Амритрай - Современная индийская новелла
Далит — значит задавленный.
Далит — называют себя неприкасаемые, выброшенные из жизни диким анахронизмом, невероятным в наши дни, как динозавр, завывающий на сверкающем полу электронно-вычислительного центра.
Тысячелетиями длилось их существование рядом с жизнью, вне ее, и вот, впервые за тысячелетия безмолвные тени обрели голос и заявили о себе.
Отчетливей всего звучит в их произведениях ненависть к системе, не просто допускающей отверженность человека, но и лишающей его права на сочувствие потому, что его нежизнь — расплата за содеянное им в прошлой жизни; звучит в них и требование самых радикальных перемен.
Вот стихотворение Умаканта Рандхира:
На плечах моих тяжесть
окровавленной воющей боли.
Я живу в переулках, тупиках,
на задворках, в бараках без света.
Зажигаю огни.
Огонь за огнем.
Я толкаюсь в закрытые двери,
я стучу, я зову.
За дверями — нейтралитет
в надежных четырехстенных могилах.
Мне
не отвечают,
не открывают,
не подставляют
свое мягкое нежное мясо
на съеденье огню.
Я плюю на закрытые двери:
запирайтесь покрепче,
подонки,
потомки
моей крови — жгучей и красной.
Можно представить, какой интерес литературных кругов мгновенно вызвали к себе неприкасаемые.
Ведь дело не в художественных достоинствах их произведений — хотя многие из них написаны бесспорно талантливо, — а в новизне их взгляда на индийскую действительность. Неприкасаемые видят ее изнутри, но их остраненность от основного русла индийской культуры дает им стереоскопичность видения.
Об этом писал критик Шарачандра Муктибодх:
«Чем так разительно выделяется литература далит?
Положением тех, кто ее создает. Находясь в особом положении, они видят явления в отличной от нас всех перспективе. Они по-другому соотносятся с древними священными книгами, с мифологией, с классической поэзией и поэтому чувствуют, что по-другому воспринимают жизнь, ее сокровенный смысл и боль. Они, безусловно, правы».
При всей значимости развития реализма, как метода, и роста его влияния, при всей значимости вхождения в литературу писателей из народа с их новыми героями и тематикой нельзя забывать, что в индийской прозе продолжается, говоря словами критика-марксиста Намвара Сингха, «противоборство реальности и мечты».
Очень многое из того, что пишется сейчас в Индии и именуется реалистической литературой, есть по сути дела, неоромантизм, отличающийся широтой и новизной тематики, но так же подменяющий истину идеалом.
Уходить от действительности в смятении от ее непонятности и необъятности можно в любой выдуманный мир, не только в башню из слоновой кости, но и в упрощенный, упорядоченный вариант реальности, где если не все прекрасно, то все ясно.
В последнее десятилетие в Индии вышло в свет множество романов и рассказов, получивших общее название «региональных». Их действие происходит в глухих уголках страны, лирично и трогательно описаны местные обычаи, деревенские праздники, устоявшийся быт. В них есть и приметы времени, и острые конфликты между старым и новым, но все конфликты кончаются счастливой развязкой — вне логики повествования, вне развития характеров.
В поисках натурального человека, свободного от шрамов и восточной и западной цивилизации, сохраняющего естественное равновесие с природой, писатели обращаются и к жизни племен, детей природы. Эта литература отличается сюжетной занимательностью, броскими этнографическими деталями и — стереотипностью: либо герой приезжает приобщать местных жителей к XX веку и влюбляется в дочь главы племени, либо он бежит от цивилизации XX века и, конечно, влюбляется в дочь главы племени.
Как прямой результат урбанизации появилась и все серьезней разрабатывается тема: человек и город, большой город и маленький, заурядный человек. Герои городской прозы — клерки, учителя, лавочники, люмпены, студенты, даже если они горожане по рождению, не любят города, относятся к нему с пугливым отвращением, но уже не помышляют о бегстве, понимая, что путь назад закрыт.
Индийская урбанизация произошла так быстро, что писатель не успел обнаружить привлекательные стороны кипучей городской жизни, и город в индийской прозе — монстр, ненасытно высасывающий силы из своих жертв и безжалостно выбрасывающий шелуху на свои заплеванные улицы. К тому же, воспитанный в преклонении перед красотой природы — вечной темы индийского искусства, писатель находит город эстетически отталкивающим: видимо, нужно долго вживаться в пейзаж, сотворенный человеком, чтобы полюбить его.
