Денис Драгунский - Вид с метромоста (сборник)
Говорит заискивающе и почти жалобно, обводя взглядом всех сидящих так, что у каждого возникает чувство, что ему лично заглядывают в глаза. У меня, во всяком случае, именно такое ощущение.
– Друзья, – говорит он, – этот писатель, которого вы хотите отвергнуть… Да, он не особенно даровит… Да, он скромный провинциал. К тому же он еврей. Подумайте сами, как провинциальный еврей может стать вровень со столичным англичанином? – он кивает в сторону англосакса. – Никак не может! Поэтому его нужно поддержать. Прошу вас, кто за то, чтобы пропустить его в следующий тур, – поднимите руки.
Все поднимают руки, и англосакс-антисемит тоже.
– Спасибо, друзья, – говорит средиземноморский человек и садится.
Моя секретарша, она же соискательница-инкогнито, шепчет: «Всё, мне точно не дадут премию». «Почему?» – шепчу я. «Как-то вот я чувствую. Вот увидите».
Но она проходит в следующий тур.
Я толкаю ее локтем в бок. Она подмигивает мне.
«Кто эта дама? Зачем она здесь?» – вдруг спрашивает вставший перед нашим диваном англосакс. «Бездарность, провинциалка, еврейка», – говорю я. Он поднимает свои белесые брови. Бровей совсем не видно, только морщится его весноватый лоб. Потом смеется и говорит: «О, у вас хороший английский юмор!»
Да, а что такое «Астон-Диамантини»?
Это автомобиль, который стоял у входа в это здание, где было собрание жюри. Помню, как все его обступили и нахваливали. Это типа «Астон-Мартин», но очень солидного, представительского вида, размером с большой «Даймлер». Совместное британско-итальянское производство.
Наташина песня
Приснилось, как я выхожу из широких стеклянных дверей на темную улицу. Не один выхожу, народу немало – только что закончилась какая-то конференция. Лица, знакомые по прежним круглым столам и семинарам, куда я давно уже не ходок. Но в этот раз всё-таки решил посетить. Но вот, значит, всё кончилось, и все выходят на улицу. Вечер, зима, темно, очень скользко.
Рядом со мной оказывается один знакомый. Собственно, мы с ним знакомы шапочно, я помню, что у него какое-то иностранное имя (Рудольф, кажется), но главное – он женат на моей давней знакомой, Тоня ее зовут. Он старше меня лет на десять, приятный старик в хорошем пальто, с добрым и умным лицом.
Через несколько минут оказывается, что мы с ним идем рядом, а вокруг никого. Только я собираюсь задать ему какой-нибудь светский вопрос вроде: «Вы на машине? Или к метро?» – неловко же идти рядом, молча косясь друг на друга, как вдруг он говорит: «Позвольте, я вас возьму под руку, мне как-то нехорошо…»
Я ему подаю руку, он опирается на нее и вдруг опускается на тротуар, странно сложившись в поясе, как будто пополам. Я изо всех сил помогаю ему выпрямиться, мы делаем еще два шага, и он снова почти падает наземь.
Там тротуар и газон за низкой железной загородкой. Газон тоже окружен бордюром. Я сажаю его на этот газонный бордюр, прислоняю спиной к ограде, достаю мобильник. Слава богу, у меня есть телефон этой Тони, его жены. Набираю, она тут же отвечает, я ей кричу: «Твоему Рудольфу плохо, он не может идти, – верчу головой, соображаю, где мы находимся, говорю: – Улица такая-то, дом такой-то, тут ювелирный магазин, давай я пока вызову „скорую“».
Она отвечает: «Не надо „скорую“, я сейчас примчусь, я на машине, я тут совсем рядом, ты только его не бросай, умоляю, не бросай, побудь с ним до моего приезда, я сейчас!»
Я говорю: «Что ты! Я его не брошу, я тебе помогу, давай скорее!»
Стою рядом, держу его за плечо, вижу, что он совсем как-то сник…
И вот рядом тормозит большая белая машина. Из нее выскакивает женщина без шапки, с короткой стрижкой – Тоня примчалась, ура.
Но тут я вижу, что это не Тоня, а Наташа. Они только издали похожи. В Наташу я был сильно и очень горько влюблен в девятом и десятом классах.
Она подбегает, берет Рудольфа за руки, поднимает, подставляет ему плечо с левой стороны, жестом показывает мне, чтоб я сделал то же самое. Я говорю: «Погоди! Ты тут при чем? Сейчас приедет Тоня, его жена!» Она отвечает: «Быстрее! Некогда ждать!»
Мы с Наташей сажаем его на заднее сиденье, я усаживаюсь рядом с ним, Наташа – за руль, и мы едем.
И оказываемся в ее квартире.
Большая светлая комната. За окном почему-то уже утро. Рудольф лежит в белоснежной постели. Седая голова на белой подушке. Мы с Наташей стоим около него.
Вдруг он говорит:
– Наташа, спой.
Она отвечает:
– Я не умею петь.
Он говорит:
– Но ты же училась музыке!
– Да, я училась фортепьяно, а петь – нет, я не могу.
– Я тебя умоляю, – говорит Рудольф. – Спой мне песню.
