Дуглас Кеннеди - Женщина из Пятого округа
У врача была сильная перхоть и обгрызенные ногти.
Его костюм настоятельно требовал глажки. На вид лет пятидесяти, с обвислыми усами и редеющей шевелюрой, он смотрел на мир глубоко запавшими глазами, и я, как человек, измученный бессонницей, сразу угадал в нем товарища по несчастью.
Он придвинул к кровати стул и спросил, говорю ли я по-французски. Я кивнул. Он жестом попросил меня снять футболку. Пока я стягивал ее, на меня пахнуло несвежим телом. Провалявшись сутки в поту, я изрядно запаршивел.
Врача, казалось, ничуть не смутил мой запах — возможно, потому, что его внимание было приковано к вазе на ночном столике.
— Мочу на анализ я не просил, — сказал он, нащупывая мой пульс. Потом послушал сердце, сунул мне под язык градусник, обмотал левый бицепс манжеткой для измерения кровяного давления, осмотрел горло и осветил фонариком белки глаз.
— У вас тяжелая форма гриппа. Этот грипп часто сказывается смертельным для пожилых людей и бывает следствием серьезных проблем.
— Интересно каких?
— Могу я спросить, в последнее время вы испытывали глубокие потрясения личного характера?
Я помолчал.
— Да, — наконец изрек я.
— Вы женаты?
— Не уверен.
— То есть вы хотите сказать…
— Официально я еще женат…
— Но вы ушли от своей жены?
— Нет, скорее наоборот.
— Она ушла от вас недавно?
— Да, вышвырнула меня из дому несколько недель тому назад.
— Значит, вы не хотели уходить?
— Очень не хотел.
— Был другой мужчина?
Я кивнул.
— А ваша профессия…
— Я преподавал в колледже.
— Вы преподавали? — переспросил он, с акцентом на прошедшем времени.
— Я лишился работы.
— Тоже недавно?
— Да.
— Дети?
— Дочь, пятнадцать лет. Она живет со своей матерью.
— Вы с ней общаетесь?
— Я бы очень хотел этого…
— Она не желает с вами общаться?
Я помедлил с ответом. Потом выпалил:
— Она заявила, что больше не хочет меня видеть, но я чувствую, что это мать настроила ее против меня.
Он сложил руки домиком, обдумывая мои слова. Потом спросил:
— Вы курите?
— Вот уже пять лет как бросил.
— Выпиваете?
— Было дело… недавно.
— Наркотики?
— Я принимаю снотворное. Эти таблетки продаются без рецепта. Но в последнее время они мне не помогают. Так что…
— Хроническая бессонница?
— Да.
Он еле заметно кивнул, намекая на то, что и ему ведомы все прелести этого недуга. Потом объявил:
— Ваш диагноз совершенно очевиден: полный упадок сил. Организм не в силах вынести столько… tristesse.[10] Совершенно естественно, что он реагирует на такой traumatisme либо сопротивляясь, либо сдаваясь под натиском вирусной атаки. Грипп, который вы подцепили, проявляется в более острой форме, чем обычно, потому что ваш организм ослаблен.
— И чем же лечиться?
— Я умею лечить лишь физиологические нарушения, грипп — один из тех вирусов, которые живут своей жизнью и диктуют свои правила. Я выписал вам некоторые comprimes,[11] чтобы снять температуру, боль, обезвоживание, тошноту и бессонницу. Но вирус не покинет организм, пока, скажем так, не устанет от вас, не захочет поменять место жительства.
— И как долго это может продлиться?
— Четыре, пять дней… как минимум.
Я закрыл глаза. Я не мог позволить себе остаться еще на четыре-пять дней в этом отеле.
— Но, даже когда он уйдет, вы еще несколько дней будете испытывать сильную слабость. Я бы сказал, что вы будете прикованы к постели не меньше недели.
Он поднялся.
— Я вернусь через три дня, проверю, как идет выздоровление, если к тому времени оно начнется.