Рождение «городской души» еще впереди.
Не случайно именно городская проза так настойчиво говорит об одиночестве, об отчужденности, о бесплодности попыток воздействовать на жизнь и навлекает на себя обвинения в эпигонском перенесении западной проблематики на индийскую почву. Но если даже форма, в которую выливаются эти настроения, и является заимствованной, можно ли сомневаться в их подлинности и обусловленности индийской ситуацией?
Чего ради импортировать сюжеты, когда совсем рядом, в самой Индии можно так точно списать с натуры клерка из рассказа Сукхбира «Замершее воскресенье» — отупевшего до паралича воли, заеденного жизнью, ненужного и жалкого? Или такого, как герой рассказа Пандуранга Рао «Кришна-флейтист», придумавшего себе чуть ли не влюбленность в чеканное серебряное блюдо на витрине — единственный источник красоты в тусклой жизни? Или рабочего в плохонькой мадрасской типографии, который столько лет все собирался жениться, а дело кончилось тем, что он сам набрал приглашение на собственную свадьбу и заболел. Пустая жизнь прошла под стукотню педали ручного наборного станка («Педаль» Джеякандана).
И, движимый чувством острого сострадания к миллионам незаслуженно обездоленных людей, индийский писатель иной раз не выдерживает, поддается «нетерпению сердца» и заставляет то ростовщика раскаяться, то погибнуть вконец исстрадавшегося, только бы отыскать какой-нибудь выход из создавшегося тупика.
Поэт и драматург Рагхувир Сахаи суммировал двойственность положения индийского писателя, в которой и заключен трагизм его существования:
«…те, кто владеет словом и рвется выразить душу народа, — не знает подробностей народной жизни. Мы присягаем на верность народу, но не в силах сделать так, чтобы народ хотя бы узнал о нашей присяге».
История поставила индийскую литературу перед неимоверно трудной задачей — сотворением гармоничного мира из хаоса противоречий, смешения эпох и цивилизаций.
Что может служить лучшим доказательством жизнеспособности индийской литературы, чем тот факт, что она, ассимилировав в себе столько противоречивых влияний, сумела превратить их в движущую силу?
Индийский писатель отказывается от оптимистических иллюзий, предпочитая им трезвую оценку действительности. Он не боится сомневаться — и в этом надежда на успех.
М. СалганикЛИТЕРАТУРА ХИНДИ
Амритрай
Черный лимузин*
Голубой особняк, что возвышается в стороне от поселка, — личная собственность господина Капура. Господин Капур в прошлом был крупный чиновник. Ныне он в отставке, и поскольку пост, который занимал он в свое время, считался весьма высоким, то и пенсия, назначенная господину Капуру, тоже весьма солидная. В особняке вместе с господином Капуром живут его жена и дочь Сушма. Есть у него и сын Деваврат, но он уже человек самостоятельный — преподаватель одного из колледжей в Патне. Дни господина Капура после его ухода на пенсию текут размеренно и спокойно. Единственное, что тревожит господина Капура и его супругу, — затянувшееся одиночество их дочери. Но и эта забота — слава всевышнему! — скоро должна свалиться с их плеч, ибо свадьба дочери — вопрос решенный. Подходящего жениха подыскали, о приданом договорились. Другие ради такого жениха и двадцати пяти тысяч не пожалели бы, а им он достался почитай за бесценок: сваты были рады-радешеньки, когда узнали, что в приданое невесте дают десять тысяч. А жених не какая-нибудь деревенщина неотесанная — дипломированный инженер. Нынешним летом ладони Сушмы покроет желтый свадебный узор, который, по обычаю, наносят соком лавзонии, и тогда родители, избавившись от тревог и волнений, обретут наконец покой.
Мать невесты тем временем начала исподволь готовиться к свадьбе. По ее заказу из лучших магазинов города для невесты доставляли золотые украшения, тюки тканей и вороха готовой одежды. Обо всем ведь надо позаботиться заранее: времени-то в обрез — и не увидишь, как пройдут три месяца.
