Доминик Смит - Прекрасное разнообразие
Однажды вечером мы возвращались домой после такой поездки, раздраженные и отупевшие. Машина уже почти подъехала к дому. Я видел ряд из шести-семи чистеньких домиков, во дворах которых хозяева разгребали лопатами снег. Отец притормозил, и мы стали наблюдать, как поднимаются и опускаются сверкающие железные лопаты, как тяжело дышат люди и как пар, словно табачный дым, вырывается из их ртов. У некоторых из них действительно оказались сигары и трубки. Пожилой сосед с ведерком в руке ходил взад-вперед по дорожке, посыпая ее солью. Эти люди, решившие потрудиться после ужина, казалось, черпали силы непосредственно у матери-природы. Они переговаривались и перешучивались во время работы. Одеты они были в серые пальто с капюшонами, и это придавало им какой-то средневековый вид. Возможно, это члены какой-то гильдии уборщиков снега? Глядя на них из машины, я испытывал странное чувство оторванности от мира. У нас дома мама обычно нанимала работника, чтобы очистить подъездную дорожку от снега, и я ни разу не видел отца с лопатой или граблями в руках. Я чувствовал себя сыном крупного капиталиста, приехавшего посмотреть на рабочих и свысока взирающего на «солонки с крышкой»[16] и таунхаусы бедняков. Эти мысли мне совсем не понравились, и поэтому я опустил стекло и помахал людям рукой. Я увидел, как кто-то из них помахал мне в ответ рукой в большой рукавице. Это были самые обычные люди — торговцы автомашинами или владельцы ресторанчиков, — и в то же время они представляли для меня совершеннейшую тайну. Отец кивнул и сказал спокойным тоном:
— Этой битве конца не будет.
Не знаю, что он имел в виду — уборку снега или битву с неким невидимым и непокорным противником. Мы проехали немного вперед, и я увидел наш дом. Очертания викторианской крыши парили над голыми ветвями яблонь, которые отделяли наш участок от остальной улицы.
5
Родители отправили меня учиться в школу Святого Иоанна — католическое учебное заведение, которым заправляли иезуиты. Отец был атеистом, а мама выросла в методистской семье, а теперь считала себя агностиком, однако, несмотря на это, меня отправили к иезуитам, так как отец объявил, что они настоящие ученые.
— Они дают обет безбрачия и имеют кучу свободного времени — это уже говорит в их пользу, — сказал он.
Директор школы отец Клейтон покорил отца тем, что имел докторскую степень по химии. Условием обучения было соблюдение католических ритуалов — изучение Библии, посещение мессы по средам, исповеди. Это отца раздражало.
— Только не покупайся на библейскую лженауку, — наставлял он меня. — Горящие кусты, люди, доживающие до девятисот лет, духи, от которых зачинают девственницы, и все такое прочее. Помни, что всем этим делам не может дать объяснение даже квантовая физика.
Маме, любившей традиции, католическая школа казалась частью того славного прошлого, когда люди отличались хорошим воспитанием и манерами. У нас в «салоне» целая стена была увешана выцветшими старинными фотографиями: семейство, расположившееся на пикник на солнечной лужайке; дядюшки в широкополых шляпах, гребущие в деревянных лодках; портрет маминых родителей — крепкий бородатый священник с проницательными глазами и женщина в кружевном платье, с простым и добрым лицом. Эта стена напоминала что-то вроде семейного святилища, посвященного предкам, которые были последним счастливым поколением, несмотря на то что жили во времена, когда не умели лечить ревматизм и брюшной тиф.
Мать испытывала ностальгию по прошлому. Иногда она садилась на верхней площадке лестницы и начинала рассказывать о том, как в детстве проводила летние месяцы в этом доме. Тетушка Беула приехала сюда из Вермонта, где некий фермер, выращивавший яблони, обманул ее и бросил. Беула сразу взялась за хозяйство в доме: вычистила камин, с помощью кирки и лопаты выкопала кладовую для продуктов и год за годом складывала туда банки с консервированными фруктами. Это была старая дева, свистом подзывавшая цыплят и выпивавшая каждый вечер перед сном стакан рома, разбавленного сельтерской водой. Дни ее проходили в заботах по дому: стирка, консервирование, готовка. Но чем бы ни занималась Беула, она все сопровождала саркастическими замечаниями, шуточками, поговорками и песенками. Неудивительно, что моя мама усвоила несколько архаичную манеру разговаривать и установила в доме военную дисциплину. Даже когда она отступала от Беулиных строгостей в ведении хозяйства — например, приобретала кашмирский гобелен или турецкий молитвенный коврик, то просто заменяла одну традицию другой. И я думаю, школа Святого Иоанна была для нее таким же баюкающим душу отзвуком прекрасного прошлого, как народные украшения и прочие старинные вещицы.
