Виктор Зорза - Путь к смерти. Жить до конца
Розмари прилетела в Лондон первой. Дэри-коттедж был сдан в аренду до конца мая, и она устроилась у друзей в городе. Розмари позвонила нашему семейному врачу и все ему рассказала.
— Везите Джейн из аэропорта прямо сюда, — сказал он. — Если самолет опоздает, я буду ждать в приемной, — голос спокойного, невозмутимого Джулиана Салливана звучал деловито, но тепло. И дочь его любила — это было важно.
Джейн появилась в аэропорту в синих джинсах и яркой индийской куртке, голова обмотана на пиратский манер шарфом. Она была так рада возвращению домой, что на мгновение кошмар забылся. Но бодрость скоро покинула ее.
Когда мы добрались до маленькой приемной деревенского доктора, нас сразу пригласили в кабинет.
— Пойдешь со мной, мам? Может, немного меня поддержишь.
Все же к врачу она вошла бодро. Этот человек годами следил за здоровьем нашей семьи, и дочь ему доверяла. Она знала, что он скажет ей правду.
Доктор Салливан был в красивом темном костюме, он с улыбкой пожал Джейн руку, в глазах его светилась доброта.
— Посмотрим, Джейн, что мы можем для тебя сделать.
Через минуту все стало ясно. В паху Джейн ясно виднелась белая опухоль. Доктор Салливан не скрыл беспокойства.
— Похоже на опухоль в лимфатических узлах; ее надо вырезать, — сказал он Джейн.
— Я уже договорился о тебе в ближайшей больнице, — добавил он. — Вам надо быть там завтра в девять утра.
— Возможно, она злокачественная? — спросила Джейн, начиная нервничать, но еще надеясь, что ошибается.
Да, возможно, но он до конца не уверен.
— А если ее вырежут, это поможет?
— Нет, не исключено появление новых опухолей, которые тоже придется вырезать.
Джейн выругалась, потом расплакалась. Мать и врач смотрели на нее не в силах ничем помочь. Джейн трясущимися руками зажгла сигарету и нервно закурила. Потом погасила ее в чистейшей раковине, а сообразив, что наделала, стала извиняться.
— Не надо извиняться, Джейн, — мягко сказал доктор Салливан. — Я знаю, каково сейчас тебе. Несколько лет назад у меня появился комок и его удалили. Но меня всего перевернуло.
Он успокаивал Джейн, пока она не пришла в себя. Но когда мы проходили через приемную, другие пациенты с сочувствием смотрели на дочь, и она бросила:
— Пошли отсюда скорее.
Мы ехали в темноте по знакомой дороге в Лондон в час пик. Сколько раз проезжали мы здесь прежде — в театр, в гости, на лодочную прогулку, в школу, на экзамены. Но эту нашу поездку накрыла зловещая тень. Вечером мы отпраздновали в доме друзей наше воссоединение. За ужином с вином, которое Джейн привезла из Греции, все смеялись и болтали. Она сказала несколько слов про рак, но сумела подавить в себе ужас, пока не настало время идти спать. Тут ее поджидали страхи. Боясь предстоящей операции, угрозы появления новых метастазов, Джейн приняла валиум, и ей удалось уснуть.
Наутро, в девять тридцать, мы уже сидели в больнице у рентгеновского кабинета. Джейн была в добром настроении и пыталась подсчитать все хорошее: она теперь дома, уже повидала кое-кого из друзей и собиралась встретиться с остальными. Джейн знала, что получит самое лучшее лечение, так как для раковых больных все делается в первую очередь. И лечение благодаря Государственной службе здравоохранения будет бесплатным.
После рентгена Джейн прошла в маленькую комнату и стала ждать операции.
Хирург, невысокий, свирепого вида человечек, казалось, был совсем не способен делать работу, достойную только бога, — резать живую плоть. После предоперационного осмотра он стремительно вышел из комнаты, где сидела Джейн. Глядя недобрыми глазами, он спросил Розмари:
— А вы кто такая?
Розмари хотела нагрубить, но не стала злить хирурга, который собирался оперировать ее дочь, и просто ответила, что она мать.
Хирург не смягчился. Без лишних слов он сообщил, что после обеда удалит у Джейн лимфатическую железу. Казалось, для него тело человека было просто машиной, которую нужно наладить. А механик, ремонтируя машину, не обязан быть с ней вежливым. Да и какое это имеет значение, если он вылечит Джейн?
Как принято в Англии, Розмари пошла домой, хотя ей хотелось по американскому обычаю дождаться исхода операции в больнице. Позвонив вечером, Розмари узнала, что операция прошла успешно и состояние Джейн удовлетворительное. Ответ дежурный, а Розмари хотелось знать, как на самом деле, физически и морально, чувствует себя дочь. Хорошо, что операция позади, но тревога не уходила.
