Михаил Белозеров - Река на север
— Мы заметили вас еще с пристани, ага? — весело сообщила и сразу задавая беседе светский тон. — Ах, как здорово, — она мельком взглянула на берег, как бы приглашая оглянуться на прошлое, — искала тебя, искала... Теперь ты не сбежишь, ага? — Между ними всегда проскакивало нечто такое, что неизменно удивляло его.
Лобок в обтяжку, ничего лишнего, как у манекенщицы на вечной диете, чуть-чуть затянутый кверху, чуть-чуть не так, как у остальных женщин, чуть-чуть красноречивее и обманчивее, словно вбирая все-все — вплоть до последнего волоска в готтентотском переднике. Загадка воображению только для непосвященного, потому что он знал, что она применяет самые современные средства, чтобы не выделяться. Модная одежда — на размер меньше, оголяющая то, что и оголять нечего. Таинственная улыбка. Идеализация себя — то, от чего мы не можем отказаться. Радостно изучающий взгляд: "Ребята, а что я про вас знаю..." Приподнятое настроение от спутника последней модели, которого когда-нибудь подстрелят у входа в какое-нибудь кафе, — длинный и породистый, копия тех, кто сидел в баре, слишком лощеный, слишком надутый, чтобы казаться натуральным. Где их выращивают с наглецой? "Жора" — представила мимоходом, и он, со странным выражением на лице: "а вот мы сейчас покажем...", уже водружал на стол какие-то пакеты со снедью, головку сыра "рондо" и вино в плетеных бутылях и складывался пополам, чтобы засунуть под стол ноги и усесться. Голову откинул назад, и кадык — серьезное приобретение серьезных мужчин — выразительно задвигался:
— Прекрасная погода, не правда ли?
Где-то и как-то его обучали светской беседе. Но он знал, как надо класть вилку, чтобы не огорчать присутствующих, — исправил, метнув в официанта надменный взгляд, — зубцами вверх.
Иванов от изумления чуть не закашлялся.
— Я гоняюсь за тобой с самого утра, — созналась Гд., ничуть никого не стесняясь и сразу же бессознательно отрекаясь от своего спутника. Она умела это делать. У нее была хорошая школа профессиональной неунывающей любовницы: улыбка и явно подобранные для этой же цели смешливые глаза.
— Машину оставил этим болванам, — произнес ее спутник самодовольно и невпопад. — Небось, не украдут. — Глухой голос, никак не вязавшийся с ростом и кривыми лошадиными зубами.
Официанты с профессионально-каменными лицами, толпясь, накрывали на стол.
— Шутка, — сказал он, — с нашей стороны. — И засмеялся — громко, уверенно, не глядя, сунул кому-то из них сложенную купюру. — Чтобы было все как положено. — И попытался обнять Гд., но она, отстраняясь неуловимым движением плеч, словно удобнее устраиваясь на стуле, откровенно и пристально посмотрела на Иванова.
— У тебя больные глаза... — объявила она всем, словно заявляя на него права.
И Иванову на мгновение стало приятно, словно он вошел в старую, знакомую квартиру со знакомыми запахами и доверительностью, которые окутывают тебя, когда ты садишься в продавленное кресло со стаканом разбавленного газировкой джина и вытягиваешь ноги в тапочках.
И тут же подстраховочное объяснение для Изюминки-Ю, полное изящного вранья:
— Представь, дорогая, пропал на полгода. Как я его ненавижу...
При этом она прищурила глаза и томно и деликатно притронулась к руке Изюминки-Ю:
— Не волнуйтесь, милая, я его сразу не украду, ага?..
Она умела делиться и не устраивала сцен ревности.
— Он мне о вас рассказывал, — произнесла Изюминка-Ю, приведя Иванова в изумление и заставив Гд. произнести сакраментальное:
— Да? Я вам так скажу, не суй себе между ног ничего такого, чего нельзя сунуть в рот, ага?
Чуть не подавился — не вовремя набил рот едой, замер, прислушиваясь к исходящим пивным газам. Даже закрыл глаза на те несколько мгновений, в течение которых боролся с пищеводом. Знал, что одно время полностью занимал ее воображение. Теперь она действовала по инерции, пробуя на нем свои старые привычки. Он их слишком хорошо помнил.
— Вы одна из его кривых персонажей, — произнесла Изюминка-Ю, вставляя в коробку с соком длинную трубку. — Он очень увлекается этим.
— Еще надеюсь, — произнесла Гд. и бросила на Иванова вопросительный взгляд: "Кто это такая?"
Талия у нее была еще волнующе тонкой, а чуб играл роль громоотвода для любых соперниц, потому что она умела глядеть из-под нее очень честно и откровенно, так что ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения в отношении ее намерений.
