Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей
Но это означало бы поражение. Я еще раз огляделась. Неподалеку, за пустырем, начиналась аккуратно застроенная улочка, показавшаяся мне тихой и безопасной. Только бы не пришлось далеко ходить…
И я пошла по этой улочке. Стрельба отдалялась. Вдруг я услыхала, что меня окликают, и, обернувшись, увидела какую-то женщину. Она стояла в дверях дома и делала мне знаки.
Через полчаса я тем же путем возвращалась назад, радуясь, что так быстро и удачно все сделала. Вместо сала в моей сумке лежали два шерстяных отреза.
«Если вернусь благополучно, – подумала я, – один отрез отдам хозяйке». На контрольно-пропускном пункте подвернулся грузовик, на котором я отправилась в обратный путь. Теперь меня распирало от радости. Я уже забыла, как боялась этой поездки, и строила планы на будущее: отрез я продам, вырученных денег хватит не только на сало, кое-что даже останется. Поеду снова. Буду ездить столько раз, сколько удастся. Наконец-то у меня появятся собственные деньги. Куплю полуботинки, сошью новое пальто и бабке за все смогу платить.
Кальвария встретила меня звучавшим из репродуктора хейналом.[3] Было только двенадцать.
Я вприпрыжку мчалась домой. Поездка удалась на славу. Я была довольна собой. А бабка сразу же на меня напустилась.
– Шатаешься неведомо где полдня, а теперь явилась – есть небось захотела? Виктории два раза пришлось за водой ходить. Лежит теперь, надорвалась. Жрать-то все мастера, а работать некому. Дождешься, выставлю я тебя в один прекрасный день из дому…
Я промолчала. Очень уж редко случалось мне испытывать чувство превосходства над бабкой. Сделав вид, будто ее речь меня не касается, я поставила сумку, театральным жестом вытащила из нее два отреза прекрасной, стопроцентной бельской шерсти, расправила их и положила на стол. А сама отошла к окну – словно хотела полюбоваться на дело своих рук со стороны. Постояла с минутку, небрежно скинула пальто и, не торопясь, налила в таз воды.
Бабка замолчала на полуслове, а тетка Виктория, лежавшая на диване с компрессом на голове, даже привстала от неожиданности. Потом обе подбежали к столу и молча уставились на отрезы. Первой бросилась в наступление бабка:
– Откуда у тебя эта материя? Где стащила?
– Не волнуйся, бабушка, это не краденое. Один отрез мой, второй – хозяйкин. Сейчас я ее позову, пусть сама выбирает.
Мне пришлось подробно обо всем рассказать. Еле дослушав до конца, они принялись бурно протестовать, перекрикивая друг друга.
– Погоди, – убеждала меня Виктория, – с какой стати отдавать ей целый отрез? Вы же так не договаривались. Достаточно будет, если бабушка вернет ей деньги за сало. У нее денег куры не клюют, захочет – сама себе купит.
Я только качала головой, а затем произнесла каким-то новым, не допускающим возражения тоном:
– Как я решила, так и сделаю. Если б не хозяйка, мне бы в глаза не видать этого отреза.
В ответ я не услышала ни единого слова одобрения или упрека. Ровным счетом ничего. Их интересовала только судьба отреза. Прежде чем тема была исчерпана, бабка собралась уходить.
– Куда же вы, мама? – удивилась Виктория.
– Ясно, куда! За салом. То, что у нас дома, не годится. С чем, по-твоему, Катажине завтра ехать в Бельск?
Снова я еду в Бельск – в который уж раз? Я совсем сбилась со счету – ездила ведь ежедневно, даже в воскресенье.
Редко удавалось проделать весь путь на одной машине. Иногда надо было пересаживаться по два, по три раза. В иные дни машину случалось дожидаться часами. Меня знали уже на всех контрольно-пропускных пунктах. Сегодня опять не повезло. На первом грузовике, набитом мешками с картошкой, я доехала до Вадовиц. Там долго ждала попутную машину. А бабка даже этого не может взять в толк, злится, ей все кажется, я совершаю развлекательные прогулки.
Домой я вернулась под утро. Дверь комнаты была открыта. Я в нерешительности остановилась на пороге. В полумраке белела разобранная постель. Бабка и Виктория спали. Я сняла рюкзак, пальто, включила плитку и поставила на нее чайник, налила воды в таз. Все это я проделывала через силу, машинально. Очень скверно себя чувствовала. В пути казалось, что вот скину рюкзак – и сразу станет легче, да не тут-то было. Выдохлась. Тело ломило так, точно меня пропустили через мясорубку. Попробовала холодных картофельных оладий. Не понравились. Выпила чаю и легла в постель. Лежала, а сон не приходил. Текли минуты, стенные часы вызванивали каждую четверть часа. А я все не засыпала. За окном сперва чуть забрезжило, а потом внезапно, чуть ли не в один миг, стало совсем светло. Кто-то пробежал по дороге на станцию. Хлопнула дверь на первом этаже. Встала бабка. Прямо с постели, босиком, в своей широченной ночной рубашке, она подошла к моему рюкзаку. Развязала его, вынула материю, быстро пересчитала отрезы, убрала их в шкаф и заперла на ключ. Я подумала, что лучше притвориться спящей, и зажмурилась. Пусть бабка считает, что я сплю. Я лежала с закрытыми глазами и изо всех сил старалась не думать о минувшей ночи.
