Астрид Линдгрен - Кати в Италии
Она выразительно показала рукой на нас, и на контору, и на копии, и на серенький дневной свет за окнами — словом, на все. Ясно: она была не в настроении. Был понедельник, шел дождь, с утренней почтой ей пришел счет от портнихи, а на подбородке у нее вскочил прыщ, и за все воскресенье ее молодой человек ни разу не позвонил. Она ужасно жаловалась и в конце концов жутко нам надоела.
— Давай сюда старца Иова![18] — сказала Ева. — Он ведь был просто весельчак и забавник по сравнению с тобой!
Но я считаю, что когда твои друзья удручены, надо попытаться их приободрить. Я сочла, что Агнете полезно узнать, что кому-то еще хуже, чем ей.
Наши с Агнетой столы стоят друг против друга, и на каждом по телефону. Ближе к полудню, когда началась жуткая горячка и телефоны звонили непрерывно, я подняла телефонную трубку и набрала номер Агнеты. Она ничего не заметила и отвечала как обычно.
— Алло! — сказала я на певучем финско-шведском наречии, чтобы мой голос стал неузнаваем. — Меня зовут фру Блумквист. Я хотела бы прийти и посоветоваться по поводу развода.
— Минутку, я посмотрю, когда господин адвокат сможет вас принять, — учтиво сказала Агнета.
Тут я начала всхлипывать, и Агнета с виду тут же сильно приободрилась. Ведь, как уже говорилось, ее специальность — утешать плачущих женщин.
— Ну-ну! — успокаивающе сказала она. — В чем дело?
— Мой муж бьет меня, — сказала я. — Получит жалованье и сразу же покупает дешевые украшения, чтобы не оказаться с пустыми руками, когда захочет швырнуть что-нибудь мне в голову. Есть ли в брачном кодексе статья, подтверждающая, что он вправе так поступать?
Агнета, похоже, была потрясена.
— При таких обстоятельствах развод — единственно правильное решение! — энергично заявила она.
— Да, но дети… — попыталась было я.
— У вас много детей? — поинтересовалась Агнета.
— He-а, не так уж и много, — ответила я. — Но, верно, двенадцать-тринадцать найдется, если сосчитать всех.
Агнета ловила ртом воздух.
— Упаси бог! — воскликнула она. — Тогда вы, видимо, живете в ужасной тесноте. Быть может, в этом причина дурного настроения вашего мужа?
— He-а, не в такой уж тесноте мы живем, — сказала я. — У нас большая прекрасная однокомнатная квартира!
— Однокомнатная квартира! — вне себя от ужаса заорала Агнета. — Четырнадцать человек в однокомнатной квартире!
— Восемнадцать! — поправила я. — Восемнадцать, с возлюбленными моего мужа и его побочными женами. Но свекровь живет на кухне, так что она не в счет.
Агнета яростно ковыряла в носу. Она поняла, что кто-то ее разыгрывает, но совершенно не заподозрила меня, сидевшую всего в метре от нее.
— Вы что — разыгрываете меня? — возмущенно спросила она.
— Нечего ковырять в носу, когда разговариваете с клиенткой, — сказала я. — Это выглядит совершенно по-торпарски и глупо.
— Извините, — сказала Агнета и прелестно покраснела.
Затем смущенно посмотрела на свою телефонную трубку. А потом наконец взглянула на меня.
Услышав воинственный клич Агнеты, из своей комнаты появилась Сова-Халва. Пожалуй, это исключительно ее заслуга, что утренние газеты не вышли с заголовком на трех полосах:
«Ужасное кровавое злодеяние в адвокатской конторе!»
* * *Но на следующий день я пришла с повинной. Положив пакетик жареного миндаля на пишущую машинку Агнеты, я написала маленькую дружескую записку:
«Милая фрёкен! Ваше теплое участие ко мне во время нашего вчерашнего разговора по телефону мне чрезвычайно помогло. А кроме того, вчера вечером у нас появилась новая побочная жена, очень добрая, она помогает мне сортировать детей и колотить их. Так как мои домашние обязанности благодаря этому значительно упростились, я полагаю, что тоже смогу потихоньку начать швыряться украшениями. Похоже, как раз тогда, когда все видится в исключительно мрачном свете, все может еще наладиться.
О, я так счастлива! Жизнь улыбается мне!
В надежде, что с Вами происходит то же самое, остаюсь
Ваша Мария Блумквист».