В небольшой современной больнице у Джейн была своя комната, и наутро мать увидела, что дочь сидит в постели веселая, с ясными глазами. Боль пряталась за облегчением — ведь зловещую опухоль вырезали. Шли дни, и Джейн старалась не беспокоиться о будущем. Только жаловалась на боли. Лимфатические железы выводят из тела жидкость, и поэтому после удаления железы правая нога у нее распухла и отяжелела. Прошло несколько дней, пока опытная сестра не приподняла ножку кровати и этим уменьшила боль.
Одновременно могли приходить только два посетителя, но Джейн нередко окружало пять-шесть человек. Долгие посещения друзей и общество медсестер отвлекали от тревожных мыслей, но все же дочь часто оставалась одна, в своем дневнике она писала: «Не хочу думать, что это Рак. Не хочу мучиться от болей, не хочу агонизировать…
Ужасна неизвестность: удалось ли врачам справиться с опухолью и… неизбежно ли появление новых метастазов. Если придется всю оставшуюся жизнь страдать от болей и лежать в больницах, то лучше уж поскорее умереть.
Запели первые птицы. Прекрасно. Пожалуй, лягу и послушаю».
На другой день она записала: «Вчера я долго размышляла, хватит ли у меня смелости убить себя, если впереди такое неопределенное будущее. И конечно, ничего не решила».
На десятый день вечером хирург сообщил Джейн плохую новость — опухоль злокачественная. Ее худшие опасения подтвердились. Розмари собиралась идти домой, но палатная медсестра вернула ее и разрешила не придерживаться сегодня правил посещения. Матери удалось успокоить дочь. Она оставалась с ней, пока Джейн не пришла в себя. Снотворное помогло больной пережить ночь.
Джейн записала: «Не знаю, как реагировать. Внешне я очень спокойна и держусь как философ. Известно, что многие навсегда излечиваются от рака. Но многие умирают».
А на другой день она писала: «Страшнее всего ночью. Сейчас мне так плохо… Жду, когда принесут снотворное — боюсь ночных кошмаров».
Как-то Розмари поливала цветы и добавляла воды в вазы, стоявшие на длинном подоконнике около кровати Джейн. Она обрывала увядшие цветы, когда Джейн сказала:
— Между прочим, мам, я узнала, какой у меня вид рака. Это — меланома.
Рука Розмари замерла.
Меланома. Слово что-то напомнило. Однажды кто-то сказал ей:
— Меланома может за неделю сожрать вам ногу.
Тогда эти слова ничего для нее не значили. Розмари узнала, что меланома смертельна, быстро прогрессирует и трудно излечивается. Но смертельный исход не фатален, не неизбежен. И жестокие боли вызывает меланома, но не всегда.
Розмари позвонила через Атлантику Ричарду и Виктору. В Бостоне Ричард позвонил Джоан на работу. В ее семье болели этой ужасной болезнью.
— Джоан, это меланома, — сказал Ричард и, положив трубку, зарыдал.
Розмари обещала сказать Джейн правду, но медлила. Всю правду сказать было очень трудно. Момент, когда приходится сообщать плохие вести, всегда как-то оттягивают, да к тому же врачи говорили о болезни Джейн по-разному. Каждый новый диагноз усиливал сомнения и неопределенность. Словно пришел в суд и ждешь смертного приговора, а судья все медлит, не желая брать на себя ответственность.
Мы пытались втайне от Джейн получить определенный ответ: что же ее ждет, но безуспешно. Ричард уверял, что в Америке для лечения Джейн есть самые новейшие средства. Виктор стал настойчиво и обстоятельно разузнавать, какое лечение сможет получить дочь в американских больницах. Но Джейн желала быть со своими друзьями, не хотела покидать Англию и просилась домой.
Через несколько дней ее выписали и направили для дальнейших исследований в другую лондонскую больницу. В тот вечер, когда Джейн вернулась домой, из Бостона позвонил Ричард и спросил, знает ли она об опасности.
— Она знает, что это серьезно, — осторожно отвечала Розмари, ведь Джейн могла ее услышать.
— Но понимает ли она, насколько это серьезно?
Розмари заговорила еще тише, но не настолько, чтобы Джейн подумала, будто мать не хочет, чтобы она слышала разговор.
— Я не знаю. — Ответ прозвучал немного двусмысленно, но иначе она не могла.
— Ты сказала ей, что смертельный исход очень вероятен? — выпалил Ричард.
— Не совсем…
— Ей надо сказать, — настаивал сын. — Она этого хочет. — Голос его звучал настойчиво, твердо. — Может, мне сказать?
— Нет.
«Только не теперь», — подумала Розмари, но сказала лишь:
