Добрица Чосич - Время смерти
Постоянное биение мысли, прежде всего мысли о будущем Сербии, оживляет созданную Д. Чосичем картину народного бедствия, которая без этого могла бы стать трагически безысходной.
Размах повествования, охватывающего все сферы жизни, значительность привлеченного исторического материала, постановка вопросов общенационального и даже эпохального масштаба, казалось бы, не могут оставить места для интереса к человеку, к личности. Но это не так. Правда о жизни человека и народа, по мнению Чосича, заключена не только в фактах и событиях, но в желаниях, чувствах и стремлениях людей. Для него всегда самым важным остается человек, его отношения со своим временем. Полемически заостряя эту мысль, писатель говорил: «… Знание о человеке всегда важнее, чем знание об эпохе, обществе, условиях. Шекспир и Толстой — величайшие писатели-историки именно потому, что они больше других знали о человеке, и знали о нем самое существенное». На историческом переломе, изображенном Д. Чосичем, действительность Сербии открывается во всей своей многозначности через отношения людей к трагедии страны и вообще к миру. Писатель как бы зондирует историю через индивидуальное сознание, чтобы выяснить то, что представляется ему наиболее существенным, — ее человеческое содержание.
Вопрос: что может человек? — встает и тогда, когда Д. Чосич развертывает широкие картины народного бедствия, и тогда, когда писатель концентрирует внимание на отдельных людях — полководцах и политиках, солдатах, крестьянах, медицинских сестрах. На примере судеб своих героев Д. Чосич показал, что во все времена велика ответственность человека. Найти в себе силы воспротивиться злу, смерти, когда это зло приобретает катастрофические размеры, — нелегкая духовная задача, и каждый человек решает ее самостоятельно. А из индивидуальных решений, состояний души, мыслей, поступков, как из атомов, складывается целое — возможность выстоять во «времени смерти», и не просто выстоять, но сохранить способность жить и стремление созидать.
Эпический размах «Времени смерти», прямое и непосредственное введение в роман сложнейших исторических процессов дают основание говорить о связи этого романа с мировой эпической традицией. Югославские критики, писавшие о романе, отмечали его близость к русской классике, и прежде всего к роману «Война и мир» Л. Толстого.
Упоминание «Войны и мира», героев Толстого — для русского читателя это не может остаться незамеченным — нередко встречается в романе Д. Чосича. Герои Д. Чосича в разной связи и по-разному вспоминают «Войну и мир». Сопоставления с Отечественной войной России 1812 года сербской военной ситуации многое открывают в мироощущении человека времени, о котором пишет Д. Чосич. Эти ассоциации свидетельствуют и о том, как глубоко вошло в сознание сербов произведение русской литературы, как велико культурное родство двух народов.
Ассоциации с «Войной и миром» не ограничиваются в романе репликами героев. Они становятся своего рода знаками авторской мысли. Д. Чосичу, несомненно, близка общечеловеческая правда героев Толстого. Однако часто его взгляд на историю, на войну, его понимание народа полемичны по отношению к высказанным Толстым мыслям.
Современный роман, особенно роман эпический, сложно соотносится со своим прошлым, в том числе и с классической эпической традицией. Это можно сказать и о «Времени смерти». В нем отчетливо прослеживается традиция классики и не менее отчетливо проявляется стремление автора подчеркнуть свое, рожденное опытом нашей эпохи, понимание действительности.
Величавое спокойствие художественного мира Л. Толстого не свойственно Чосичу; его мир трагически напряжен, в нем гораздо больше противоречий и контрастов, чем притяжений. За каждым человеком, за каждой группой, социальной или политической, присутствующими в романе, писатель оставляет право сказать о своем времени по-своему, в соответствии с собственной правдой. В сущности, весь роман — это страстные, полемические, оборванные и снова продолжающиеся диалоги о целях войны, о будущем Сербии, о возможности создания югославянского государства, о месте этого государства в послевоенной Европе. Об этом спорят политики, офицеры, студенты, радикалы, социалисты. Отсюда и своеобразие повествовательной манеры — свободное ассоциативное письмо, обилие диалогов и монологов, преобладание речи персонажей над авторским словом.
