Гийом Мюссо - Я возвращаюсь за тобой
Однако это была правда, дети были очень непростыми. Младший безостановочно плакал, старший стал просто невыносим. Приходилось то менять пеленки одному, то одевать другого, то рассказывать сказку, то петь колыбельную, то вести кого-то из них в ясли, к кормилице, в школу, на футбол, на день рождения, к дедушке и бабушке, к педиатру…
Но главное — у нее не оставалось времени на саму себя. Не было времени расцвести, как-то возвыситься над этой повседневной рутиной, гиперпотреблением и домашними обязанностями, которые к тому же следовало исполнять с улыбкой. С каких, например, пор она не могла прочесть роман? Она купила последнюю книгу Филипа Рота и последнюю Халеда Хоссейни, но у нее не было времени даже их открыть. Новый фильм Кроненберга красовался на всех афишах, но она так и не смогла его посмотреть.
— Ху-Ху-Ху-Ху-Ху-Хуууууууу! Я индеец!
Уже нет сил сказать ему, чтобы он замолчал.
Мередит порылась в бардачке в поисках диска классической музыки: арии Генделя, спетые Магдаленой Кожена. Что-то красивое и умиротворяющее. Она уже собиралась вставить диск в проигрыватель, но тут Робби, опередив ее, принялся размахивать перед ее глазами компакт-диском со своим любимым фильмом.
— Я хочу «Пиратов Карибского моря»!
— Не может быть и речи, — отрезала Мередит. — Будем слушать мамину музыку.
Как и каждый раз, когда ему отказывали, мальчишка тут же заорал:
— Я хочу «Пиратов Карибского моря»! Хочу «Пиратов Карибского моря»! Хочу «Пираааааатов»!
* * *— А по телевизору вы не казались таким усталым, — заметила Джесси.
Итан улыбнулся:
— Это говорит о том, что не надо верить всему, что видишь на экране.
— Именно это всегда говорит моя мать!
— Хорошо, в этом она права.
Она отпила кофе, глядя на Итана поверх своей чашки.
— А у вас есть дети?
— Готовишься к карьере полицейского, что ли?
— Нет, серьезно, есть или нет?
— Нет.
— Почему?
— Потому что нет, и все. Так сложилось.
Она продолжила смотреть на него, не моргая, затем отвернулась, так ничего и не сказав.
— А вот у тебя есть родители, и я уверен, что сейчас они беспокоятся…
— Да что вы знаете о моих родителях! Мои родители ни на что не способны, не способны сделать вообще ничего!
— А мне почему-то кажется, что ты их любишь.
— Вы ничего не понимаете.
— Пока ты сам маленький, обычно думаешь, что у родителей одни только достоинства, поэтому слепо их любишь. А потом начинаешь их ненавидеть, потому что они не так совершенны, как ты себе представлял, и ты в них разочаровываешься. Но еще позже ты начинаешь принимать их недостатки, потому что у тебя самого они тоже есть. Возможно, это и означает, что ты становишься взрослым.
* * *— Мама, купишь мне айфон? — спросил Робби.
— Что?
Мередит двинулась по Фронт-стрит.
— Ты купишь мне айфон! Ты купишь мне айфон! Тыкупишьмнеайфон!
— И речи быть не может, чтобы купить тебе мобильный телефон в шесть лет.
— А папа сказал, что может!
— Плевать я хотела, что тебе там говорит твой папа. Я сказала — нет.
— Нет, купишь…
— Если ты сию минуту не прекратишь, получишь по шее, ты понял?
— Если ты меня ударишь, я всем об этом расскажу, и тебя посадят в тюрьму!
Не отвечать, не включаться в его игру.
Чтобы глотнуть свежего воздуха, Мередит опустила стекло. Она старалась дышать как можно глубже, чтобы успокоиться. Еще только десять утра, а силы у нее уже на исходе. Ей необходим уик-энд полного отдыха, чтобы перезарядить батареи и хоть немного побыть в покое. Она на миг представила, что лежит в приятном комфорте массажного салона, растянувшись на животе, а две мощные руки один за другим развязывают все узлы ее напряжения, так терзающие ее плечи и шею. Карамель с шампанским нежно тает у нее во рту, а откуда-то издалека льется приятная музыка…
— Ху-Ху-Ху-Ху-Ху-Хуууууууу! Я индеец.
Мередит вздрогнула и вернулась в реальность.
* * *— А чего тебе не хватает в жизни?
— Того же, что и вам, — главного, — ответила Джесси.
Итан оценил ответ, хотя он был лишен конкретики.
— А я могу тебе помочь?
Он ни на минуту не забывал, что у нее с собой оружие. Пистолет, который она уже один раз приставила к своей голове, чтобы положить конец своему существованию на заре жизни. Но теперь Итан не собирался давать судьбе возможность сказать свое слово.
Джесси пожала плечами, отбросила прядь волос с лица и отвела глаза.
Итан заметил, что за все время их разговора она ни разу не улыбнулась. Ее обида и страдание были почти осязаемы. Надо было собрать всю ее боль, чтобы сделать ее своей, чтобы поглотить ее целиком. Но чтобы это сработало, нужно было найти причину ее тоски, а в таком возрасте разум очень трудно поддается расшифровке. Он знал, что в юности крайне редко к самоубийству толкает действительно трагическое событие. Чаще всего достаточно пустяка — обиды, безотчетного страха, дурацкой ссоры, — чтобы свести счеты с жизнью.
Джесси все смотрела в окно, загипнотизированная видом бездомного, который спал тревожным сном под стеной здания напротив. Сколько времени остается до того, как его обнаружит полиция? Пять минут, десять? Четверть часа — самое большее.
— Сколько стоят ваши часы? — вдруг спросила она.
Итан инстинктивно поправил рукав куртки, чтобы спрятать свой хронометр.
— Не знаю, — ответил он, слегка смутившись. — Дорого.
— Пять тысяч долларов?
— Где-то так, — согласился он.
На самом деле часы стоили 18 тысяч долларов. Это была модель, рекламу которой он увидел в каталоге одной авиакомпании и купил сразу после посадки. Не самое приятное воспоминание о том времени, когда он считал, что это и есть настоящая роскошь — иметь возможность удовлетворить любой каприз, какова бы ни была цена.
— Отказавшись от ваших часов, вы могли бы на целый год внести арендную плату, чтобы у этого человека было жилье.
Раздраженный ее замечанием, он пожал плечами.
— Это не так просто. В твоем возрасте обычно уверены, что есть хорошие бедные, с одной стороны, и злые богатые — с другой. А потом, когда подрастаешь, поступаешь в университет и слушаешь курс по экономике! А что делаешь ты сама, чтобы помочь тем, кто страдает?
— Немногое, — согласилась она, опуская глаза к чашке кофе.
Он сразу же пожалел о том, что вспылил, но это подсказало ему, как действовать дальше.