– Нет.
– Спой! – он плачет. – Чтоб я мог умереть под твою песню.
Она вздыхает, подходит к окну, раскрывает его – там серый зимний день, – поворачивается вполоборота к раскрытому окну и, не боясь сырого январского тумана, начинает петь.
Поет она божественно. Что-то волшебное, неземное, никогда не слышанное. Длинная ария на итальянском языке. Потрясающий голос, глубокий, сильный, вызывающий слезы и рассыпающий звезды.
Я смотрю на Рудольфа.
Он истаивает на глазах. Сморщивается, сереет, уменьшается, превращается в слабый серый полупрозрачный контур – и вот его уже нет, и только на подушке, на наволочке, – следы пепла.
Наташа заканчивает петь. Последняя нота затихает.
Наволочка остается совершенно белая и отглаженная, как будто на ней никто не лежал еще минуту назад.
– А где Тоня? – спрашиваю я.
Наташа пожимает плечами и закрывает окно.
Natalie pouchkine
Действующие лица:
Николай, русский царь.
Бенкендорф, шеф жандармов.
Луи Геккерн, посланник Нидерландского двора.
Жорж Дантес, его приемный сын, поручик на русской службе.
Натали, жена знаменитого поэта Пушкина.
Екатерина, ее сестра.
Придворные дамы, камергеры, кавалергарды.
Действие первое.
Бал в Зимнем дворце. Бенкендорф сообщает о прибытии царя. Хор придворных поет «Боже, царя храни». Царь приветствует собравшихся и начинает польку, идя в паре с красавицей Натали. Входят посланник Геккерн и поручик Дантес. Дантес и Геккерн обсуждают жизнь в морозной бескрайней стране, капризы самовластья и пожилых накрашенных кокеток. К ним подходит Бенкендорф и говорит: «Умолкните, клеветники России!» Прочитав строгую нотацию, он смягчается, улыбается и обращается к Дантесу: «О, ты еще полюбишь наш дивный холодный край, где девы цветут, как розы на снегу!» Геккерн просит Бенкендорфа представить царю Дантеса.
Рядом с царем стоит Натали. Дантес поражен ее красотой. Дантеса представляют и ей. Улучив момент, он спрашивает ее – кто она? Натали отвечает: «Мой муж – лучший русский поэт, его любит царь, ему рукоплещет народ, но жить с ним скука смертная: он или пишет стихи, закрывшись в кабинете, или веселится с приятелями-поэтами. Я для него лишь красивая игрушка». – «Ах, если б вы позволили мне развеять вашу скуку…» – отвечает Дантес. «У вас не получится, я мать троих детей». – «Но дайте же мне шанс!» – «Шансы не просят, их берут…»
Действие второе.
Картина первая. Площадь перед домом Геккерна.
«Что ты наделал? – спрашивает тот у Дантеса. – Царский любимец Пушкин вызвал тебя на дуэль!» Дантес говорит, что Натали – поразительная женщина, он по-настоящему влюблен и чувствует взаимность. Но Геккерн обеспокоен: «Здесь азиатские нравы. Это кончится плохо».
Останавливается карета, из нее выходит Бенкендорф. Он говорит, что у Дантеса есть единственный выход – сделать предложение Екатерине Гончаровой, сестре Натали: тогда Пушкин откажется от своего вызова. Дантес говорит, что Екатерине уже двадцать шесть и она ему не нравится. «Тебе всё равно конец, – отвечает Бенкендорф. – Пушкин отличный стрелок, но если он, паче чаяния, тебя не убьет – тебя казнят за дуэль». Дантес соглашается на женитьбу. Бенкендорф говорит, что будет шафером на его свадьбе, обещает ему блестящую карьеру в России.
Картина вторая. В доме Пушкиных.
Натали и Екатерина вышивают, сидя у окна. Входит Дантес, обнимает Екатерину, кланяется Натали, спрашивает, как себя чувствует великий Пушкин и чем это пахнет на весь дом. «Великий Пушкин попросил яблочного варенья! – говорит Екатерина. – Я варю его лучше, чем сестра. Ведь я же старше!» – смеется она и уходит.
«Зачем ты это сделал, Жорж?» – со слезами спрашивает Натали. «Чтоб быть с тобою рядом!» – «Лжешь, ты просто спасал свою жизнь!» Он падает перед ней на колени, она склоняется к нему, они целуются. Цокот копыт за окном. Дантес распахивает окно. «О, хоть один час мы будем счастливы!» – и они выскакивают наружу.
Входит Екатерина с блюдечком варенья. Видит, что никого нет. «О, я так и знала! О, глупая старая дева! О, подлец! О, негодяйка!»
Действие третье.
Картина первая. В доме Геккерна.
Геккерн вслух читает Дантесу оскорбительное письмо Пушкина и говорит, что дуэль неизбежна: он уже написал Пушкину вызов от имени Дантеса. «Я не хочу стреляться! – трепещет Дантес. – Паду ли я, пронзенный пулей, иль Пушкина сразит она – меня всё равно разжалуют и повесят!» Входит Екатерина: «Ты в России, мой милый неверный друг. Здесь за любовь платят жизнью». Входят секунданты и уводят за собой Дантеса.
