Тарьей Весос - Птицы
— Что тебе, Маттис? — спросила она тихо, устало и покаянно.
Новость Маттиса была огромна. Он даже не знал, с чего начать. Надо было говорить все, как есть.
— Над нашим домом тянет вальдшнеп! — сдержанно произнес он.
Стоя возле кровати Хеге, Маттис чувствовал себя почти чужим.
Хеге сразу уловила его возбуждение. Язык Маттиса заплетался от благоговения и восторга. Но ей слишком хорошо были известны все чудеса, с которыми он прибегал к ней. Они быстро тускнели, переставая быть чудесами.
Она спокойно сказала:
— Тянет вальдшнеп? Ну и прекрасно. Ложись спать, Маттис.
Он был поражен.
— Иди и ложись, — мягко повторила она, заметив недоумение у него на лице.
— Маттис застыл от разочарования.
— Ты не слыхала, что я сказал? Вальдшнеп переменил место тяги, теперь он тянет над нашим домом! Вот сейчас. Пока ты лежишь в постели.
Хеге по-прежнему не шелохнулась, и лицо у нее было прежним.
— Я все слышала. Ну и что? Почему бы вальдшнепу не тнуть над нашим домом?
Маттис не понимал сестру. Словно она говорила на каком-то незнакомом языке.
— И, по-твоему, это ничего не значит? А ты слыхала когда-нибудь, чтобы вальдшнепы меняли место тяги? Чтобы они тянули над головой человека?
Хеге слегка пожала плечами.
— Откуда мне знать.
— Конечно, ты не знаешь. А сейчас одевайся и пошли на крыльцо.
— На крыльцо? Ночью?
— Да. Ты тоже должна увидеть тягу.
— Не хочу.
— Ты должна! Вальдшнеп еще тянет. Если для тебя и тяга ничто…
Хеге снова повернулась на спину, ее это не касалось. Она устало зевнула.
— Тебе-то, конечно, интересно было посмотреть тягу, — сказала она, — а я могу поглядеть и в другой раз. Если тяга уже здесь, то она никуда не денется. Верно?
— Открыв рот, Маттис смотрел на нее.
— Если тяга здесь, то она никуда не денется? — испуганно повторил он. — И это говоришь ты, самая умная? — вырвалось у него, он был озадачен.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.
Глаза его были по-прежнему прикованы к ней.
— Значит, ты вообще ничего не понимаешь, — твердо произнес он.
Разочарованный, сбитый с толку, Маттис стоял рядом с ее кроватью.
Хеге взяла его за руку. Он понял, что это дружеский знак с ее стороны. Но он не видел, какой усталой и измученной была Хеге в эту минуту. Она лежала в своей вылинявшей от стирки ночной рубашке и не смотрела на него, отвернулась к стенке.
— Мы утром поговорим о тяге. А сейчас ложись. Слышишь?
Маттис считал безумием упускать такой случай.
— Я же тебе говорю, что он тянет сейчас. Неужели ты не хочешь посмотреть на тягу? Не понимаю, как ты устроена и что же тогда для тебя важно?
Это было уже слишком, Хеге не выдержала. Стукнув кулаком по кровати, она воскликнула:
— Это не твоего ума дело! Ты говоришь так, будто ты…
Она осеклась.
— Будто я… кто? — испуганно спросил Маттис.
Не оборачиваясь к нему, Хеге крикнула:
— Оставь меня в покое! Я больше не могу! Если ты сейчас же… Ступай, пожалуйста! Уже очень поздно, нам надо отдохнуть!
Она прижалась к самой стене. Он увидел, как дрожат ее плечи. Это зрелище глубоко потрясло его, он почувствовал себя виноватым, хотя вроде ни в чем и не провинился.
Маттис был растерян. Неужели он чем-то обидел Хеге? Ведь он хотел обрадовать ее этой тягой. Думал, что и для нее это так же важно, как для него самого. Вальдшнеп тянет над их домом, а Хеге все безразлично, сперва она отчитала Маттиса, а теперь лежит и плачет, такая беспомощная и некрасивая.
— Ну, Хеге… Я не хотел обидеть тебя, я хотел только, чтобы ты…
Она пришла в ярость.
— Что я тебе сказала! — закричала она не своим голосом.
Маттис в один прыжок очутился у двери.
Он осторожно прикрыл дверь, точно Хеге уже спала и он боялся ее разбудить.
Все люди разные, в смятении думал он, выйдя на крыльцо. Мы с Хеге, уж точно, разные.
Она мне даже не верит.
Но ведь я сам видел тягу. Могу поклясться, что я видел ее. Просто на сегодня уже все — вечер окончен.
А на прощание мы споем, сказало в нем что-то. Нет, он не запел. Но это подходило к словам: вечер окончен. Я бывал на всяких встречах и вечерах, я знаю, как это бывает.
Вечер окончен. Вальдшнеп нашел свою возлюбленную.