Да разве возможно полностью излечиться от тех травм, что наносит жизнь?
— И последнее. Личный вопрос, если позволите. Что привело вас в Париж, одного, сразу после Рождества?
— Я сбежал.
Он задумался, потом произнес:
— Чтобы сбежать, нужно набраться смелости.
— Нет, тут вы ошибаетесь, — ответил я. — Никакой смелости для этого не нужно.
3
Минут через пять после ухода доктора ко мне зашел портье. В руке он держал листок. С важным видом он вручил его мне, как если бы это было судебное предписание.
— La facture du medecin. Счет от врача.
— Я оплачу позже.
— Он хочет, чтобы вы оплатили сейчас же.
— Он вернется через три дня. Неужели нельзя подождать?
— Ему следовало заплатить еще вчера вечером. Но вы были так больны, что мсье разрешил отложить до сегодняшнего дня.
Я заглянул в счет. Он был выписан на бланке отеля. И сумма указана совершенно фантастическая: двести шестьдесят четыре евро.
— Да вы шутите, — сказал я.
Его лицо оставалось бесстрастным.
— Это плата за услуги и за лекарства.
— Плата за услуги врача? Счет выставлен на вашем бланке!
— Все медицинские счета выставляет отель.
— И врач берет по сто евро за каждый вызов?
— Цена включает наши административные расходы.
— Которые составляют…
Он посмотрел мне в лицо.
— Пятьдесят евро за визит.
— Но это грабеж!
— Во всех отелях существуют административные расходы.
— Но не в сто процентов от цены.
— Такова наша политика.
— И вы еще вдобавок просите с меня стопроцентную наценку на лекарства?
— Tout а fait.[12] Мне пришлось послать Аднана в аптеку за лекарствами. Это заняло час. Естественно, поскольку он потратил этот час, занимаясь внеслужебными делами, ему положена компенсация…
— Внеслужебными делами? Но я гость вашего отеля. И не пытайтесь убедить меня в том, что вы платите ночному портье по тридцать два евро в час.
Он попытался скрыть лукавую улыбку. Ему это не удалось.
— Заработки наших служащих не подлежат разглашению…
Я скомкал счет и швырнул его на пол.
— Как хотите, но платить я не буду.
— Тогда вы можете сейчас же покинуть отель.
— Вы не вправе заставить меня съехать.
— Аи contraire,[13] я могу выпроводить вас на улицу в пять минут. По моему приказу наши сотрудники — notre hотте a tout faire[14] и шеф-повар — сделают это в два счета.
— Я вызову полицию.
— Вы рассчитываете взять меня на испуг? — спросил он. — Поверьте, полиция примет сторону отеля, стоит мне сказать, что мы выгоняем вас по причине сексуальных домогательств нашего шеф-повара. И шеф это подтвердит — потому что он неграмотный и к тому же мусульманин строгих правил. Пару месяцев назад я застукал его dans une situation embarrassante[15] с нашим notre homme a tout faire. Так что теперь, опасаясь разоблачения, он скажет все, что мне нужно.
— Вы не посмеете…
— Еще как посмею. И полиция арестует вас не только за аморальное поведение, но еще и проверит вашу биографию, выяснит, почему вы покинули свою страну в такой спешке.
— Вы ничего обо мне не знаете, — произнес я, заметно нервничая.
— Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.
— Я не сделал ничего противозаконного!
— Это вам так кажется.
— Вы негодяй, — сказал я.
— Ну, это как посмотреть, — парировал он.
Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри — и с этим я ничего не мог поделать.
— Дайте мне мою сумку, — попросил я.
Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.
— Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?
— В долларах общая сумма составит триста сорок пять.
Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.
— Вот, — сказал я. — Сами соберете.
— Avec plaisir, monsieur.[16]
Подобрав чеки, портье сказал:
— Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.
— Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.
— Tres biеп, monsieur.[17] И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Tres classel[18] — С этим он ушел.
Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать — с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.
