Хендерсон, король дождя - Беллоу Сол

— Помните, вы говорили о «грун ту молани»? Так наши друзья арневи называют жажду жизни. Но какая может быть «грун ту молани» в обществе коров?

«Или свиней», — подумалось мне.

Нет смысла обвинять Ники Гольдштейна. Он не виноват в том, что еврей и сообщил мне о своём намерении разводить норок в Катскилле, а я в ответ ляпнул насчёт свиней. Все гораздо сложнее. Должно быть, я был обречён возиться со свиньями задолго до знакомства с Ники Гольдштейном. Две свиноматки, Эстер и Валентина, вечно таскались за мной со своими пятнистыми брюшками и жёсткой, как булавки, щетиной. «Держи их подальше от подъездной аллеи», — потребовала Фрэнсис. А я огрызнулся: «Попробуй только их тронуть? Эти животные — часть меня самого».

— Сунго, — сказал после продолжительной паузы король, — слушайте меня внимательно, я хочу поделиться с вами своим самым заветным убеждением. Само развитие нашего вида — пример того, как воображаемые образы становятся реальными. Это — не сон, не сказка. Птицы летают, гарпии летают, ангелы летают, Дедал с сыном летали. И вот, пожалуйста, — вы смогли прилететь в Африку. СамОй возможностью своего усовершенствования человек обязан воображению. Воображение, воображение и ещё раз воображение. Оно превращает ненастоящее в настоящее. Оно поддерживает, преобразует, возрождает. Я убеждён: все, что только гомо сапиенс способен вообразить, он рано или поздно осуществит на практике. Преобразит самого себя. О, Хендерсон, какое счастье, что я вас встретил! Я давно тосковал по ком-то, с кем можно было бы этим поделиться. Собрата по духу. Сам Бог послал вас!

ГЛАВА 19

Дворец окружала свалка. Там среди мусора и камней росли чахлые деревца с колючками и нездоровыми наростами. И с красными цветочками. Они находились в ведении Сунго. Мои девочки время от времени поливали их, и они с грехом пополам продолжали своё существование. На солнце цветы казались особенно глянцевитыми и тугими. Когда я возвращался из камеры со львом, с надорванными рычанием связками, гудящей головой, слезящимися глазами и подгибающимися ногами, солнце помогало мне в кратчайший срок почувствовать себя выздоравливающим. Знаете, как у некоторых проходит выздоровление? Они становятся сентиментальными: ходят и мурлычат песенки себе под нос; обыденные картины окружающего мира трогают их до глубины души; они во всем находят красоту. И вот я на глазах у всех в умилении склонялся над цветами и любовался всяким мусором. Зеленые шаровары Сунго липли к ногам, а к шее — непривычно густые и чёрные кудри, которые отросли в последнее время и из-за которых шлем плохо держался на голове. Возможно, моё обновлённое сознание уже привело к внешним переменам.

Все знали, куда я хожу, и наверняка слышали рычание. Если я, находясь наверху, слышал Атти, то и они слышали меня. На глазах у наших с королём врагов я вваливался во двор и утыкался носом в цветы. Вообще-то они не имели запаха, зато ласкали мне душу. Подходил Ромилайу, чтобы предложить свою помощь. («Ромилайу, — спрашивал я, — как тебе эти цветы? Слышишь, как они шепчутся?»). Даже теперь, когда я считался заразным из-за общения со львом, он не отрёкся от меня, не стал искать защиты на стороне. А так как я ставлю преданность превыше всего, я всячески старался дать ему понять, что считаю его свободным от всяческих обязательств.

— Ты настоящий товарищ, — сказал я ему однажды, — и заслуживаешь нечто большее, чем джип.

Полюбовавшись цветочками, я шёл в свою комнату и ложился на кровать — разбитый, грузный, с выпирающим брюхом. Откровенно говоря, я не очень-то верил в теорию короля. Там, в камере, пока я проходил через все круги ада, он праздно слонялся взад-вперёд. Иногда после моих упражнений мы ложились втроём на широкую деревянную платформу, и он говорил:

— Здесь так покойно… Я плыву. Попробуйте и вы.

Но я ещё не созрел для плавания.

После краткой передышки король начинал снова гонять меня. В конце же он был само сочувствие.

— Вам лучше, мистер Хендерсон?

— Да, лучше.

