Михаил Елизаров - Мы вышли покурить на 17 лет…
Назаров рыдал, некрасиво выпятив нижнюю губу. Поразительно — ребенком точно так же рыдал. С обезьяньей губой оттопыренной. И некстати вспомнился фильм «Бойцовский клуб», сцена, где ревут мужики с ампутированными яйцами, жалуются друг дружке…
Было стыдно, но слезы не заканчивались.
— Жизнь проебана вся… — всхлипывал. — Ни семьи, ни детей! На хуй никому не нужен! На! Хуй! Ни! Кому! — озаренно восклицал Назаров. — Эврика, блять! — И снова зарывался в Вадюхино плечо.
— Отцу с матерью нужен… Мне, Вике… Назарыч, перестань…
Вадюха смущенно оглядывался по сторонам: — Ну, что мы с тобой, как два педика, стоим тут, обнявшись… Чего уставилась?! — спрашивал у проходившей мимо бабы. — Не видела, как человек плачет?!
— Алкашня чертова! — та ругалась.
— Хуй тебе на глупое лицо! — огрызался Вадюха. — Успокойся, братушка… Тихо, тихо… Вот как буду с тобой дружить, если ты такой рева?..
Назаров выплакался и протрезвел.
Пошел провожать Вадюху до подъезда.
— Вика говорила, что у тебя баба в Белгороде… — Голос после слез был капризный, гундосый.
— Назарыч, не пугай меня… — смеялся Вадюха. — Ты ревнивый? Ну, была… Такое шапито! Светка паспорт от меня прятала, чтоб я уехать не мог!
— Ты уверен, что не болеешь? Ты легкое проверял? — спрашивал Назаров.
— Все нормально… Не сдохну… Как же я тебя одного по этой жизни оставлю?
Назаров спьяну не мог вспомнить код домофона.
— Тридцать девять, ключ, — подсказывал Вадюха. — А дальше — семьдесят один, пятьдесят шесть. Семь мужиков выебали одну телку пять-шесть раз. Понял, как запомнить? Ой, братушка! А знал бы ты, какой у меня ганг-банг на карточке в ощадбанке!.. Точно не зайдешь?
— Не, домой поеду…
Пошел ловить машину. Водитель подозрительно оглядел Назарова: — Деньги покажи…
Назаров протянул пятьдесят гривен. Водитель смягчился: — Только это, будь другом, в салоне не нарыгай, ладно? Очень тебя прошу…
* * *Полночи крутились пьяные калейдоскопы и цифры. «Допустим, продам дробилки, — высчитал Назаров. — Максимум за десятку… И что?.. Кредит возьмем… Аренда ангара… Это сколько?» — с ума сходил от тошноты и навязчивой калькуляции.
Хмель вышел, заболела бровь. Проснулся утром — сушняк зверский. Попил кипяченой воды из чайника. Снова лег. Фактически на пол — подкачивать матрас сил не было. Спасался цитрамоном и маалоксом. Сделал из полотенца компресс.
В двенадцать разбудила Вика: — Как ты, котеночек?
Назаров что-то простонал.
— Хочешь, я приеду?
— Ой, не стоит, наверное… Я вчера с Вадюхой перебухал… И ебло вдобавок разбил.
— О, господи, котик… Где разбил? Сильно?
— Ну, случайно ударился… Не сильно… В общем, только проснулся, лежу опухший, страшный и с чудовищным перегаром. Ты меня такого увидишь и сразу разлюбишь.
Вика помолчала, потом сказала: — Так смешно… Еще в школе девчонки советовали, чтобы разлюбить парня, нужно представить его на унитазе — ну, как он тужится, пукает… А мне тогда одноклассник очень нравился… Ну, я представляла его на унитазе, представляла и в итоге еще больше полюбила…
— Викусь, солнце, давай я чуть позже перезвоню, — предложил Назаров. — Чуть отлежусь, в порядок себя приведу…
Снова разбудил мобильный. Назаров измученно по-кошачьи алекнул, потом включил представительский баритон: — Добрый… Да сдаю… Двушка, тихий центр, первый этаж. Две комнаты — раздельные — общий метраж пятьдесят два метра. От метро — два шага…
Все-таки отец в Полтаве время не терял и подогнал клиентуру — турфирма интересовалась.
— Вы знаете, — рассудительно гудел Назаров, — я бы хотел шестьсот долларов… Ага… Ну, давайте — ни вашим, ни нашим — пятьсот пятьдесят… Меня на следующей неделе может не быть, я вам оставлю телефон человека… Вадим Вячеславович. Вы с ним договоритесь… Хорошо… Вот и замечательно… До свидания.
— Замкнутый круг… — сказал вслух Назаров. — Жили-были дед да бабица…
Сетка рабица снова откладывалась на неопределенный срок.
С улицы посигналил Вадюха. Назаров выглянул в окно, увидел «девятку». Холодильник торчал из открытого багажника, похожий на сыр из басни про ворону, что во рту держала…
Вадюха занес небольшой телевизор, улыбнулся помятому Назарову: — Здорово, братушка, я скороговорку придумал. Скажи быстро: подобосравшийся подобострастник!
* * *На следующий день Назаров поехал в Москву. Плацкарта не было — даже бокового, брал купе.
Вадюха провожал. Назаров наставлял по турфирме — что и как.
Вид у Назарова был потасканный — ушиб на глазу за прошедшие сутки сделался черно-сливового цвета. И перегар еще… Проводница косилась — мол, «фу-фу, мужчина, не дышите в мою сторону…»
Почему-то было стыдно перед Вадюхой. Будто слово дал и не сдержал. Хотя ничего конкретного не обещал. И с Викой только по телефону попрощался — тоже нехорошо…
— Вадюха, спасибо, дорогой.
— Да перестань, Назарыч!
— Знаешь, — Назаров с трудом подбирал слова, — у меня ощущение, будто я для тебя чего-то не сделал… И понять не могу, что…
— Успокойся, — Вадюха хлопнул Назарова по плечу. — В следующий раз, когда приедешь, исполни для меня ноктюрн Бабаджаняна!
По Вадюхе не было понятно, он просто шутит или еще иронизирует.
Они обнялись, и Назаров поднялся в вагон.
* * *Потом были две таможни. Ночной Белгород окончательно испортил настроение: «Жизнь проебана… Москва-Лариса…»
Назаров долго ворочался — что-то высчитывал. Квартира, дробилки, сетка рабица…
Вспомнил Вадюхиного «подобосравшегося подобострастника» и заулыбался.
Уснул.
Дача
К октябрю я поиздержался. Приятели мне подыскали место для зимовки. Знакомые чьих-то знакомых разрешали пожить у них во Внуково на даче. До мая. Фактически даром, платить только за электричество.
У меня совершенно не имелось загородного опыта. Что я знал о дачах? Туда съезжаются гости. Там спорят, похожие на русалок, девки: — У кого лохмаче? — и неизменно побеждает Хозяйка дачи — у нее, как у героини фильма Тинто Брасса, Миранды…
— А есть веранда? — выспрашивал я у Хозяйки. Мы ехали по Киевскому шоссе. Я то и дело косился на Хозяйку, но видел не благодетельницу, а победительницу в стыдных соревнованиях. Сорокалетняя брюнетка, шамаханский мохнатый типаж.
Я представлял, как стылым вечером вынесу из дома закоптелый самовар. В беседке будет стол, прихрамывающий, словно герцогиня де Лавальер. Я усядусь в скрипучее кресло, утеплюсь пледом, а напротив в дактиле «Бу-дет-гру Стить-об-ле Та-ю-щий Сад…»
