Пол Боулз - Под покровом небес
— Куда вы, Жан?
Не отвечая, Порт с огромным усилием взобрался наверх.
— Au revoir, — крикнул он, быстро направляясь к середине улицы. Позади себя он слышал шум отчаянного карабканья; через минуту человек уже семенил рядом с ним.
— Вы меня не подождали, — сказал он обиженным тоном.
— Не подождал. Зато я попрощался.
— Я пойду с вами.
Порт не ответил. Они долго шли молча. Когда они поравнялись с первым уличным фонарем, араб полез в карман и вытащил оттуда потрепанный бумажник. Порт мельком взглянул на него и продолжил путь.
— Посмотрите! — закричал араб, размахивая бумажником у него перед лицом. Порт не повернул головы.
— Что это? — резко спросил он.
— Я служил в Пятом стрелковом батальоне. Вот бумага! Взгляните!
Порт ускорил шаг. Вскоре на улице стали попадаться люди. Никто на них не глазел. Можно было подумать, что присутствие рядом с ним араба сделало его невидимым. Но теперь он уже не был уверен в правильности дороги. А этого никогда нельзя показывать. Он продолжал идти прямо, как если бы его не терзали сомнения. «Через вершину холма и вниз, — сказал он себе, — главное, не пропустить вершину холма».
Все вокруг выглядело незнакомым: дома, улицы, кафе, даже расположение города относительно холма. Вместо гребня, с которого следовало начать спуск, он неожиданно обнаружил, что все улицы здесь, в какую сторону ни поверни, ощутимым образом ведут наверх; для того чтобы спуститься, ему придется возвращаться назад. Араб надуто шагал вместе с ним, то нога в ногу, то проскальзывая вперед, когда пространство сужалось, не оставляя возможности идти бок о бок. Никаких попыток завязать беседу он больше не предпринимал; Порт с облегчением заметил, что тот запыхался.
«Я могу идти так всю ночь, если понадобится, — подумал он, — но как, черт подери, я доберусь до гостиницы?»
Неожиданно они очутились на улице, которая представляла собой не более чем узкий проход. Над их головами смыкались стены, оставляя между собой зазор в каких-нибудь несколько дюймов. Порт остановился в нерешительности: у него не лежала душа идти дальше по этой улице, к тому же она явно не вела к гостинице. Воспользовавшись короткой заминкой, араб сказал:
— Вы не знаете эту улицу? Она называется Rue de la Mer Rouge[5]. Вам она знакома? Идем. Там дальше есть cafés arabes[6]. Надо только немного пройти вверх. Идем.
Порт раздумывал. Он хотел любой ценой сохранить видимость того, что город ему знаком.
— Je ne sais pas si je veux y aller ce soir[7], — сказал он вслух.
Араб возбужденно потянул его за рукав.
— Si, si, — воскликнул он. — Viens![8] Я угощаю.
— Я не пью. Уже поздно.
Где-то поблизости заорали друг на друга коты. Араб пришикнул на них, топнув ногой; они разбежались в разные стороны.
— Тогда выпьем чаю, — не отступал он. Порт вздохнул и согласился:
— Bien.
Попасть в кафе было непросто. Они миновали дверь с низким сводом, спустились в тускло освещенный коридор, а оттуда вышли в небольшой сад. Воздух был напоен ароматом лилий, к которому примешивался резкий запах отбросов. Они пересекли погруженный в темноту сад, после чего совершили восхождение по каменной лестнице. Сверху неслось барабанное стаккато: отбиваемый руками вялый ритмический рисунок над морем голосов.
— Сядем внутри или снаружи? — спросил араб.
— Снаружи, — сказал Порт.
Когда они достигли последней ступеньки, он потянул ноздрями возбуждающий запах гашиша и невольно поправил волосы. Араб заметил даже этот незначительный жест.
— Вы же знаете, тут нет женщин.
— Да, знаю.
Через дверной проем он успел краешком глаза увидеть длинный ряд крохотных, залитых ярким светом комнаток; везде на тростниковых циновках, покрывавших пол, сидели мужчины. Все они были или в белых тюрбанах или в красных фесках — деталь, придававшая зрелищу настолько сильное впечатление однородности, что, проходя мимо двери, Порт не удержался от восклицания. Когда они оказались на террасе под звездным небом (кто-то невидимый в темноте лениво пощипывал струны арабской лютни), он сказал своему спутнику:
— Не знал, что в городе сохранилось нечто подобное.
Араб не понял.
— Нечто подобное? — отозвался он. — Как это?