Предоставляя своим героям право высказаться, Д. Чосич никому не отдает предпочтения, и было бы ошибкой отождествить писателя с кем-либо из его героев и тем более полагать, что они высказывают исторически достоверные суждения. Ключ к пониманию романа — в его полифоничности. Такая «полифония» весьма ощутима и в ранних романах Д. Чосича, например в «Разделе». Во «Времени смерти» она лежит в основе произведения. Столкновение различных представлений, различных точек зрения позволяет Д. Чосичу передать сложную, переломную, полную взаимоисключающих явлений действительность Сербии в годы первой мировой войны.
С несомненностью можно сказать, что равноправное звучание «голосов» времени — вовсе не от холодного умствования. В своих романах Чосич никогда не выступает как бесстрастный повествователь, он всегда писатель, имеющий собственную, четкую, нередко полемически заостренную точку зрения на исторический путь своей страны. За спорящими, подчас взаимоисключающими, голосами героев явственно слышен голос самого писателя. Так что не равноправие голосов как частных правд своего времени определяет пафос «Времени смерти». Пафос романа определяют боль писателя за свой народ, за страдания и беды, выпавшие на его долю, и вместе с тем вера в народ, в его способность выстоять во всех испытаниях истории: «Один человек многое может, а народ — все».
Н. Яковлева
ВРЕМЯ СМЕРТИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ
Вена, четверг 28 июня 1914 года Neue Freie Presse (специальный выпуск) сообщает: Сегодня из Сараева получено известие, глубочайшим образом потрясшее Империю. Императорская фамилия должна сообщить об ужасной трагедии.
Наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга госпожа герцогиня фон Гогенберг стали сегодня жертвой покушения в Сараеве.
Как нам сообщают из Сараева, страшное злодеяние было совершено следующим образом.
Когда в первой половине дня Его Императорское и Королевское высочество светлейший господин эрцгерцог Франц Фердинанд со своей высочайшей супругой госпожой герцогиней фон Гогенберг направлялись на прием в Городскую ратушу, в их автомобиль бросили бомбу, которую Его Императорское и Королевское высочество отразил локтем. Бомба взорвалась после того, как автомобиль высочайшей четы проехал.
Находившиеся в следующем автомобиле господа граф Фос-Вальдек и адъютант губернатора провинции подполковник Мерицци были легко ранены…
Покушавшийся назвался Чабриновичем, типографом из Требиня.
Он арестован на месте…
После торжественного приема в Городской ратуше Его Императорское и Королевское высочество светлейший господин эрцгерцог со своей высочайшей супругой продолжали поездку по городу.
Гимназист восьмого класса по фамилии Принцип, уроженец Грахова, сделал несколько выстрелов из револьвера «браунинг» по автомобилю эрцгерцога. Его Императорское и Королевское высочество светлейший господин эрцгерцог ранен в лицо, а Ее высочество госпожа герцогиня фон Гогенберг — в нижнюю часть тела. Его Императорское и Королевское высочество и госпожа герцогиня были доставлены в Конак, где скончались в результате полученных ранений.
Второй злоумышленник также арестован…
Императора немедленно оповестили об этом ужасном событии…
Никола Пашич[4], министр-президент правительства Королевства Сербия, всем дипломатическим представительствам своей страны:
Белград, 19 июля 1914 года
После сараевского покушения австро-венгерская печать без промедления принялась обвинять Сербию в ужасном злодеянии, которое, с точки зрения этой печати, является результатом великосербской пропаганды…
И Двор, и Сербское правительство, получив известия о покушении, выразили не только свое соболезнование, но также резкое осуждение и порицание совершенных преступных действий.
Несмотря на это, пресса соседней державы не перестает считать Сербию виновной за события в Сараеве. Сербское правительство с самого начала выразило готовность предать суду любого своего подданного, соучастие которого в сараевском покушении может быть доказано… Наконец, Сербское правительство заявило, что, как и прежде, оно готово поддерживать добрососедские отношения и выполнять все обязательства, которые налагает на него положение европейского государства…
