Леонид Габышев - Из зоны в зону
Толкнув калитку, пошел по бетонированной дорожке к двухэтажному особняку, построенному в современном стиле. Слева большой дом старой постройки. И дом, и особняк в одной усадьбе, и Коля подумал: «Надоел старый и отгрохал новый». Около старого красовалась новенькая «Волга», нацеленная на улицу.
Приближаясь к особняку, смотрел на окна: не наблюдают ли за ним? Никого не заметил и подошел к тамбуру. Двери отворены, а на косяке еще кнопка. «Может, и в туалете есть звонок», — подумал он и хотел нажать, но заметил: провод перерезан и замер с поднятой рукой. «А не соединить ли провод? Звонок не работает, и вдруг — звонок!»
Попытался соединить — не получилось. Достал нож. «Сейчас выйдет Евтушенко, а я с ножом! Вызовет милицию». Быстро зачистив и соединив провод, нажал на кнопку. Шагов не слышно. Нажал еще и долго не отпускал». Не работает, — подумал и ошеркал о широкую щетку подошвы. — Надо снять туфли. Нет, не буду. Вдруг не пустят, тогда обуваться. Пригласят — разуюсь».
Поднявшись по ступенькам на удивление тесного тамбура, казанками несколько раз стукнул в дверь. Послышались шаги, и дверь приотворилась. Из притвора смотрела женщина лет сорока. Глядя ей в глаза, негромко сказал:
— Здравствуйте, — и опустил взгляд, но от стыда поднял: у женщины не прикрыты груди. То ли она в платье с огромным, до пупа, декольте, то ли вышла в чем мать родила… Не дождавшись приветствия, смущаясь и смотря женщине в глаза, продолжал: — Я журналист из Волгограда. Пришел взять интервью у Евгения Евтушенко.
К дверям, лая, подбежала собака и, зло рыча, сунула в притвор морду. Женщина притворила дверь, оставив телочку, и крикнула:
— Кубик! Нельзя! Пошел!
Кубик — здоровый пес — рвался в дверь, облаивая Колю, или, вместо хозяина, давал интервью?
— Его нет дома, — под лай пса, ответила женщина.
— Как нет, мне сказали, он дома.
Крупное и продолговатое лицо женщины казалось злым и некрасивым, и хотя пасмурно, разглядел: лицо испещрено ямочками, как после оспы.
— Кто вам это сказали?
Коля молчал — не выдавать же юного земляка — и нарастяжку:
— Да-а-а, ска-за-а-али.
— Берите интервью у того, кто вам это сказал.
Коля не нашел, что ответить напористой женщине и, под лай пса, пробурчав: «До свидания», медленно побрел к калитке. На полпути услыхал лай своры, но ходу не прибавил: его видят из окон и оказаться перед женой Евтушенко или им самим — трусом — нельзя. Собаки, догнав, взяли в кольцо и стали атаковать. Лохматая черная все же тяпнула сзади за ногу, но он не ускорил шаг, и сжал в кармане рукоять ножа: так хотелось погонять евтушенковскую свору!
Отойдя от калитки — обернулся и посмотрел на окно второго этажа, почти сплошь застекленного. У окна стояла женщина и, как показалось Петрову, уперев руки в боки, самодовольно взирала, как бы говоря: «Как тебя наши псы?» Он покачал головой и пошел прочь.
— Хороший сюжет! Потом напишешь рассказ, — выслушав Петрова, заключил Тенин и, помолчав, добавил. — Ты хотел ехать к Шолохову — не вздумай! Если у Евтушенко укусила собака, то у Шолохова — пристрелят.
В Москве Тенин предложил обмыть интервью. Коля купил две бутылки польской водки, — русской не было, — и они засели в квартире, произнося всевозможные тосты. Захмелев, Тенин надоумил позвонить в Кишинев знакомой девушке.
— Представься филологом. Профессором. Скажи: мой друг. Ну, давай!
Коля начал приятный разговор, представившись профессором. Тенин развалился на диване и, улыбаясь, слушал. Ему понравилось: Петров ловко импровизировал и так обольстил Полину, что договорился о встрече, когда приедет в Кишинев.
— Превосходно, — сказал Тенин. — Любого человека берешь, как быка за рога. Выпьем за это.
Выпили.
— А теперь новое задание.
Тенин, отыскав в ящике стола нужную карточку, сказал:
— Звони Аркадию Адамову. Знаешь такого писателя?
— Знаю. Что у вас за картотека?
— А-а, это у меня переписаны московские писатели, их телефоны и адреса. По работе часто приходится звонить. Только не пугайся Адамова. Говори с присушим тебе напором.
И он набрал номер известного писателя.
— Добрый день Это Аркадий Григорьевич?
— Да, — услыхал он в трубке.
— Вам звонит начинающий писатель Николай Петров, поклонник вашего таланта. Я написал три повести на вашу тему, но не решусь отнести в редакцию. Почему? Вы повествование ведете от лица инспектора уголовного розыска, я — от лица преступника. Я отсидел пять лет. Потому повести, боюсь, не опубликуют. Прошу вас: дайте на них рецензии, а если возможно — пристройте.
— Приносите или присылайте в редакцию журнала «Советская милиция», и я напишу рецензию.
— А вдруг к другому рецензенту попадут?
— Не попадут. Рецензию дам я.
— Вы только дадите рецензию, или еще и опубликовать поможете?
— Не могу обещать, — но Петров не дал договорить и с жаром принялся уговаривать Адамова. Иногда срывался на жаргон, и так вошел в роль, что в эти минуты был уверен: три повести у нею написаны. Он смело атаковал Адамова, а тот отвечал сбивчиво, и Коля засомневался: с Адамовым ли говорит?
Тенин — в восторге! Еще выпив, стал называть телефоны, и Коля звонил писателям, представляясь то журналистом, то начинающим поэтом. Одному назначил встречу в ресторане, обещая угостить, другому сказал: «Лечу на такси с двумя бутылками коньяка». Писатели соглашались — дармовщина жгла душу.
Тенин помирал со смеху, выкрикивая все новые и новые тосты и номера телефонов.
Но вот польская кончилась, а у них ни в глазу. Смех протрезвил.
— Эго потому, — сказал Тенин, — что водка польская. Идем в магазин и возьмем русской, она-то свалит. Я верю в русского человека так же, как верю в русскую водку.
Шли по Ленинскому проспекту, и Тенин то песенки напевал, то мелодии насвистывал. Ему весело, и он не обращал на прохожих внимания. Петров шел молча, но тоже в приподнятом настроении. Вот Тенин запел популярную песню «Листья желтые над городом кружатся», и Коля, подхватив, сымпровизировал: «Это, значит нам не надо напиваться».
— Надо, Коля, надо! И мы напьемся! — И он запел: — Этот день победы, порохом пропах…
Коля перебил:
— Дымом провонял…
Так шли они по Ленинскому проспекту, балагуря и не заходя в ликеро-водочные магазины.
— Так, Никола, хватит. Пора в магазин.
Коля купил две русской, и на такси, с песнями, подкатили к дому, попойка продолжалась. Утром опохмелились, а к вечеру еле тепленькие.
Он улетел из Москвы довольный; взял два интервью, купил пишущую машинку, а для жены и дочери подарки.
