Ирина Лобановская - После третьего звонка
— Кто-о? — изумился Виктор. — Какой еще Петя?
— Ты совсем допился! — сурово сказала дочь с осуждающими материнскими интонациями в голосе. — Петя Крашенинников, твой старший сын и мой младший брат! Дошло, наконец?
— Петька? — еще больше изумился Виктор. — Ничего не понимаю… Да он с телефоном-то едва справляется… И что он сказал, если уж смог набрать номер?
— Он сказал, — отчеканила дочь, — ты только не волнуйся, что пришла телеграмма из Саратова, из гостиницы… Там в случайно уцелевшей записной книжке нашли твой адрес… Вчера ночью дядя Алеша сгорел в номере… Насмерть… Тетя Аня легла и не встает. Петя не знает, чем кормить Ваньку и как включать газ. Туда мама сразу поехала. И тебе тоже, наверное, нужно туда ехать, папа…
Облачко под потолком тихо шевельнулось.
— Да нет, зачем, раз туда уже мама поехала, — пробормотал Виктор. — Мы пойдем с тобой смотреть "Женитьбу Фигаро"… Не пропадать же билетам… За такие-то деньги… "Ленком" здорово накручивает, чересчур высоко воспарил в волнующих эмпиреях стихии свободного рынка… Алексис, значит, пьяный заснул и забыл погасить сигарету… Проснуться не успел… Божий человек… Алеша Попович… Танюша! Значит, теперь ты будешь приходить ко мне вместе с Алешкой!
Облачко прижалось к стене. Петр совершенно обезумел, дико вытаращив глаза.
— Какая Танюша? Я? — строго спросила дочь. — Ты это о чем, папа?
— Все о том же, — пробормотал Виктор. — О том же самом — о любви… Хочешь, Танечка, я расскажу тебе кое-что?.. Когда мне было немножко больше лет, чем тебе сейчас, я встретил девушку… Только не полумесяцем бровь… У нее все было совсем не так. Глаза цвета подсолнечного масла и родинка между ключиц… А шапка почему-то без конца съезжала набок… Ты читала такие стихи:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на Земле!
Тем бездельником оказался я. Ее звали так же, как тебя — Таня. Но потом вот этот подонок, — Виктор вытянул руку по направлению к Петру, — да-да, не удивляйся, тот самый, что сидит сейчас рядом с тобой! — встретил нас в лесу… И… — Виктор замолчал. — Это долго рассказывать, Танюша. "Жил-был художник один, домик имел и холсты…" Я убил свою Таню — так получилось. А теперь она приходит ко мне по вечерам. В виде облачка. Вон, посмотри! — он указал рукой вверх.
Дочка подняла голову и внимательно, серьезно вгляделась в потолок. Виктор не знал, что она там увидела, но взгляд у нее остался по-прежнему спокойным и задумчивым.
— Бедный папа! — вдруг сказала она в первом женском прозрении. — Ты бы все-таки бросил пить! Или хотя бы немножечко поменьше… Сразу отказаться трудно.
Виктор озадаченно уставился на нее. Откуда у него, недоделанного кретина и алкаша, и Оксаны, этой железной леди, появилось неземное волшебное создание, сотканное из воздуха, запаха листьев и утреннего лучика солнца? Какая-то необъяснимая загадка природы! Или, скорее, ошибка! Это, пожалуй, точнее.
— Хочешь поговорить с ней? — спросил Виктор.
— С Таней? — без всякого удивления спросила дочь и тут же сама себя поправила: — С тетей Таней?
Таня-большая тихонько засмеялась.
— Смотри-ка, Танюша, ты для нее уже тетя! — изумленно протянул Виктор. — И она совершенно права! Только для меня ты навсегда останешься такой, какой была много лет назад…
— Дочка, значит? — вдруг спросил Петр, о котором они почти забыли, и нехорошо завозился на стуле. — Танюша? Старшенькая?
— Ну да! — кивнул Виктор, не понимая, к чему он клонит. — Я же тебе говорил.
Внезапно Петр вскочил и бросился к Тане. Он схватил ее левой рукой за шею, ловко и умело прижав сразу оба плеча, а правой занес над ней нож, которым хозяин подвала недавно открывал бутылку.
Облачко испуганно метнулось к Виктору. Он медленно встал и напряженно выпрямился.
— Эй, ты, кубик Рубика, кончай балаган! — осторожно, еще не успев испугаться, сказал Виктор, собираясь с мыслями. — Обрыдло, понимаешь? Меня прямо на месте чуть родимчик не хватил!
Дочка сидела бесстрастная и твердая, как стена, и смотрела отцу прямо в глаза ничего не выражающим взглядом.
— Ты! — истерически завопил Петр. — Ты, художник, блядь!
Хоть бы ребенка постеснялся!
— Если ты сейчас же не пойдешь со мной к прокурору и не расскажешь обо всем, я ее прирежу у тебя на виду! Мне все едино!
