Семен Чухлебов - Я сын батрака. Книга 1
Мы уже знали в чём дело, и гурьбой шли помогать батьке дотащить телегу до нашего двора. Хорошо, если это было недалеко от дома, ну а если далеко, то приходилось Ефиму Васильевичу ждать или попутки или Шаулу, который дома поостыв, возвращался за брошенным товарищем. Но самое интересное начиналось на другой день, когда утром Мыкола приходил к нам за своими покупками, которые он вчера оставил в отцовской бричке. Тут, как говорится, и начиналась трагедия с комедией, и длилась она долго, но, в конце концов, заканчивались миром, Мыкола клялся больше не оставлять Ефима в поле, а батько обещал больше с ним не спорить.
Как вы уже, наверное, поняли, мой дедушка был безлошадным крестьянином и работал по найму, проще говоря, батрачил. Заработки были небольшие. Такие, что еле удавалось сводить концы с концами, а бывали случаи, что и не удавалось, тогда семья просто голодала. Хоть Ефим Васильевич и сапожничал, но заработки были тоже небольшие. Чинить обувь к нему несли люди бедные, у них тоже ничего не было, так что на этом деле мало что заработаешь.
О том времени мой отец говорил мне так: «Ох и тяжёлое было время, даже вспоминать не хочется». В те времена в народе говорили так: «Если несчастье одело на тебя суму, то избавиться от неё было не просто, а иногда и совсем невозможно». На моего дедушку суму одело сиротство, с тех пор он её так и носил, а затем передал своим сыновьям, а они передали бы нам, своим детям, а мы — своим и так далее. Но на наше счастье произошла Революция, и всё в нашей жизни поменялось в лучшую сторону.
Я деда Ефима не видел, так как родился тогда, когда он уже умер. Фото его не было, по какой причине не знаю, или вообще он не фотографировался или затерялась, но словесный портрет со слов моих родителей я опишу. Он был среднего роста, плотного телосложения, широк в плечах, глаза чёрные, волосы чёрные, слегка вьющееся, кожа смуглая, по внешности смахивал на цыгана. Вот так или примерно так выглядел внешне мой дед Ефим.
МОЯ БАБУШКА — ЧУХЛИБ ГАННА ФИЛИППОВНА (ЖЕНА ЕФИМА)
Проживала она в селе Большая Джалга, её фамилия (предположительно Дубинина), Ганна Филипповна. В том же селе мой дед Ефим на Ганне и женился. Как эта молодая пара оказалась в хуторе Гашун, мои родители не знали. По всей видимости, их туда перевёз богач Барабаш, так как он имел там свой интерес в виде домашнего скота. Скорее всего, Ефим Васильевич с молодой женой за ними смотрели. О своей бабушке, по отцовской линии, я мало что знаю, так как родители мне о ней мало что рассказывали. На мою просьбу родителям поведать о Ганне Филипповне, отец отказывался говорить, ссылаясь на то, что был мал и поэтому не помнит. Мама же уступала мне в просьбе и кое-что рассказывала. Привожу ее слова, если вы, из сказанного ею, что поймёте: «Сынок, ну шо я тоби про нэи скажу, я тоди була манэнька и мало шо помню. Помню тики шо по их двору ходыла худэнька жинка, на лицо чёрная, волосы аккуратно забраны в узел. Ну, вот так ходыла, ходыла, а тоди умэрла. Чо умэрла, ныхто ны знае, болила, болила и умэрла». Я не был удовлетворен таким кратким рассказом и пытался узнать как можно больше, задавал маме наводящие вопросы, типа: «Ну почему она умерла, ведь она была ещё и не старая». — «Ну, Сеня, — возмущалась мама моей непонятливостью, — роди столько детей, да их надо обшить, обстирать накормить, вот година гнула, ее гнула и сломала». Вот такое заключение. О том, что бабушка из Джалги я знал, но есть ли там родственники, в то время, по малолетству, не знал. Отец с ними тесных родственных отношений не поддерживал. Даже когда вернулся с фронта, в Джалгу не ездил, приезжал он туда намного позже, насколько я знаю, к своему однополчанину Звягинцеву. Так получилось, что об отцовских родственниках из Джалги я узнал совсем неожиданно. Перефразируя поговорку «друзья познаются в беде», можно сказать «родственники познаются в нужде». Так получилось и у нас, когда нашу семью холод и голод прижал окончательно, то родители начали искать выход из создавшегося положения. Сейчас забегу немного вперед и расскажу как это было.
РОДСТВЕННИКИ БАБЫ ГАННЫ
В неурожайный 1947 год, обстановка в семье была крайне напряженной, голод нас настолько прижал, что, как говорится, хоть плач. В доме шаром покати, а зима была в самом разгаре, до спасительной весны было ещё очень далеко, и вопрос встал ребром: или жизнь, или смерть.