В этой школе мне следовало продолжить поиски своего творческого дара. Память у меня была неплохая, и потому учеба шла хорошо, тем более что я много занимался и терпеливо сносил постоянные тренинги, контрольные и факультативы. Я верил в то, что мне предназначена великая судьба и рано или поздно ее рука опустится на мою голову. По четвергам я посещал занятия в кружке юных химиков, где девять учеников, включая меня, слушали рассказы отца Клейтона о благородных газах, о структуре угля и о том, как в коренной породе в течение миллионов лет образуется торф. Мы решали уравнения с кислотами и щелочами, заучивали названия элементов и их соединений. По пятницам во время ланча я захватывал свой бумажный пакет с едой и отправлялся на факультатив по географии. Поедая сэндвичи с ореховым маслом и сельдереем, я следил за тем, как русский эмигрант, отец Дастоев, путешествует по картам Восточной Европы и Экваториальной Африки, произнося названия обозначенных розовыми и синими пятнами государств. Как-то раз он указал на расплывчатое пятно в форме фуксии, обозначавшее СССР, и объявил:
— Я родом из этого розового океана, вот отсюда.
Каждую неделю он устраивал опрос по городам Восточной Европы, и я гордился тем, что принадлежал к уникальной группе американских подростков, знающих, что Балтийское море, как и штат Мичиган, напоминает кисть руки.
Так я готовился стать гением, в полной уверенности, что у взрослых это такая же работа, как труд пожарного, врача или ювелира. Гении мне представлялись щуплыми очкариками. Они всегда куда-то бегут вприпрыжку, плохо разбираются в обуви, предпочитают одежду темных расцветок и твидовые пиджаки. Эти мужчины — а это исключительно мужчины — совершенно непредсказуемы. Их деятельность в любой момент может привести к взрыву и извержению, как в не прошедшем испытания автомобильном двигателе. При этом гениальность не дана им от рождения, а приобретена путем правильно организованного обучения под руководством старших.
На мой десятый день рождения отец приготовил мне сюрприз: мы отправились в путешествие. Он разбудил меня рано утром, подал одежду, с вечера приготовленную мамой, и мы сели в машину. Когда после часа езды мимо заснеженных полей мы остановились позавтракать, отец поздравил меня:
— С днем рождения, Натан! — сказал он, доедая овсянку. — Сегодня тебя ждет большой сюрприз.
Вид у него был самый загадочный. Я напрягся. Мне почему-то представилась заполярная тундра и серое небо над ней.
— А куда мы едем? — спросил я.
— Ты не поверишь, если я скажу, — улыбнулся отец.
Мы направились в аэропорт Мэдисона. Я до этого никогда не летал на самолетах, да и в аэропорту был всего пару раз и потому, сидя в зале ожидания, смотрел во все глаза на бизнесменов, листавших газеты при свете, лившемся из огромных окон. Женский голос в громкоговорителе объявлял о вылетах. Целый взвод монахинь пил кофе из пластиковых стаканчиков. Преобладали мрачные мужчины в костюмах, похожие на агентов похоронного бюро, но такое же тяжелое впечатление производили и отдохнувшие посреди зимы на Гавайях загорелые семейства в ярких одеждах. Я стоял у окна и с замирающим сердцем смотрел, как взлетают и приземляются самолеты, как оттаивают их крылья. Отец тем временем уселся на крайнее место в ряду пластиковых стульев и принялся что-то сосредоточенно писать в записной книжке.
Когда мы встали в очередь на посадку, я поглядел на табло, возле которого стоял человек в форме, и понял: мы летим в Сан-Франциско. Я знал, что этот город находится в Калифорнии — там же, где Диснейленд, но в каком именно городе находится Диснейленд, я не помнил. Вероятность того, что отец решил свозить меня в Диснейленд, была ничтожна, и я сразу отогнал эту мысль. Однако позже, когда мы заняли свои места, когда заревели турбины и воздух стал пахнуть металлом, отец сказал что-то вроде того, что мы проведем целый день в огромном парке аттракционов.
— В этом месте понимаешь, что такое физика, — объявил он, подняв при этом указательный палец.
Я сразу вообразил себе карусель в виде гигантского осьминога и чертово колесо — настоящие гимны центробежным силам.
