны, около прекрасных мест, куда уж точнее».
«Мы любим разнообразие ландшафта, холмы, долины, ущелья, гроты и пещеры, плющ и водоросли, озёра и родники, соблазнительно позыркивающие при свете дня и ещё соблазнительнее и призывнее в вечерне-ночных сумерках».
«Телесные, что ли?»
«Конечно. Взыскуемый нами ландшафт должен отличаться от обладаемого и известного с рождения. В этом вся прелесть».
«Когда мы сами выбрались или нас вытянули за уши, и в первый, но не в последний раз мы заревели брачным криком марала…»
«Справедливое замечание. Лучше бы не сказала и миссис Гэмп, а ведь она едина в трёх лицах: акушерка, сиделка и пьянчужка. Дай Бог каждому».
«Заревели и всё ревём. В лесу, в подлеске, на поляне, в квартире, казарме, камере, под сенью дубов, акаций, клёнов, пальм, берёз, каштанов, ёлок и прочей зелени».
Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос, розовоперстая Эос… молод, блажен, счастлив, глуп. Впрочем, последнее — это святое, святее только портвейн. Португальский, конечно. Производство не то Массео Кейтано, не то Мело Антонуша. Военные эмиры кавказско-лермонтовских пейзажей, путешествий в Арзрум, не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальных, напоминают мне оне… Солнце тем временем село, и все потемнели дороги.
«Да отплывём мы когда-нибудь?»
«Куда?»
«Всё равно. В Содом, Гоморру, на Кипр, на Крит, на Цитеру, Мальту… Пора поднять паруса и начать бег по волнам, бегущая по волнам, — степь, пыль, полупустыня, под голым солнцем бредут босиком домой бабушка и маленький мальчик, уцепился за бабушкину правую руку. Когда он поднимает глаза и смотрит на бабушку, он видит мокрое лицо, слипшиеся от пота волосы и на шее большую родинку, — вот и мы побежим, поскачем, помчимся под алыми парусами зари или заката».
Завтрак на траве продолжался. Бутылки, стаканы, глотки, руки, вздымающие и опрокидывающие. Всё было на месте: оссиан, дюк элингтон, юра варламов, поэт живейнов, философ прозуменщиков. Тёмный храм природы лепетал над нами, что-то нашёптывал, покусывал память.
Мы будем петь сады, ещё мы расскажем об окрестном пейзаже, возвышенном чудесной гармонией искусства. Архитектура и скульптура увенчивают создания натуры. Славянка — река в Павловске, у её берегов есть виды, в особенности два памятника, произведения знаменитого Мартоса. Один из них воздвигнут государынею вдовствующею императрицей в честь покойного — не по своей воле — императора и мужа. Уединённый храм, в нём пирамида, на ней медальон с изображением Павла, перед — гробовая урна, к которой преклоняется величественная женщина в короне и порфире царской. Пожалуй, достаточно.
Серенады для, музыкальные повествования, зарисовки в манере калло, гофманиады, бамбочады, гарпагонианы, козлиные песни. И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет. Проще, пластичнее, гуманнее. Ищите и обрящите, стучитесь и отворят. Сиреневый туман над нами проплывает.
«Мм-мм-мм», — сказал Профессор. Все согласились, что Профессор, как всегда, прав.
Анимаиса Типикина нашла своё счастье в городе Душанбе, Ребекка Комарова вышла замуж за Николая Ивановича Девкина, Марфа Пардусова ушла от Кандидия Луарсабовича Пардусова. А ещё Гертруда Глебовна Стогна не то с Волги, не то с «Волгой». Такое количество пи, а счастья ни на грош, ни на копейку. На свете счастья нет, а есть покой и воля.
О несправедливых действиях короля Прусского. Как король Прусский двоекратное сделал на области е. в. Римской императрицы, королевы Венгеро-Богемской, нашей союзницы и приятельницы нападение, и Саксонию, наследие е. в. короля Польского, также нашего союзника и приятеля, внезапно разорил, то мы для воздержания сего предприимчивого государя от новых вредительных покушений принуждены были… Но мнения короля Прусского от новых весьма разнствовали. К войне и неправедным завоеваниям жаждущий его нрав превозмог над теми уважениями, кои его в покое удерживали, и подтвердил то мнение, что к начатию войны и похищению чужих земель довольно ему единого хотения. При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, но и безопасность собственной нашей империи требовали не отлагать действительную нашу против сего нападения помощь…
Крестовый поход детей, реквизит комнаты ужасов, барахло лавки старьёвщика, лавка древностей… Прощаемся с девушками навсегда, не спешим. Небо звездится звёздами. Или уже отзвездилось?
Умерла жена.
«Повезло тебе, Юра», — сказал Кандидий Луарсабович.
Прощание славянки, фригийки, венгеро-цыганки, прощание старого мавра с Дездемоной, прощай, Палермо, прощай, любимая, любимый, прощай, Просперо и Миранда, прощай, Шекспир, ничего не написавший, прощайте, песни без слов и неоконченные симфонии, прощай, детство, отрочество, юность, зрелость, старость. Прощай, смерть. Прощайте, Арсении и Артемии, Иринеи и Иларионы, Венедикты и Варсонофии, Кондратии и Климентии, Маврикии и Мавродии, Эммануилы и Эрнесты и прочие Ясоны и Яфеты. Прощайте, двуногие без перьев. Прощай, Атос, Портос и Арамис, прощай, д’Артаньян, прощайте, друзья. Музыка о музыке, литература о литературе, слова о словах, смерть титана, чересчур тяжело, после этого глаза его закрылись, погасли, и титан распростёрся на своём каменном ложе. Прощай, Кант со Сковородой, прощай, Державин с князем Мещерским, глагол времён, металла звон, твой страшный глас меня смущает, прощайте, анакреонтические песни, жизнь есть небес мгновенный дар, устрой её себе к покою и с чистою твоей душою Стратон, благословляй судеб удар. Я в дверях вечности стою. Прощай, Ласарильо, прощай, дон Паблос, прощай, Гамлет, даже если ты, Гамлет, женщина, бедный Вейнингер, стоит ли из-за шармант кончать жизнь самоубийством. Прощай, Дидона вместе с твоим костром, прощай, Эней, хоть ты и прохвост, прощай, фортепианный настройщик Муркин, прощайте, Сеттембрини и Нафта, прощайте, трое — Джордж, Гаррис и я — в одной лодке, прощай и ты, Монморенси, прощай, лодка. Плыви Поприщин в своё безумие, там рай, там свобода, там счастье, Поприщин, Аксентий Иванов, титулярный советник, дворянин, Фердинанд VIII, король испанский. У всякого петуха есть Испания, Лапландия, Калмыкия.