Поездка с начала до конца была неудачной и тяжелой. С утра дул пронизывающий ветер. Я продрогла еще до отъезда из Кальварии. Казалось, конца всему этому не будет. На обратном пути в пятом часу добралась до Андрыхува. Машины вдруг точно сквозь землю провалились. Регулировщицы объясняли, что, видимо, передвигается линия фронта. Попутчики не стали дожидаться и решили все вместе идти пешком в Вадовицы. Я осталась, другого выхода не было – до Кальварии путь неблизкий, а уже смеркалось. В дороге я всегда питалась тем, что брала из дому, – обычно это был хлеб со смальцем и соленые огурцы. Тяжело ждать столько времени, особенно с пустым желудком на холодном ветру. Регулировщицы периодически сменялись – лишь это вносило некоторое разнообразие. Я продрогла и мечтала хотя бы об одном глотке горячего чая.
Наконец, уже далеко за полночь, на шоссе появился одинокий грузовик. В кабине сидел только шофер. Место рядом с ним было занято каким-то ящиком. Я забралась в кузов и пристроилась там на своем рюкзаке. Поехали. Благополучно миновали Вадовицы, потом Клечу. Вдруг машина затормозила. Авария. Протекает радиатор.
Шофер отправился на поиски воды. Я осталась одна. Кабину он запер. Я боялась пустого шоссе и хотела пойти с водителем, но тот не разрешил.
Ночь была темной, ветер гнал по небу огромные свинцовые тучи, трепал брезент. Я оказалась в одиночестве посреди этой сумрачной пустыни. Знакомые предметы изменили свои очертания. Все сильнее выл ветер. Я пыталась взять себя в руки, думать о чем-нибудь приятном. Не получалось. Вдруг щелкнула ручка кабины, но я убедила себя, что это мне только почудилось. Между тем звук повторился. Он был вполне реальным. Я осторожно приподняла край брезента и увидела, что в кабину пытается проникнуть какой-то человек. Откуда он тут взялся? Шагов я не слыхала.
Что же делать? Страх парализовал меня. Я сидела неподвижно, затаив дыхание. С минуту было тихо, казалось, незнакомец ушел. Вдруг меня ослепил скользнувший под брезент луч света от карманного электрического фонарика. Его владелец увидел меня. Залез в кузов. Выпрямился и направился ко мне, светя фонариком прямо в лицо. Он казался огромным. Остановившись, великан пробормотал что-то непонятное. Повторил то же самое. Теперь я разобрала одно слово: сигареты.
Силы вернулись ко мне, я вытащила из рюкзака пачку сигарет и спички и протянула ему. Он попытался зажечь спичку, но так тряслись руки, что ничего из этого не вышло. Он вернул спички мне. Я зажгла одну, поднесла к его лицу и невольно на него взглянула.
Тут события стали разворачиваться с головокружительной быстротой. Спичка выпала у меня из рук, великан пошатнулся. Он был мертвецки пьян. Потом он схватил меня за руку. Я вырвалась, он упал. Я спрыгнула с машины и помчалась в сторону Клечи.
Когда я вернулась с водителем, пьяный спал, еще тлел его окурок, а оброненный фонарик освещал кузов.
До Кальварии я доехала, примостившись в кабине.
Передо мной маячило лицо этого человека, губастое, слюнявое, и глаза… глаза помешанного. Вот он наклонился надо мной…
– Катажина, Катажина! – возле меня стояла бабка. – Проснись, уже белый день! Почему ты кричала? Приснилось что-нибудь?
Не совсем еще опомнившись, я села в постели и оглядела комнату, словно попала в нее впервые.
– Приснилось? Нет… Я только хотела сказать, бабушка, что ни за какие сокровища в Бельск больше не поеду.
Бабка не могла понять, почему я отказываюсь ехать, кипела от возмущения. Наконец она решила:
– Не хочешь – не надо, сама поеду. Хозяин говорил, что с завтрашнего дня будут ходить поезда.
Действительно, на другой день Виктория проводила бабку на вокзал. Из Бельска бабка вернулась ночью. С пустыми руками. Торговля кончилась.
На дне шкафа у нас лежала целая кипа шерстяных отрезов. Материал на костюмы до сих пор еще держался в цене. На выручку от продажи одного отреза можно было спокойно прожить месяц. К сожалению, Михал снова напомнил о себе, и это стоило нам кучу денег. Мы могли считать себя обеспеченными всего на каких-нибудь полгода. Бабка отличалась короткой памятью. Мои поездки в Бельск были сброшены со счета. Бабка снова помыкала мною и не переставая упрекала в безделье.
