Вильям Козлов - Я спешу за счастьем
— Он бы мог и не ходить туда, — сказал я. — Добровольно.
Николай прижал нос к стеклу:
— Динка что делает… Мальчишку носом в сугроб тычет! Ты погляди, ему с ней не справиться.
— Его теперь из техникума шугнут. Генька Аршинов…
— Что Генька? — сердито заговорил Николай. — Генька — это еще не комсомол. А из техникума за такие дела гнать надо. И не только его. Тебя тоже.
— Пожалуйста, — сказал я. — Не заплачу.
— Знал, что Мишка ворует, и молчал!
— Я говорил ему…
— Говорил! Надо было по морде надавать!
— Мишка так, сбоку припека. Что Корней скажет, то Мишка и сделает.
— Много они… награбили?
— Начальник говорил, тысяч на тридцать. Так это Корней. А Мишка…
— Что Мишка? Такой же ворюга, как и твой Корней.
— Корней не мой…
— Водку с ним пил? Пил! Деньги от него брал? Брал!
— Не ори, — сказал я. — Я и сам орать умею.
Николай вскочил с подоконника и заходил по комнате. Пол скрипел, этажерка шаталась.
— Вот так жук в зеленых обмотках…
— Пока, — сказал я, поднимаясь.
Николай подошел ко мне. Остановился и, покачиваясь на носках, спросил:
— А куда он деньги девал?
— Ты же знаешь Мишку. У него деньги не задерживаются. Гол как сокол. Сапоги купил да флакон одеколону «Гвоздика».
Николай уселся на подоконник, покачал головой.
— Влепят ему самое малое пару лет, — сказал он.
— Человек все понял… Сам пришел. Надо же учитывать?
— Учтут… И все-таки посадят.
— Будь здоров, — сказал я.
Разозлил меня Бутафоров. И без него на душе кошки скребут. Ну что он может сделать для Мишки? Как суд постановит, так и будет, И зачем дурака понесло в милицию?
Я уже порядочно отошел от дома, когда вспомнил про Рысь. Повернулся и зашагал обратно. Не доходя до реки, увидел ее. Рысь сама ковыляла навстречу. Конек у нее был только на одной ноге, другой она держала за ремешок. Рысь шла, и конек покачивался у нее в руке. Она меня не видела. Лицо у Рыси было расстроенное, одна щека горела, — наверное, мальчик, с которым она дралась, приложился. Я вдруг смутился. Что ей сказать? И вспомнил: месяц назад в метель она сорвала с моей головы шапку и не отдала. Я с неделю ходил без шапки, даже насморк схватил. Куркуленко наконец сжалился и выдал новую, с вычетом из стипендии.
Я стащил с головы шапку и затолкал в карман. Скажу Рыси, что пришел за шапкой.
Увидев меня, Рысь замедлила шаги, а потом совсем остановилась. Большущие зеленоватые глаза ее смотрели на меня виновато.
— За шапкой? — спросила она.
— В больнице с месяц провалялся, — соврал я. — Тиф.
— Тиф? — Рысь сочувственно покачала головой. — Брюшной?
— Ага. Брюшной. Чуть не помер.
— Бедненький… Тебя вошь укусила?
— При чем тут вошь? Простудился.
Глаза у Рыси стали веселыми:
— А вот и врешь! От простуды тиф не бывает. Тебя огромная вошь укусила!
— Гони шапку, — сказал я.
— У меня ее нету. — Рысь махнула коньком. — Она там.
— Где?
— Там, — Рысь показала на Ловать. — Ее ветер унес… Я утром чуть свет встала и побежала на речку. Искала-искала — не нашла. Метель ночью была. Укатилась твоя шапка куда-то.
Рысь не изменилась. Только чуть-чуть повыше стала, и вьющиеся белокурые волосы отросли. Теперь она больше походила на девчонку. А глаза такие же кошачьи. Озорные глаза. И смотрели они на меня с любопытством и насмешкой.
— Черт с ней, с шапкой, — сказал я. — Другую достал.
— Зачем тебе шапка? — Рысь совсем близко подошла ко мне. Осторожно дотронулась рукой до моих волос и сказала: — Тебе идет без шапки.
Я взглянул ей в глаза: смеется? Но глаза у Рыси были серьезные и немного грустные.
Она отвернулась, чиркнула коньком по утоптанному снегу и вздохнула.
— Уроки нужно делать, — сказала она. — Не хочется.
— Не делай, — посоветовал я.
— Вызовут… Меня всегда вызывают, если не выучу. Закон.
— Тогда выучи, — сказал я.
Рысь взяла меня за руку и показала на разрушенную часовню, что стояла на берегу у кладбища.
— Кто там сидит на крыше? — спросила она.
У часовни и крыши-то не было. Сколько я ни пялил глаза на развалины — ничего не увидел.
— Никого там нет, — сказал я. — Выдумываешь.
— Там живут два голубя. Серый и белый. Как ты думаешь, холодно им?
— Летели бы в жаркие страны, — сказал я.
— Они любят друг друга. Им вдвоем тепло.
Рысь смотрела на часовню. И глаза были грустные. А я смотрел на Рысь. Ветер ворошил на ее голове тугие белые пряди. На губах девчонки появилась улыбка. Рысь повернулась ко мне, хотела что-то сказать и… ничего не сказала. Глаза стали острыми, насмешливыми.
— Ты знаешь басню «Вороне бог послал кусочек сыра»? — спросила она. — Мне нужно перевести ее на немецкий язык… Ты знаешь немецкий?
— Французский знаю, — сказал я. — Немецкий — это чепуха.
— Как по-французски ворона?
— Ворона?
— Ворона.
— Не знаю, — засмеялся я. — Слов десять запомнил…
— А Лев Толстой уйму знал языков… И читал и говорил свободно.
— То Лев Толстой…
— Я бы захотела — выучила немецкий…
— Главное — захотеть, — сказал я. — Льва Толстого никто не заставлял. Он сам. Захотел и выучил.
— Я знаю, почему он учил иностранные языки.
— Легко давались…
— И еще потому, что ему было скучно в Ясной Поляне, — заявила Рысь.
— Мне тоже скучно, — сказал я, — а французский идет туго.
— Ты наврал, что болел? — помолчав, спросила Рысь.
— Болел… У меня жуткий насморк был.
— Ты чихал, а тебе все говорили: «Будь здоров!» Да?
— Сначала говорили, а потом надоело. Я чихал по двадцать раз подряд.
— Я бы столько не смогла, — вздохнула Рысь.
У меня замерзла голова. От холода, вероятно, и все мысли разбежались. Но вытаскивать из кармана шапку на глазах у Рыси не хотелось. А потом она сказала, что мне без шапки идет… Ради этого можно немного померзнуть. Мне интересно было разговаривать с ней. Я смотрел на нее с удовольствием и мог слушать сколько угодно. Эта девчонка не уставала удивляться, смеяться, сердиться. И всё это она делала искренне.
— Иди переводи свою ворону, — сказал я. — И сыр, который ей бог послал.
Рысь протянула мне конек с оборванным креплением:
— Свяжи… Если б ремень не лопнул, он бы меня, убейся, не догнал.
— Кто «он»? — спросил я.
— Да Ленька из нашей школы… У него беговые.
Я подул на пальцы и стал связывать ремни. Кожа затвердела на морозе, и дело подвигалось с трудом. Из-за какого-то Леньки я должен потеть. Рысь стояла и смотрела. Кое-как я связал ей ремень.