Роберт Ирвин - Алжирские тайны
Много времени я провожу в районе порта. Когда моя миссия будет выполнена, я намерен покинуть эту страну. Однажды туманным утром, когда я иду по набережной в сторону здания компании «Транс-атлантик», происходит то, чего я ждал давно и в то же время никак не ожидал. Кто-то останавливает меня, опустив руку мне на плечо. Резко обернувшись, я достаю из кармана «ТТ» и приставляю ствол к груди незнакомца. На человеке длинное теплое пальто из тех, что носят лишь бродяги да англофилы из высшего общества. На голове у него старомодная фетровая шляпа, а лицо по самые глаза закрыто шарфом. В этом лице есть нечто очень странное. Возможно, все дело в подернутых влагой, поблескивающих глазах. Явно не одобряя мои манипуляции с пистолетом, человек поднимает руки.
— Филипп, вы что, меня не узнаете? — Голос приглушен, но в нем слышны умоляющие нотки. — Не стреляйте, мой старый друг, мой старый спарринг-партнер. Неужели вы меня не узнаете?
— Как я могу узнать вас с этим сраным шарфом на роже?! — И я протягиваю руку, чтобы сорвать с него шарф.
Лучше бы я оставил шарф на месте. То, что я вижу, трудно описать. Мне не сразу удается уразуметь, чем именно поражает меня увиденное — эти большие глаза, полные мольбы, сострадания и благожелательности, гораздо ниже — рот с парой сломанных зубов, а между глазами и ртом — две большие щели, как на собачьей морде. Что-то в этом привидении наводит на мысль о «memento mori» — как будто смерть собственной персоной явилась сегодня в порт за мной. Лишь тогда, когда человек стыдливо отворачивается, чтобы помочь мне все это осмыслить, я осознаю увиденное. Этому человеку отрезали нос.
— Филипп, я — Рауль.
Будь это не Алжир, человека можно было бы принять за жертву запущенного сифилиса, но мне уже доводилось встречать жертв подобных операций на улицах столицы. В пятьдесят пятом году ФНО приказала всем мусульманам воздерживаться от курения. В заявлении говорилось, что лишь благодаря курению набивают мошну крупные колониальные табачные компании. Некоторые арабы, не обращая внимания на приказ ФНО, продолжали курить. Члены ФНО стали хватать таких людей и отрезать им носы. Кажется, при этом использовались секаторы, подобные тем, что обычно применяются в садоводстве. Департамент пропаганды генерала Массю распространял во Франции плакаты с изображением жертв. Мне уже доводилось видеть такие лица, но, разумеется, гораздо неприятнее, если это происходит с европейцем.
— Моя песенка спета. С мечтой об адвокатской практике можно распрощаться. Это очевидно. После вашего ухода Зора взяла детей и уехала — не знаю куда, — а мне удалось вытащить из уха застрявший там кусок иглы. Потом наконец приехала Шанталь с лейтенантом Швабом. Я пытался объяснить ему, как случилось, что вы сбежали, но они мне не поверили, а может, и поверили, но остались недовольны. Не знаю. Так или иначе, вот что они со мной сделали. Можно сказать, несчастный случай…
Рауль продолжает болтать свое. Я то и дело озираюсь по сторонам. Не исключено, что за Раулем следят ультра из «Сынов Верцингеторикса». Не исключено, что сегодня утром Нунурс вышел из дома и следует за мной по пятам. При мысли о том, какой будет его реакция, если он обнаружит, что Рауль еще жив, меня пробирает дрожь. Как бы там ни было, мне больше не хочется видеть Раулево лицо.
— Нет, я не злюсь. Странно, не правда ли? Вывод, который сделала Шанталь, логичен — логичен, но ошибочен. Но зла я не держу. Думаю, пора положить конец убийствам и увечьям. Я рад, что нашел вас, дружище. От наших споров я получал огромное удовольствие. После них я о многом задумывался. В самом деле, для меня это были последние по-настоящему счастливые минуты в жизни. Я знал, что рано или поздно вы приедете в Алжир, и надеялся вас снова повстречать. Я искал вас. После того случая я часто задавал себе вопрос, почему вы меня не убили.
Мне нечего сказать Раулю. А вот с Шанталь я бы поговорил. Меня поражает ее сила воли. Неужели она и вправду приказала это сделать? Просто восхитительная жестокость. Восхитительная, но в то же время животная, ведь, поскольку злодеяния крайне правых никак не способствуют делу гуманизма, все их зверства можно считать попросту неприятными, никчемными причудами истории — двухголовыми телятами политики. И все-таки жаль, что я не взял с собой фотоаппарат. Какая женщина! Рауль по-прежнему говорит, и теперь в его дрожащем голосе слышны злобные нотки:
— Причем я не раз жалел, что вы меня не убили. Но ведь жизнь должна продолжаться, правда? Сигарету хотите?