Маттис поднял глаза — на небе, где он видел тягу, протянулись светлые полосы. Прямо над его домом.
Может, глаза и обманули его, но что-то там, наверху, изменилось, небо было уже не такое, как раньше. А утром снова будет тяга, такая же замечательная, как вечерняя. И Хеге увидит ее, даже если для этого ему придется привязать свою сестру к крыльцу.
Теперь все пойдет по-другому, думал он, засыпая. Он лежал на своем раскладном диване, свернувшись калачиком, точно ребенок.
И я стану другим?
От этой мысли его обдало жаром.
7
Маттис взял вечернюю тягу в свой сон, и неважно, по чьей воле, но сон этот оказался прекрасным.
Сначала, еще ничего не видя, он услыхал предупреждение.
— Мы прилетели, мы прилетели! Ты здесь?
Конечно, здесь, мог бы ответить Маттис.
Это длилось долго, Маттис, но теперь все изменилось, ласково сказало ему что-то.
Да, изменилось. Светлая полоса высоко над домом, и низко над самой крышей, и со всех сторон, и Маттис услыхал звук, именно такой, как нужно. Дом сразу стал новым, насквозь.
— Но дом — это не самое главное, — сказал Маттис.
Да, не дом, самым главным был Маттис. Светлые полосы прошли сквозь него и изменили до неузнаваемости. Когда он согнул правую руку, чтобы пощупать свои новые бицепсы, они напряглись так, что лопнул рукав. Увидев свои округлые красивые мускулы, Маттис засмеялся.
— Все это хорошо, — сказал он.
— Сила мне пригодится, — сказал он и зорко огляделся.
— Где вы? — крикнул он.
Они засмеялись, притаясь в роще.
— Там, где всегда.
Дом в самом деле стал новым. Маттис подошел к нему и посмотрелся в темное окно. Никогда в жизни он не видел такого сильного, мужественного пария, как тот, что отражался в черном стекле. Он оглядел себя со всех сторон — все в порядке.
Маттис гордо спросил:
— Вы видите?
— Видим, не сомневайся, — ответили ему из рощи, — никого другого мы не видим.
— Подождите немного, — попросил он.
Но ему ответили хором:
— Зачем?
— Что ты хочешь, Маттис?
— Приготовься, Маттис!
— Да, да, не сомневайтесь, — сказал он им их же словами.
Маттис тряхнул головой и тут же почувствовал, что в ней полным-полно всяких подходящих слов, какие говорят девушкам, да и вообще людям, если на то пошло. Беспомощный взгляд — вот все, что он имел раньше. Маттис засмеялся и посмотрел в стекло на свой новый язык, попробовал кое-какие из этих дерзких слов.
— Эй вы там, в роще! — крикнул он. — Вы готовы?
— Готовы, готовы, — ответили они. — Кому же приходить?
— Пусть придет та, которая мне по душе, — ответил он и так напряг бицепсы, что затрещал рукав рубашки.
Все было так интересно! Ему сейчас же ответили:
— Я хочу прийти к тебе.
Остальные голоса как будто провалились.
И вот она вышла из-за деревьев, больше ее уже ничто не скрывало. Тысячу раз он пытался представить себе ее, и все-таки она оказалась совсем другой. Однако он сразу узнал ее и ничуть не смутился. Она подошла к нему, и он почувствовал благоухание.
Он еще не должен был прикасаться к ней.
— Сделай что-нибудь, — попросил Маттис.
Она сразу поняла его.
— Хорошо. Смотри!
Она шевельнула рукой, и воздух огласился пением птиц.
— Я знаю, ты родилась из вечерней тяги, — начал Маттис. — Ты уже давно владеешь моими мыслями. Если хочешь что-нибудь сказать, говори сейчас.
— Сказать? — удивилась она.
— Да.
— Нет, больше я не хочу говорить.
Глядя ей прямо в глаза, он потихоньку согнул левую руку, и рукав с треском лопнул. Гладкие бугры мускулов сверкнули на солнце прямо у нее перед глазами.
— Это неважно, — сказал он. — У меня много рубашек.
— Ты левша? — удивленно спросила она.
— Да нет, — ответил он небрежно. — Просто правый рукав лопнул у меня еще раньше.
Больше она не сказала ни слова: очарованная его силой, она потеряла дар речи. Этого он и хотел. Маттис получил все, о чем мечтал. К тому же отныне он мог находить нужные слова.
— Теперь делай все, что хочешь, — сказал он ей. — Ты золотая.
Она сразу подошла еще ближе.
— Мне понятно, почему я ждал так долго, — прибавил он.
Она все время молчала — ведь у нее была тайна, которую она собиралась открыть ему. Лишь подошла еще ближе. Раньше она шевельнула рукой, и воздух огласился пением птиц, теперь она зашевелилась вся, это было колдовство.
Она зашевелилась, и он не понял, что произошло. Этому не было названия. Она только подошла еще ближе. Совсем близко, рожденная вечерней тягой, она принадлежала ему.
