Джон ОФаррелл - Это твоя жизнь
Угнетало, что люди обознавались чаще, чем мне хотелось. Меня путали с ведущим телеконкурса, диктором телемагазина, а как-то раз — с мужиком, чью физиономию показали в новостях: его разыскивали за серию вооруженных ограблений в Центральной Англии. Но кто меня никогда не путал с другими знаменитостями, это сами знаменитости. Те самые люди, которые на похоронах Билли Скривенса смотрели на меня как на пустое место, теперь наперебой приглашали на свои презентации и премьеры и прижимали меня к груди, как давно пропавшего друга.
Ничто не мотивирует звезду сильнее, чем увядание собственной славы. Важные персоны, которых я ни разу не встречал, зазывали меня на свои приемы, потому что им нужно было оживить свою славу, окружив себя новичками на этом балу знаменитостей. Я видел, что уверенности у этих людей не больше, чем у меня. Думаю, слава так ценна потому, что неосязаема. Купишь новый автомобиль, и вот он сверкает — неоспоримое физическое наличие. Его можно водить, парковать, а уходя, оглядываться на него сколько угодно. А слава незримо витает в воздухе — блуждающий огонек, что на шаг впереди тебя, и нет уверенности, останется он или ускользнет и станет светить кому-то другому. Поэтому знаменитости, которых я встречал, неизменно хотели стать еще более знаменитыми. Даже если они были лауреатами «Оскара» или кинозвездами первой величины, им хотелось большего; они не чувствовали, что уже достигли всего, за деревьями они не видели Голливуда. Избавит ли меня большая слава от чувства неуверенности? Может, проблема наркотика в том, что его всегда не хватает?
Или мои сомнения были иной природы, потому что моя популярность была дутой, являлась просто трюком? Каждый раз, надеясь стать настоящей звездой, я снова был вынужден лгать. Весь мой костюм держался на булавках. Если бы журнал «Хелло!» вдруг решил опубликовать обо мне статью, я бы ни за что не посмел показать им свой дом в Сифорде.
Жилище юмориста Джимми Конвея — это арендуемая квартира с одной спальней в графстве Суссекс. «Жить в прибрежном городке приятно потому, что утром я могу выглянуть из окна и увидеть необъятную гладь автомобильной стоянки за супермаркетом „Сэйфвей“,[57] — говорит Джимми, гордо демонстрируя нам пейзаж за пожелтевшим тюлем. Каждая комната полна для него воспоминаний. Огромное бурое пятно на потолке напоминает Джимми о том, как зазвонил телефон, когда он наполнял ванну. Большие современные радиаторы вызывают тоску по центральному отоплению, что было здесь когда-то. Древесно-стружечное покрытие, волной вздыбившееся по стенам ванной, Джимми лично выбирал в знаменитых распродажных рядах магазина „Сделай сам“. Уродливый палас в гостиной пестреет разными тонами бурого цвета, а его хаотичные текстильные узоры содержат все необычные оттенки, которые Джимми называет „сортирол“ и „обкурила“. Интерьер во всем доме тщательно продуман и отражает яркий образ жизни Джимми. Наряду с подушками черт-те где есть и газеты черт-те где, и штаны черт-те где, и коробки из-под пиццы черт-те где».
Все дома, которые вы видели в журналах «Хелло!» и «ОК!», выглядят довольно однообразно. Там всюду столики, на которые ничего нельзя класть, и подушечки, на которые боязно сесть. Думаю, это непременное условие, когда приходят фотографировать жилище звезды.
— Алло! Слушайте, нам тут надо кое-что уточнить. У вас есть здоровенные толстенные желтые занавески?
— Есть, конечно.
— Ну и отлично. Извините, что потревожили. Береженого бог бережет.
Мой дом для этого совершенно не годился, и все же, когда люди из «ОК!» наконец-то со мной созвонились и спросили, как насчет фоторепортажа, я не устоял. «Конечно, буду рад!» — ответил я. Ничего не смог с собой поделать, это же дико лестно, когда предлагают такое. Еще одна ступенька по лестнице шоу-бизнеса, еще одна медаль в войне с анонимностью. Я знал, что у меня нет жилья, которое можно показать, но внутренний голос прошептал: «Давай не будем бояться моста, пока мы на него не ступили». Зато другой голос завопил в панике: «Нет никакого моста, идиот! НЕТ НИКАКОГО МОСТА, моста через эту пропасть нет! Это просто шаг с обрыва навстречу смерти!»