— Шагать на ночь глядя? — стараясь не сорваться, спросил Виктор. — Это не миниатюрная мыслишка, но надо ее додумать до конца… Ты соображай хоть немного, в темноте выросший, какие сейчас могут быть прокуроры? С утра и пойдем!
— А-а, обмануть хочешь! — заорал Петр, продолжая сжимать Таню. — Не проведешь, не выйдет! Или мы его сейчас найдем, или я ее так до утра и продержу под ножом! Только шевельнись — твоей девки тут же не станет!
Мгновенно протрезвевший Крашенинников быстро прикидывал, как ему лучше поступить. Облачко тревожно реяло над головой.
— Что посоветуешь, Танюша? — тихо спросил он.
— Тяни время! — шепнула она. — Тяни, Витя, из последних сил! Разговори его снова, у тебя это получается! Попробуй! Он на испуг берет, я думаю, все равно не решится… Или не так сразу…
— Не сразу… От этого не легче! — усмехнулся Виктор. — Попробую… Хотя лучше всего сейчас молчать, чтобы ничего опасного не ляпнуть и одновременно давить на психику… Кажется, это называется держать паузу по Станиславскому. Во ВГИКе не проходили? А как к прокурору пойдем, дружище? — спросил он, снова спокойно садясь. — Я впереди, а ты с девочкой и ножом сзади? Что и говорить, картина впечатляющая! А дорогу ты знаешь, приятель? Адресок прокурора имеешь?
Виктор посмотрел Тане в глаза и улыбнулся. Не бойся, доченька, ничего страшного не случится! Дядя так шутит, пугает. Он заядлый шутник, известный!
Таня ответила таким же невозмутимым взглядом. Я не боюсь его, папа, он меня вовсе не испугал, но мы опаздываем в театр! А там моя любимая Шура Захарова…
Что поделаешь, доченька, придется поступиться Шурой Захаровой. Кто знал, что все так нескладно получится… У тебя вообще очень неудачный отец… Тебе шибко не повезло с ним, доченька…
Таня моргнула и снова уставилась материнскими глазищами. Ишь, лупелки какие!
Да нет, папа, мне с тобой очень повезло. Ты напрасно на себя наговариваешь. И твое облачко — чудное, прелестное, необыкновенное… Действительно похожее на молодую женщину со светлыми волосами. А скоро вырастут Петька с Ванькой!.. Знаешь, как будет тогда нам всем хорошо!..
Петр немного растерялся, видимо, представив себе картину, живо обрисованную Виктором. Он, безусловно, слишком многого не учел, вариант был до конца не отработан, хорошенько не обдуман. Да и когда ему было додумывать! Времени же ни на что не оставалось! Действовал больше по вдохновению, по наитию — ну и прокололся, конечно!
— Ты… это… — забормотал Петр. — Я тебе на слово поверю. И девку твою отпущу… Но только ты должен поклясться, что пойдешь со мной немедленно!
Виктор слушал его с видимым удовольствием.
— Съешь еще пирожка! — предложил он, подвинув Петру тарелку. — Утром одна известная художница принесла, ты ее не знаешь. Да это неважно! Пирог больно вкусный! Хочешь, я тебя покормлю, а то у тебя обе ручонки заняты!
Перебор! Петр посерел от злобы.
— Ты мне зубы не заговаривай! — прошипел он. — Чего ты тут про пирог плетешь? Лапшу на уши вешаешь! Облака всякие, бабы голые! — Никак они ему покоя не давали! — Совсем чокнулся? Ты лучше давай говори: идешь к прокурору или нет?
— А что, возможны варианты? — спросил Виктор, погладив бороду, и голос его отвердел.
Петр почувствовал это и тоже в ответ напрягся.
— Ты мне, приятель, альтернативы не предлагал, — продолжал Виктор, недобро поигрывая пустой бутылкой.
Петр покосился на нее с опаской.
Смотри, смотри, сволочь, а ты не бойся, доченька, я тебя в обиду не дам!
— Так что, конечно, иду, но, повторяю, поздновато сегодня для чистосердечных признаний, лучше бы отложить все раскаяния на завтра. С утречка и отправимся, чаю откушав. И пирожок заодно доедим.
Прости, доченька, но в театр мы сегодня все равно не попадем. Нам больше там ничего не покажут. Так вышло! Прости, Шура Захарова! Когда в театрах дают третий звонок?
Петр переминался с ноги на ногу. До утра ему, разумеется, не продержаться. А сегодня и впрямь поздно…
Облачко прикоснулось ко лбу Виктора, и он нежно и благодарно потерся об него, зажмурившись.
— Потерпи немного, Танюша, — шепнул он. — Скоро этот шут расколется, вот увидишь…
Но Петр пока все-таки сдаваться не собирался. Он тоже пытался тянуть время.
— Ты похож сейчас на надувшегося голубя возле Манежа, — сказал ему Виктор. — Грудь колесом, а ткнешь пальцем — и ничего нет, пусто! Дутыш! Фыр-фыр-фыр — и отлетел в сторону нахохлившийся серый комочек из обтрепанных грязных перьев!