— Легче, не правда ли?

— Да, ваша честь.

— Спокойнее?

Я начинал закипать. Он не отставал.

— Что вы чувствуете?

— То же, что котелок с кипящей водой.

— Понимаю. Вы накапливаете жизненную энергию.

После этого он с сожалением задавал вопрос:

— Неужели вы все ещё боитесь Атти?

— Вот именно. Предпочёл бы прыгать с самолёта. Во время войны я просился в воздушно-десантные войска. Подумайте об этом, ваше величество. В этих штанах я запросто мог бы прыгать с высоты пятнадцать тысяч футов.

— У вас очень тонкий юмор, Сунго. Но я уверен, скоро вы поймёте, что значит быть львом. Я верю в ваши способности. Старое «я» сопротивляется, да?

— Старое «я» заявляет о себе громко, как никогда. Я почти физически чувствую, как на меня давит его груз.

— Перед началом выздоровления состояние иногда ухудшается, — пояснял король и пускался в рассказы о болезнях, с которыми он сталкивался в бытность свою студентом-медиком.

С каждым днём я все больше убеждался в том, что все знают, куда я хожу по утрам, и поэтому боятся меня. Я явился, как дракон, — может, это король призвал меня, чтобы помочь ему сразиться с Бунамом и навязать племени другую религию? Я пытался втолковать Ромилайу, что мы с Дахфу не делаем ничего предосудительного.

— Просто у короля богатая натура. Он вернулся не затем, чтобы прохлаждаться со всем этим бабьем. Взошёл на трон, чтобы хоть чуточку изменить мир к лучшему. Ведь как обычно бывает? Человек вытворяет черт-те что, но, пока у него нет своей теории, никто и слова не скажет. Так и с королём. Он меня нисколько не обижает. Я понимаю, внешне выглядит иначе, но, поверь, Ромилайу, я занимаюсь этим сугубо добровольно. Просто неважно себя чувствую. У меня лихорадка; слизистая оболочка носа и рта воспалилась — ринит, наверное. Попроси я, король наверняка дал бы мне какое-нибудь лекарство, но я не хочу докучать ему жалобами.

— Я на вас не сержусь, сэр.

— Пойми меня правильно. Человечеству нужны такие, как король, — чем дальше, тем нужнее. Перемены должны быть возможны! Если нет. значит, плохи наши дела.

— Да, сэр.

— Американцев считают непробиваемыми, но и они стремятся решать глобальные проблемы. Протестантизм белых, конституция, Гражданская война, капитализм, завоевание Запада… Все великие дела и войны произошли до меня и моих ровесников. Зато на нашу долю выпала важнейшая схватка из всех: схватка со смертью. Пора наконец разобраться с ней. И в этом я не одинок. После войны миллионы моих соотечественников устремились на поиски ответа на вопрос: как исправить настоящее и приоткрыть завесу будущего? Клянусь тебе, Ромилайу, таких, как я, пруд пруди: в Индии, Китае, Латинской Америке и других местах. Как раз перед отъездом я читал о бывшем преподавателе игры на фортепьяно из Манси, который заделался буддистским монахом в Бирме. Видишь ли, я — человек, живущий интенсивной духовной жизнью. Судьба нашего поколения — отправляться в широкий мир в поисках высшей мудрости. А ты думал, почему я здесь оказался?

— Не знаю, сэр.

— Я не могу смириться со смертью моей души. И поэтому буду поддерживать короля Дахфу, пока он не поймает своего отца Гмило. Если я с кем-то дружу, Ромилайу, то преданно, от всего сердца. Я знаю, что такое быть погребённым в себе самом. Беда только в том, что, как оказалось, я плохо поддаюсь переобучению. Король — одареннейшая натура. Хотел бы я знать его секрет.

Ромилайу спросил, о каком секрете я говорю.

— Секрет его отношения к опасности. Подумай, как много у него поводов для тревоги! А теперь посмотри, как он лежит на кушетке. У него наверху есть старинная зелёная кушетка, такая большая, что, должно быть, её туда доставили на слонах. Как он возлежит на ней, Ромилайу! А все эти дамы ему прислуживают. Однако на столе рядом с кушеткой стоит блюдо с двумя черепами: его отца и деда. Ромилайу, ты женат?

— Да, сэр. Два раза. Но сейчас иметь одна жена.