V
Между тем лето и впрямь вступило в свои права. Совершенно холодный июнь сменился необычайно теплым июлем, и все разъехались в отпуска. Все, кроме Евы и меня. Оба наши адвоката собирались в сентябре на Мальорку[19], и мы, как волы в одной общей упряжке, должны были корпеть над бумагами. Только в сентябре нам светит долгожданный отпуск нашей мечты. Да, мы решили, что это будет отпуск нашей мечты. Единственное, что мы еще не решили: как проведем свободные золотые деньки?
О, эти жалкие три недели с золотой каемочкой! Собственно говоря, в кошмарном ожидании отпуска есть что-то завораживающее! Взволнованные этим ожиданием, мы все — «маленькие человеки»[20], которые сидят в конторе, и мечтают, и жаждут, и строят планы, и экономят, и фантазируют, веря, что все их мечты осуществятся, стоит лишь пойти в отпуск. Мы храбро пробираемся сквозь глубокие снежные заносы, преодолеваем простуды и эпидемии гриппа и вообще страдаем, не жалуясь. Ха, только бы нам дождаться отпуска! Это ужасно! И вероятно, следовало бы специально учредить должность психиатра, который занимался бы теми, кто возвращается после неудавшегося отпуска. Ведь если отпуск оказывается неудачным, как сможет бедное дитя человеческое осмелиться пойти навстречу новой зиме?[21] Поверьте мне, тут необходимы успокоительные пилюли!
Мы с Евой что ни день строили новые планы. То мы собирались выбраться на западное побережье — на западном побережье, утверждал Ян, в сентябре бывает чудесно… то поехать на велосипедах на Эланд[22]. А порой, охваченные манией величия, решали отправиться в какую-нибудь туристическую поездку в Италию. Но это была совсем не сложная математическая задача высчитать, что эта страна — за пределами наших возможностей. Хотя строить планы было весело, да, очень весело!
У Яна отпуск был в июле, и он отправился в Стрёмстад[23], откуда присылал мне открытки с видами местных красот и со множеством восторженных восклицаний о солнце, и о соленых волнах, и о прекрасных наядах. Полагаю, что строки о прекрасных наядах были задуманы как легкое напоминание о том, что я не должна быть слишком уверена в своей неотразимости. Но я относилась и к наядам, и к отъезду Яна так спокойно, что Ева, огорченно качая головой, говорила:
— Если это любовь, то я питаю истинную страсть к моему старому велосипеду!
Но что делать, если Стокгольм прекрасен даже без Яна?! Стокгольм летом, о, как я люблю все это! Сидеть на ступеньках лестницы Концертного зала[24] во время перерывов на ленч и загорать! Пить кофе по вечерам в парке Берцелиуса[25] и слушать музыку, доносящуюся из ресторана Берна![26] Отправиться в какой-нибудь кинотеатр, где идет хороший старый фильм, который мечтаешь посмотреть снова, и выйти после сеанса в сладостный мрак! И не мерзнуть в легком платьице!.. Разве все это не удивительно прекрасно?
Повсюду на открытых площадях стоят большие горшки с цветами, да весь город цветет, и люди тоже, духовный климат становится словно бы чуть мягче и нежнее, чем обычно. Повсюду на улицах слышится иностранная речь, вызывающая любопытство, и ты видишь своеобразнейших людей со всех уголков земного шара… И внезапно тебя охватывает приятное чувство, что ты живешь в столице мира, в столице, к счастью, не большой, а маленькой-премаленькой, цветущей и очаровательной; озаренная солнечным светом, она плывет по голубым водам.
А кроме того, это было первое лето, когда мы вели хозяйство самостоятельно. И хотя в обычных случаях приготовление пищи не слишком популярный вид летнего спорта, для нас оно все еще имело огромное очарование новизны. В особенности для Евы, которой до того приходилось питаться в маленьких дешевых кафе, и она с большим рвением принялась устраивать кулинарные оргии. Она смешивала салаты, и мариновала сельдь, и жарила рыбу так, что приятно было садиться за стол.
Однажды она приготовила гуляш, и благодаря этому гуляшу мне довелось совершить один из самых замечательных акробатических номеров современности.
Была суббота, августовская суббота. Я пошла в торговый центр Эстермальма сделать кое-какие покупки к воскресенью[27]. Проходя мимо рынка, я купила букетик желтых ноготков и, нагруженная бумажными пакетами и цветами, счастливая шла домой, купаясь в солнечных лучах.
Я знала, что Ева придет раньше меня. Она накроет на стол и подогреет гуляш, приготовленный накануне.
Как чудесно возвращаться домой, вдруг поняла я, поднимаясь, запыхавшись, по лестнице.
На верхней ступеньке четвертого этажа сидела Ева.