— Ты любого запутаешь, — заметил Иванов с той интонацией, которой заканчивал дела.
Иногда перед умными женщинами ему за нее становилось стыдно. Иногда он стыдился самого себя за ее вульгарность и неумение говорить в компании, где она могла повернуться спиной ко всем остальным или двумя руками со страстью поправить грудь, изогнувшись при этом, как гусеница, всем телом. Иногда она ему заявляла: "А я вообще не думаю, что я делаю, это ко мне не относится..." — и глядела испытующе, словно ждала протеста, исследуя при этом языком дырку в зубе. Двусмысленность некоторых женщин даже нравилась ему. Но сам он ее первым никогда не бросал.
— Конечно, я не идеальна, дорогой... — довольно произнесла Гд. после паузы и сладко улыбнулась. — Ага?
Она была хорошей, безобидной притворщицей и даже не скрывала этого. Иванов долго не мог понять, умела ли она ревновать вообще. Уж он-то ее точно нет.
— Как раз настолько, чтобы прокатиться по Красному морю, — опять сообщил ее спутник.
— Правда? — удивился Иванов и внимательно посмотрел на нее, ища какие-то изменения.
Брови ее взлетели кверху и там, где положено было появиться смущению, вспыхнула надпись: "Не обожгись! Иначе я тебя не прощу!", и он подумал, что, наверное, не забыл ее, да и не мог забыть — настолько он ее хорошо знал, и что ему будет трудно потерять и даже разлюбить ее — насколько таких женщин можно было любить.
Так далеко на юг она еще никогда не забиралась. Пару раз исчезала в столицы, один раз, по крайней мере, из того, что он знал, плавала по Арктике — с каким-то капитаном освоила Северный полярный путь, дважды "увозилась" в Среднюю Азию и раз — в Сибирь, но ей всегда хватало ума и денег, чтобы вернуться. Их ночи были наполнены горечью и ее отчаянием, долгими и осторожными объяснениями, которые она сама же и заводила. Иногда он тоже увлекался этой игрой, но с определенного момента стал избегать их, потому что они всегда повторялись, как две капли воды.
— Каюта экстра-класса, из четырех помещений, о двух туалетах. — Кажется, ее спутник гордился таким вложением денег. — Главное, что там был еще и кабинет.
Важности его не было границ. Иванов встречался с такими, большинство из них хорошо умели пускать пыль в глаза.
Гд. вовсе не отреагировала, и только от Иванова не ускользнула нервная жилка нетерпения на виске. Уж это что-то значило.
— Скажите, как интересно... — И Иванов уловил в голосе Изюминки-Ю ироническую нотку и с любопытством взглянул на нее. Детка не была лишена выдержки и юмора.
— Это твоя подружка? — спросила, наклоняясь, Гд.
Если бы сейчас он мог быть уверенным в этом. Он даже не решился спросить взглядом.
— А?.. — спросил тихонько у Изюминки-Ю.
— А... — Ее глаза игриво пробежали по его лицу.
В них еще было достаточно воли, и ему это нравилось. Это ему нравилось вот уже несколько дней, и он не знал, что с ними делать.
— Я пропал... — шутливо произнес он.
— Я тоже... — ответила она, забавно наморщив нос, и он подумал, что такие лица, с правильными чертами, не теряют привлекательности и в зрелые годы.
— Но, но, но... — запротестовала Гд. — Брэк! — И, апеллируя к спутнику: — Ты посмотри?!
— Где-то в Джидде нас накрыл ураган, — мрачнея, заметил ее спутник.
— Георг... — она впервые назвала его по имени, — это был просто дождик!
— Именно дождик, — тут же согласился он.
— Тю ты! — возмутилась, повернувшись в нему спиной.
Она всегда была склонна к полным именам и не упускала инициативы в разговоре:
— Это был просто дождик! Банальный, жалкий, пятиминутный дождик! Даже паломников не замочил.
— Ну да, — покорился он. — Я и забыл. Нас как раз высадили на материк...
— Остров, — поправила она.
— Безусловно... — улыбнулся он. — Полный вот таких птиц.
— Чаек, — уточнила Гд.
Должно быть, они переживали вторую часть своей весны.
Гд. сделала нетерпеливые глаза:
— Он уродился таким... — пояснила она, — старым.
— Точно! — согласился ее спутник, радостно оголяя лошадиные зубы.
Иванову показалось, что он даже не обиделся, но ошибся.
— И с вами так же... — обреченно пожаловался он им, обращаясь больше к нему, чем к Изюминке-Ю, — с небес на землю?
Ему не удалось справиться с нею, это было ясно сразу. Возможно, он просто не стремился к этому.
— Не отчаивайтесь, — посоветовала Изюминка-Ю.