— Тут одни арабы. Я думал, все кафе здесь как уличные, где все вперемешку: евреи, французы, испанцы, арабы. Я думал, война все изменила.
Араб рассмеялся:
— Война принесла горе. Много людей умерло. Есть было нечего. Вот и все. Как это могло изменить кафе? О нет, друг мой. Они остались такими же.
Немного погодя он добавил:
— Так вы не были здесь с самой войны! Но вы были здесь до войны?
— Да, — сказал Порт. Это была правда; как-то раз он провел в городе один день, когда его пароход заходил в гавань.
Подали чай; они пили и беседовали. Постепенно образ сидящей у окна Кит стал возникать опять. В первый момент, осознав это, он почувствовал острый укол вины; затем воображение взяло верх, и он увидел ее лицо со сжатыми от гнева губами и то, как она, раздеваясь, расшвыривает по комнате свое шелковое белье. Сейчас она уже наверняка перестала его ждать и легла в постель. Он пожал плечами и погрузился в задумчивость, ополаскивая остатками чая дно стакана и наблюдая за круговыми движениями, которые снова и снова совершала его рука.
— Вам грустно, — сказал Смаил.
— Нет, отчего же, — он поднял глаза, тоскливо улыбнулся и вновь вернулся к созерцанию стакана.
— Жизнь коротка. Il faut rigoler[9].
Порт не выдержал; настроение не располагало его сейчас к застольному философствованию.
— Да, я знаю, — отрезал он и вздохнул.
Смаил сжал ему руку. В глазах у него появился блеск.
— Когда мы уйдем отсюда, я отведу вас к своему другу.
— Я не хочу видеть его, — сказал Порт. — Но спасибо за приглашение.
— Да вы и вправду грустите, — рассмеялся Смаил. — Это девушка. Красивая как луна.
У Порта замерло сердце.
— Девушка, — машинально повторил он, не отрывая глаз от стакана. Внутренняя дрожь, которую он ощутил, смутила его. Он посмотрел на Смаила.
— Девушка? — сказал он. — Вы хотите сказать — шлюха.
Смаила его слова задели.
— Шлюха? О, друг мой, вы не знаете меня. Я не повел бы вас к шлюхе. C'est de la saloperie, ça![10] Она мне друг, очень изящная, очень красивая. Когда вы познакомитесь с ней, сами увидите.
Музыкант перестал играть на лютне. Из кафе зазывали участников игры в лото: «Ouahad aou tletine! Arbaine!»[11] Порт спросил:
— Сколько ей лет?
Смаил заколебался:
— Около шестнадцати. Шестнадцать-семнадцать.
— Или двадцать — двадцать пять, — насмешливо предположил Порт.
Смаил вновь почувствовал себя оскорбленным.
— Что значит «двадцать пять»? Говорю же: ей шестнадцать-семнадцать. Вы не верите мне? Послушайте. Вы познакомитесь с ней. Если она вам не понравится, вы просто заплатите ей за чай и мы уйдем. Вас это устраивает?
— А если она мне понравится?
— Ну, тогда она в вашем распоряжении.
— Но я заплачу ей?
— Естественно.
Порт расхохотался:
— И вы еще утверждаете, что она не шлюха.
Смаил наклонился к нему через стол и с выражением величайшего терпения произнес:
— Послушайте, Жан. Она танцовщица. Просто она из пустыни и здесь всего лишь несколько недель. Как она может быть шлюхой, если она не зарегистрирована и не живет в веселом квартале? А? Как? Вы заплатите ей, потому что отнимете у нее время. Она танцует в веселом квартале, но у нее нет там ни комнаты, ни постели. Она не шлюха. Так идем или нет?
Порт долго размышлял, разглядывая небо, сад и террасу кафе, прежде чем ответить:
— Хорошо. Идем. И теперь же.
5
После того как они вышли из кафе, ему показалось, что они идут более или менее в том же направлении, откуда недавно пришли. Людей на улице стало меньше, в воздухе похолодало. Они долго шли через Касбу, а потом внезапно вышли через высокие ворота на открытую возвышенность за стенами города. Здесь стояла тишина и звезды были хорошо видны. Неожиданная приятная свежесть и облегчение, которое он испытал, вновь оказавшись на открытом воздухе, вне нависающих над ним домов, побудили Порта отложить занимавший его вопрос: «Куда мы идем?» Но когда они продолжили идти вдоль какого-то напоминавшего парапет сооружения у края глубокого, сухого рва, он наконец озвучил его. Смаил неопределенно ответил, что девушка живет с друзьями на окраине города.
— Но мы уже на окраине, — возразил Порт.
