Ирина Степановская - Прогулки по Риму
— Новые высотки — предмет особой гордости наших властей!
— В чем же их оригинальность? — спросила Лара, и я не нашла, что ответить. — И у вас так шумно! — продолжала она. — У меня здесь все время болит голова!
— Шумно в смысле децибел?
— Не только. Здесь так много суеты, а вместе с тем чувствуешь, что ты никому не нужен, что путаешься под ногами, мешая чему-то огромному, не зависящему от тебя.
— Но может быть, это говорит о деловой активности нашего города?
— Может быть, — пожала Лара плечами. — Но посмотри на лица пожилых женщин. Многим лет не больше, чем мне, но они старушки. Они просто доживают свой век. Они никому не нужны, и общество терпит их в лучшем случае как бабушек, призванных выращивать внуков, в худшем — они обуза для работающего населения.
— Но вы, Лара, еще так молоды!
— Это пока я живу там.
Я осторожно предположила, что ее Виктор, должно быть, небогат.
— Нет, у Виктора приличная квартира, хороший деревянный дом на даче, но все равно… — Она помолчала. — Здесь все не так, как в Италии. У мужа там была вилла, а здесь на участке теплица для огурцов…
— Вы хотите сказать, что здесь надо работать больше?
— О нет! И там семья, имеющая участок земли, если нуждается, обрабатывает каждую пядь. Но… я не могу это выразить более точно… Здесь у меня ощущение, будто и я, и Витька — мы все из каменного века, тормоз для всех. Мы всем мешаем, и все ждут, пока мы расчистим путь. Здесь мир принадлежит молодым. В Италии не так. Там пожилые такие же люди, как все.
Она замолчала. Мой кофе остыл. Я думала о ней и не очень ее понимала. Мне казалось, она рисуется, ставит себя выше нас.
— Лара! А вы здесь ходили в церковь? Видели храм Христа Спасителя?
— Зачем мне? — удивилась она. — Когда я жила в Москве, то была атеисткой, как и большинство молодых людей того времени. По церквям мы ходили из любопытства. Я лично пару раз захаживала в Елоховскую, но не молилась. Во-первых, я тогда не знала ни одной молитвы, а во-вторых, мне не нравилось, что наша религия больше грозит, чем обещает, и совсем не стимулирует к действию. А я натура деятельная, не созерцательная.
Я вспомнила, как Лара что-то шептала за день до моего отъезда в той нашей церкви возле Термини с Христом на макушке.
— И вы приняли католичество?
Она засмеялась:
— Тогда я молилась чуть ли не первый раз в жизни, по-детски, без молитвы. И тут же все исполнилось! Чудеса!
— Как же это? — спросила я, исполненная искреннего интереса.
— Да что рассказывать! — Она вынула из мундштука докуренную сигарету и тут же вставила другую. — Итальянцы — как дети. Искренне верят во всех святых, вешают в домах обереги. У них в семьях если пятеро детей, то у каждого свой святой-покровитель, у каждого свое изображение и чуть ли не свой ритуальный культ поклонения. Просто язычество какое-то, — засмеялась она. — Особенно умиляет меня их венецианский Марк, появляющийся всюду с сердито-очаровательным львом, будто с домашним животным на веревочке. Ну вот и я, чтобы скоротать тогда время до отъезда, зашла послушать службу. А поскольку мысли о моем Витьке всю жизнь были со мной, они непроизвольно вылились в простую молитву. «О великий Боже, — шептала я, — если ты и вправду такой милосердный, как о тебе говорят, сделай так, чтобы я еще хоть разок увиделась со своим Витькой!» Ну, и месяца не прошло, раздался звонок. — Лара со значением посмотрела на меня, проверяя, верю ли я ей. Я верила.
— Почему же тогда вы не выходите замуж? — воскликнула я.
Она снова выпустила изо рта прозрачный дым.
— Я не смогу с ним жить. Я пробыла в Москве меньше недели, а уже соскучилась. По работе, по новой группе туристов, по Петро с его автобусом и по своему кафе около дома.
— А Виктор не может поехать в Италию?
Лара посмотрела на меня так, будто я сказала какую-то невероятную глупость.
— Витька? — И повернула голову к входной двери. Между столиками по неширокому проходу по направлению к нам двигался пожилой господин. Собственно, господами я теперь называла всех, по Лариной привычке. Он был довольно высокого роста и очень приличного веса, в добротном костюме, рубашке и модном галстуке. Я догадалась, что галстук подарен Ларой. С виду это был вполне достойный человек, но у него было красное, широкое, старое лицо, нос кабачком, кустистые брови и плохо сделанный зубной протез. Он выглядел как обкомовский работник на пенсии. Лара рядом с ним казалась его внучкой. Я поняла, почему она не захотела с ним остаться. Лара хотела умереть молодой.
Я думаю, она правильно сделала, что не вышла за Витьку замуж.
Неторопливо Лара сложила мундштук в красивую коробочку и взяла со спинки стула пальто-пиджак.
— Счастливо, Лара! — сказала я ей.
Она нагнулась ко мне и три раза по-русски поцеловала. Из окна я наблюдала, как Витька по-хозяйски уселся на место водителя в фиолетовые «Жигули» и, уже изнутри протянув руку, открыл Ларе дверь. Я вспомнила маленького элегантного Петро. Лара усмехнулась и села в машину, положив на колени свой кашемир. Я вспомнила, как аккуратно и мило вела она свой маленький «фиат», когда мы ездили с ней в Помпеи. Потом я еще долго думала о ней, когда возвращалась пешком домой по улице, давно не метенной, но увешанной пестрыми рекламами о красивой жизни. Вспоминала и когда жарила картошку на ужин. И мне показалось, что я поняла, почему Лару так не любили наши туристы. Вовсе не за ее забывчивость на даты и исторические имена и не за ее маленький бизнес. Я подумала, что наши люди еще не поняли, что когда она по утрам, приветствуя всех, произносила своим хриплым голосом слово «господа!», то говорила это искренне. А нам всем чудилась в этом слове насмешка. И наши не могли не чувствовать, что Лара — как они говорили, «сзади — пионерка, спереди — пенсионерка», — с виду одинокая и пожилая, на самом деле переплюнула многих из нас в своем жизнелюбии, стойкости, энергии и молодости.
И на следующее утро, когда Лара, я знала, должна была садиться в самолет, я, не будучи верующей, представляя, как она поднимается по трапу в расклешенных джинсиках и темненьком свитерке, тоже обратила к ней свою языческую молитву любви:
— Ариведерчи, Лара! Пусть боги принесут тебе счастье!
Сентябрь-декабрь 2004 г.