Я качаю головой. Он достает из кармана пальто сигарету «Бастос», закуривает, и вскоре из двух отверстий у него на лице начинает валить смрадный дым.
— Потом у меня возникли трудности в больнице. Пришлось сказать, что это дело рук террористов ФНО. Обмолвись я хоть словечком о «Сынах Верцингеторикса», думаю, и меня, и моих родителей уже давно бы прикончили. Там я читал «Дневник Анны Франк». Рекомендую. Это получше вашего Карла Маркса и всего, что может предложить Шанталь.
Он роется в карманах пальто, пытаясь что-то найти.
— Я жалею Шанталь и опасаюсь за ее психику. Вот, взгляните.
Он сует мне в руку рельефную карточку. Надпись гласит: «Мадмуазель Шанталь де Серкисян с большим удовольствием просит месье Рауля Демюльза присутствовать на приеме в честь постановки цикла «Кольцо» в Оперном театре Алжира и знакомства с исполнителями. Просьба ответить». До указанной на приглашении даты еще четыре дня.
— По-моему, это бестактность. Приглашение пришло по почте на прошлой неделе. Возможно, таким образом она удовлетворяет свои… Сначала я решил было и в самом деле явиться на ее прием и устроить… Впрочем, неважно. Знаете, какое нынче в ходу выражение? «Чемодан или гроб». По мне, так лучше чемодан. Между прочим, я уезжаю из города. Потому и пришел сюда — в судоходную компанию. Может быть, займусь живописью. Ну что ж, прощайте, старина. Берегите себя, хорошо? И обязательно поразмышляйте еще о трудовой теории стоимости. Все-таки вы рассуждали не очень логично.
Напоследок меня осеняет вдохновенная мысль.
— Отдайте мне это приглашение, Рауль.
Рауль отдает, и я смотрю, как он шаркающей походкой удаляется прочь по набережной. Думаю, в Шанталь меня привлекает то, что она не разделяет того преувеличенного страха насилия, который так распространен в среде буржуа. Рабочий класс этого страха не ведает. Рабочие способны понять, что насилие может приносить освобождение, а следовательно, и доставлять удовольствие. Не ведает его и Шанталь. Я отдыхаю, прислонившись к портовой стене, и внимательно смотрю, не следит ли кто-нибудь за Раулем.
Глава девятнадцатая
Выбравшись из портового района, я, вместо того чтобы возвращаться на квартиру, где снова пришлось бы отвечать на наивные вопросы Нунурса, заглядываю в бар — некое заведение в мавританском стиле. В подобных местах я еще не бывал. Мне хочется пропустить стаканчик — несколько стаканчиков, — дабы более стойко перенести громогласные Нунурсовы нападки на алкоголь и наркотики, а потом спокойно уснуть под его храп. Это вопрос времяпрепровождения, ожидания того момента, когда мы нанесем новый удар. В заведении полным-полно одиноких мужчин. Когда я вхожу, кабил, одетый в форму почтальона, поднимает голову и взглядом провожает меня до стойки. Я покупаю стакан красного вина и подхожу к бильярду-автомату. Отдавшись игре, я тем самым надеюсь оградить себя от любых попыток завязать разговор. Автомат американский, живописно оформленная модель «Досуг». «Состязаться интереснее!» Из-за одного буфера выглядывает подстриженный ежиком мальчишка, и надпись в овале у его рта гласит: «ПРИВЕТИК, КАК ДЕЛИШКИ?» — а на противоположной стороне игрового поля изображен другой овал: «КАКАЯ ДОСАДА! ПОПРОБУЙ ЕЩЕ РАЗОК!» Вся эта конструкция явно предвосхищает моду шестидесятых годов — десятилетия, в котором я, несмотря ни на что, сумел прожить уже две недели. С первого взгляда на эту омерзительную машину становится ясно, что в ближайшие десять лет будут царить хитрость, пронырливость, меркантильность и благонравие — о чем всю жизнь мечтают сидящие в этом баре горемыки. Первую партию я играю просто для того, чтобы освоиться с автоматом и посмотреть, как работают счетчики. Потом бросаю в щель еще несколько сантимов. Первый удар — решающий. С него начинает набегать выигрыш — загорается ряд лампочек в соответствии с количеством набранных очков, и я пытаюсь сосредоточиться, но в то же время не забываю о кабиле, чье призрачное отражение наблюдает за мной со стеклянной панели «Досуга».
Набрав почти максимальное количество очков, я готовлюсь к третьему удару, как вдруг сильный шлепок по спине отвлекает меня от игры, и шарик падает, прокатившись между воротцами. Все очки сгорают. Я резко оборачиваюсь, сунув руку в карман.
— Эй! Привет! Как дела?