Единственный выход — показать чужой дом. Если меня вызывают на допрос в полицию славы, то мой единственный шанс — дать фальшивый адрес. Я знал прекрасное место: моим родителям оставляли ключи от своей лондонской квартиры соседи-корейцы, часто уезжавшие за границу. Как-то раз я там побывал с мамой, когда она ходила поливать их цветочки. Мама вечно повторяет, что это идеальный дом. В самом деле, квартира смахивала на жилище звезды. В подсвеченных нишах аккуратно размещены дорогие безделушки, вокруг джакузи заботливо расставлены полные бутылки лосьонов и масла для ванны. У этих людей на каждой полочке стояло только по одному предмету! Рядом с такими изящными вещами не имели права соседствовать книги в потрепанных обложках, стопки видеокассет или треснутые коробки из-под лазерных дисков.
Почему бы этому дому не стать моим лондонским пристанищем в глазах широкой общественности? Вероятность того, что корейская чета купит журнал «ОК!», практически равна нулю. Операция будет совсем простая. Я назначу фотографу очень конкретное время, буду там его ждать, позволю сделать несколько снимков, а через полчаса отправлю восвояси. И порядок. А когда дело будет сделано, возможно, придется признаться во всем маме и папе и убедить их держать язык за зубами, зато вполне логично, что «один из лучших новых юмористов Великобритании» («Дейли телеграф»), «самая стремительно взлетающая звезда на небосклоне эстрады» (журнал «Досуг») имеет такую роскошную квартиру в Западном Лондоне.
Договоренность была достигнута, и тихим утром в среду я проник в чужую квартиру и ввел код, чтобы отключить сигнализацию. Приходя сюда с мамой, я чувствовал себя в полном ладу с законом, теперь же был нарушителем, вором, который намерен присвоить образ жизни корейской четы. Я достал из холодильника пакет молока, чтобы уверенно предложить гостю чашку чая, и выложил на кофейный столик пару свежих газет и потертую брошюрку «Морковь: как один корнеплод изменил мировую историю».
Потом сел на диван и откинулся на спинку. «Н-да, тут поначалу было три комнаты, но мой архитектор сделал из них просто чудо». Я скрестил ноги и задумчиво подпер подбородок рукой. «Н-да, помню, раньше в этом здании был старый часовой заводик, какая жалость, что в столице уже не осталось настоящего производства». Тут заверещал звонок, и я подскочил в ужасе.
— Эй, заходите же! — сказал я в домофон и, нажав кнопку, отпер входную дверь, после чего посмотрелся в зеркало. Небрежность, разношенные удобные вещи, над этим образом я сто лет работал.
Наверное, если бы я хоть немного подумал, то догадался бы, что профессиональный фотограф вряд ли явится с одним фотоаппаратом. Его прибытие напоминало высадку союзных войск на линии третьего фронта. Фотограф и его юный ассистент принялись затаскивать в дом металлические ящики, штативы, треноги, здоровенный белый зонтик, кабели, серебристый круглый отражатель, потом опять металлические ящики. Я испугался, что покуда они все это распакуют, месяц пролетит, владельцы квартиры вернутся из Нью-Йорка и увидят, как я развалился на их двуспальной кровати, а надо мной склонился большой волосатый детина с фотоаппаратом.
Детина представился Карлом, ассистент его даже не потрудился назваться. Почти тотчас мне показалось, будто Карл хочет проверить, действительно ли квартира моя.
— Простите, не возражаете, если я в туалет? — спросил он.
На таком меня не поймаешь.
— Прямо по коридору, вторая дверь налево! — уверенно заявил я.
— Усек! — крикнул он на ходу.
— Вот так-то, — гордо сказал я ассистенту. — Туалет там.
— И давно вы здесь обитаете? — приступил к допросу Карл по возвращении.
— Нет-нет, то есть да. В смысле, это просто лондонское пристанище. У меня еще домик в Суссексе.
Карл с помощником, видимо, знали какие-то свои анекдоты, которыми не собирались делиться, и все пытались сдержать смех.
— Классные картинки! — сказал Карл.
— Спасибо, — ответил я, и у ассистента вырвался очередной короткий смешок.
Я взглянул на картины и понял, что они совсем не классные, а жутко аляповатые.
— Э, вообще-то они не мои. Приятель попросил, нельзя ли их пока тут повесить. Это не в моем вкусе.
— А, ясно, — ухмыльнулся Карл. — Скажите, а этот фонтанчик с ангелочками вам на нервы не действует, весь день ведь журчит?
Тут ассистент закусил губу, стараясь подавить истерический смех. Я посмотрел на фонтан. Он был отвратителен. Собственно, хотя вся квартира была чистая, просторная и дорого обставлена, взглянув на нее их глазами, я понял, что в ней полно самых пошлых и вульгарных вещей, какие только можно представить. Удалившись на кухню налить им чаю, я слышал, как они показывали друг другу то одно, то другое и насмехались над моим диким безвкусием, о котором теперь узнает вся страна.
