Захар Прилепин - Восьмёрка
Постояли минуту молча, глядя, как едут машины.
Лёшка, приметил Новиков, не подёргивал плечом, будто его щекотный попугай потерялся.
— Я ничего не хочу, — сказал Лёшка.
— Почему? — спросил Новиков.
— Как ты себе это представляешь, — сказал Лёшка. — Я буду рассказывать, что кричал: «Адвокат! Адвокат!» — а в это время… меня…
Лёшка долго молчал.
— Я просто буду жить дальше, словно этого не было, — сказал он.
— Тогда я тебе помеха, — сказал Новиков. — Потому что я — был.
Новиков направился во дворы, подальше от людей: откуда-то пришло странное чувство, будто его могут узнать со всем тем позором, что он нёс внутри. Даже не понятно, кто именно узнает, — какие-то прохожие, любые: «Смотрите, это тот, которого лупили бутылкой по лицу… У которого ботинок буквой «Д» на спине…»
Если Новиков видел кого-то — тут же отворачивался, делал вид, что читает объявление на заборе… или садился, расправлял штанину, терзал шнурки. Так часто завязывал, что оборвал один. Пришлось уже всерьёз рваные остатки шнурка связывать между собой.
Ввиду того что человек ходит по родному городу одними и теми же маршрутами, Новиков вскоре понял, что он направляется точно к себе на работу, куда вовсе не собирался.
Развернулся и пошёл в другую сторону.
Он вдруг понял, с кого стоит спросить. С неё всё началось. Это она ткнула в него пальцем из-за угла. В него и в Лёшку.
Через сорок минут Новиков стоял всё в том же дворе, где случилось убийство.
«Это ведь та же самая тётка, что увидела нас тогда… Когда мы с Лёхой сюда зашли вечером пьяные… Наверняка она нас опознала. Из-за неё нас пытали!»
Новиков зачем-то поискал глазами чайник, которым они кидали тогда друг в друга. Так бы он и валялся здесь же.
Подошёл к окну, из которого тогда выглянула перепуганная возможностью нового смертоубийства женщина.
Минуту стоял, вроде бы вглядываясь меж занавесок, но на самом деле рассматривая своё отражение. Так что когда занавески раскрылись, Новиков всерьёз испугался, отшатнувшись.
— Вы чего здесь делаете? — спросила женщина.
Голос звучал глухо, но расслышать слова было можно. Рама в окне стояла одна и старая.
У женщины были длинные серьги в ушах, морщинистая, бледная кожа, сильно накрашенные губы.
«Ей лет семьдесят, не меньше», — решил с неприязнью Новиков.
— Это вы меня опознали? — спросил он. — Меня и моего друга?
Женщина стояла недвижимо, только серьги её раскачивались, как ходики. Такое ощущение, что в голове женщины было огромное внутреннее напряжение, заставляющее серьги двигаться.
— Вы знаете, что со мной было из-за того, что вы не носите очков? — спросил Новиков. — Меня били минералкой по лицу!
— Каким образом? — спросила женщина, и серьги, кстати, вдруг остановились.
— Вы не носите очков, потому что они вас старят! — закричал Новиков. — Старая слепая проститутка!
На этих словах серьги снова начали раскачиваться, только ещё сильнее.
— Если б ты носила очки — ты б не стала в меня тыкать пальцем из-за угла! Зачем ты в меня тыкала пальцем? Ты бы лучше тыкала пальцем в себя!
— Идите вон! — вдруг неистово заорала тётка. — Вон! Кыш!
— Я идите вон? — заорал в ответ Новиков. — Это ты идите вон!
Женщина стремительно вскрыла засовы на окне, — а может, оно и было открыто, — и распахнула створки, сделав столь резкий выпад в сторону Новикова, что едва не выпала. Судя по всему, она хотела ухватить его за волосы обеими руками.
— Вот как! — обрадовался Новиков.
Он отбежал к мусорным бакам, не глядя нашарил там что-то обеими руками — благо контейнер был завален доверху, — и вернулся к окну с пакетом, полным какой-то влажной требухи в левой, и коробкой из-под обуви в правой. В коробке почему-то оказались луковые очистки.
— Держи, слепая блядина! — ликовал Новиков, зашвыривая всё это в квартиру.
Женщина попыталась было закрыть окно, однако Новиков вовремя ухватился за створку.
Едва женщина отбежала куда-то в комнату, Новиков вернулся к мусорным бакам и вернулся с попавшей в жуткую аварию крупной детской машинкой и безжалостно расстрелянным в гордую грудь ржавым тазом.
— Око за око! — кричал Новиков, подпрыгивая и забрасывая в комнату тазик и авто. — Зуб за зуб!
Он сделал ещё несколько ходок, и только когда из разорванного мешка на него высыпалось несколько кило гнилого картофеля, замоченного, судя по всему, в кошачьей моче, Новиков, наконец, успокоился.
На ходу отряхиваясь и деловито потирая руки, Новиков поспешил прочь.
Люди Новикова сторонились, однако настроение его было почему-то весёлым и возбуждённым. Новиков уже знал, куда ему надо идти теперь.
По дороге брюки Новикова подсохли; правда, рукам было пренеприятно — кожа ссохлась, словно состарилась лет на сорок, ладони зудели, пальцы саднили и чесались. Новиков иногда плевал на руки и подолгу тёр их, а иногда бежал — раскрылившись и пугая прохожих — он надеялся, что мириады микробов, поселившихся на нём, унесёт ветром.
Если б Новиков поднял глаза и посмотрел на это тяжёлое, как домна, здание, он расхотел бы туда входить. Однако он шёл, опустив глаза, и сначала видел асфальт, потом ступени, потом заметил двери и с силой толкнул их.
— Мне надо к оперу, который меня бил! — громко сказал Новиков, обращаясь к полицейскому в окошечке контрольно-пропускного пункта.
Полицейский пожевал губами и ничего не ответил, но, показалось, принюхался.
— Слышите, нет? — спросил Новиков, нагнув голову к окошечку, но руки убрав за спину: от них пахло сильнее всего.
— Вы пьяны? — спросил полицейский таким тоном, словно Новиков был участником социологического опроса. — От вас ужасно пахнет. Отойдите от КПП.
— А то что? — спросил Новиков. — А то вам придётся вызвать полицию? — захохотал он.
Несколько человек в гражданском прошли через КПП Новикову навстречу. Каждый из них прикасался специальной карточкой к мигающему квадрату — и железные поручни раскрывались.
— Меня не пустят? — спросил он у полицейского.
Полицейский молчал, как будто Новикова вообще здесь не было, только его запах.
— Почему, когда вам нужно — меня туда тащат, а когда мне — даже не пускают? — спросил Новиков.
Ещё несколько человек прошли мимо него на улицу и несколько — в здание.
Новиков попытался протиснуться за идущим в здание, но рычаги лязгнули чуть ли не по ногам, а полицейский в окошке поднял усталый взгляд и сказал:
— Ещё одна попытка, и я обеспечу вам пятнадцать суток.
Через десять минут Новиков был в метро. На все имевшиеся деньги приобрёл карточку на тридцать поездок.