И вот тогда между тато и мамой я заметил, какие-то размолвки, до этого времени такого не было, а теперь каждый вечер мама на отца: «Бу, бу, бу». Он морщился, как от зубной боли, но молчал, не огрызался. Была зима, мы дети и взрослые сидели в хате, и что между родителями происходило, все видели и слышали, переживали. В эти холодные зимние дни все были в хате, и каждый занимался каким-то делом, только старшие из братьев Андрей и Иван ходили работать на колхозный двор. Мама что-нибудь шила или вязала, а отец садился на лавочку у окна и сапожничал. Я обычно стоял рядом с отцом и помогал ему: то дратву натру смолой для прочности, то нужные гвоздики выберу из баночки, так и шло время с утра до вечера, а ночью все спать.
Но в одно утро всё пошло не так. Отец поднялся рано и куда-то ушёл. Через некоторое время к нашей хате подъехала бричка, запряженная парой лошадей. Я выглянул из окна и увидел, что это приехал тато. «Куда это он собрался?» — подумал я. Затем отец заходит в хату, берет пустые мешки и говорит маме: «Я поехал». И ушёл. Мама, провожая его, стояла у порога, а когда отец выходил из дверей, она вдогонку перекрестила его. Мне очень хотелось узнать куда же это тато отправляется, но я не мог этого сделать, так как в нашей семье расспросы, куда да зачем не практиковались, а вопросы на дорогу считались дурным знаком. Но, не смотря на это, мне очень хотелось узнать цель поездки отца. Я целый день вертелся как на углях, мне моё любопытство не давало покоя. Под конец дня я не выдержал своего внутреннего напряжения и решил спросить, но у кого? У мамы я боялся спрашивать, так как можно было нарваться на очень конкретный контраргумент. Решил спросить у старшего брата Ивана, на что получил резкий ответ: «А тоби оно надо? Малый еще всэ знать, иды лучше матери помогай». Меня такой ответ не устраивал и я, посомневавшись немного, решил спросить у мамы и получил ещё более резкий ответ: «Ны закудыкуй дорогу». Я понял, что поездка отца была очень важной и мама боялась её сглазить. После отъезда отца в семье наступило тревожное ожидание. Мы, дети, вели себя тихо, не бегали по хате и не баловались. Мама еще сосредоточеннее занялась работой. Вся детвора сидела в хате. Конечно, можно было выйти во двор и там погулять, но нам нечего было одеть, и потому мы сидели в хате до самого тепла. Отец вернулся домой только на третьи сутки.
Как только увидели, с чем он вернулся, все облегчённо вздохнули, так как поняли, что теперь мы зиму продержимся. Как позже выяснилось, тато ездил в Джалгу к своим родственникам по материнской линии, то есть к родне своей матери, и просил их оказать посильную помощь. Родственников там было довольно много, семей пять или даже шесть и все они были не колхозниками, а единоличниками, то есть они работали в разных предприятиях по найму за деньги или за натуроплату и поэтому они жили лучше, чем колхозники. Помощь была хорошей и своевременной, вот и выходит, что наша бабушка Ганна, которой уже давно нет в живых, спасла нас от голодной смерти. Далее я хочу описать всё, что касается бабы Ганны, чтобы потом не возвращаться к этой теме.
О том, что в нас бродит цыганская кровь мама с детства нам не давала забывать. А происходило это так. В те счастливые дни, когда мама что-нибудь пекла в русской печи, пончики или булочки, мы, дети, толпой вертелись около неё, а в удобный момент умыкали у неё со стола печёное изделие. После проведённой «операции» мы быстро смывались. Но бывало, что не успевали убежать, и мама мокрой тряпкой, что была у неё под рукой, успевала кого-нибудь из нас шлёпнуть со словами: «А чёртова цыганва, приготовить ничего не дают, обязательно стащат». И то, что мы цыганского рода было известно давно, но лично я всё это относил на счёт деда Ефима, но на проверку оказалось, что баба Ганна ещё цыганее нашего деда. В подтверждение моих слов я приведу два примера. Как то к вечеру, мне тогда было лет четырнадцать, я прихожу домой и вижу, во дворе стоит бричка двуколка, а к ней привязана лошадь и верблюд. Странно думаю, кто же это к нам приехал? Захожу в хату, на лавке сидит мужчина и о чём-то с мамой разговаривает. По всему видно было, что мама обрадовалась моему приходу и тут же дала мне поручение: «Сеня, сходи с дядей Петром к тетке Гаркушихе, он из Джалги приехал к ней покупать корову».
Что это наш родственник я не сомневался, притом, что он, со стороны бабы Ганны. В хате я его не мог рассмотреть, так как там было темновато, а вот на улице это да. Передо мной стоял типичный цыган со всякими их прибамбасами вроде серьги в ухе. С курчавыми волосами, крючковатым носом, в соответствующей одежде и прочее. Да, думаю, вот это настоящий цыган, мы со своей славянской внешностью больше похожи на русских, чем на цыган. Затем была ещё одна встреча, с представительницей бабушкиного рода, но это было уже гораздо позже, где-то в середине семидесятых годов прошлого века.
