Ларс Сунд - Один счастливый остров
Ко-Дэ проводит ладонью по прохладной поверхности разделочного стола. Замерев, он смотрит на свою руку: толстые короткие пальцы, вены, словно еловые корни под морщинистой, пятнистой кожей. «Руки, — думает он. — Все это скоро окажется в других руках, в чужих руках».
АО «Лосось Фагерё» прекратил выплаты, о банкротстве заявлено. Долги составили миллион евро с лишним. Аксмар, который время от времени работал на лососевой ферме по найму, опустив голову и руки, выслушал Ко-Дэ, объявившего, что работы больше нет. Аксмар не произнес ни слова в ответ. Он держал в руках жестяной черпак. Мокрые пряди жидких бесцветных волос облепили череп, сапоги перепачканы глиной. Ко-Дэ смотрел, как Аксмар удаляется по направлению к Стурбю на старом дамском велосипеде «Тунтури» с потертыми деревянными ручками руля и коричневыми пятнами ржавчины. Пригнувшись к рулю, Аксмар с силой давил на педали, велосипед вилял, ветер трепал полы куртки.
«Можно ли освободить владельца от ответственности за разорение лососевой фермы?» — спрашивает себя Ко-Дэ.
Он обсуждает вопрос с самим собой. Обсуждение длится недолго.
Решение: освободить владельца от ответственности нельзя.
Включается компрессор в холодильной камере, свет ламп дрожит и тускнеет от увеличения нагрузки на электросеть.
Следующий пункт на повестке дня: брак Ко-Дэ Матсона.
Он предлагает отложить рассмотрение вопроса.
Он слышит собственное дыхание: напряженное, тяжелое. Ко-Дэ облизывает сухие губы.
Два вопроса из повестки дня рассмотрены, остается один, самый важный.
Ведь политика — самое важное в жизни Ко-Дэ Матсона.
Компрессор ворчит за стенкой, заглушая дробь дождевых капель по крыше. Звук напоминает Ко-Дэ шум рефрижератора в приемном пункте Тунхамна, не утихавший ни днем, ни ночью, когда трупы прибывали ежедневно.
— На мой взгляд, забота об этих трупах не должна ложиться на плечи муниципалитета, — оправдывается Ко-Дэ, слыша, как слова отзываются эхом меж стен цеха.
То же самое Ко-Дэ говорил на заседании муниципалитета несколько дней назад.
Но Абрахамсон с Бусё только покачал головой.
— Ты сам все время откладывал этот вопрос, Ко-Дэ, — сказал он прокуренным голосом, напоминавшим шорох крупного гравия, сгребаемого совком. Он говорил медленно, будто нехотя, и оттого обвинения были еще неприятнее.
И Абрахамсон, конечно, был прав. Ко-Дэ старался действовать наиболее правильным с точки зрения политики образом.
— Но дальше так нельзя, — продолжил Абрахамсон. — Фагерё — муниципалитет небольшой. Не можем мы заботиться о сотнях чужаков.
— Но ведь новых трупов не было со дня солнцестояния…
Так ответил Ко-Дэ, и теперь, стоя посреди пустого цеха, он понимал, что начинать спор не следовало, ведь таким образом он признал, что против него выдвинуто обвинение, и как политик сделал себя уязвимым.
— Ты знаешь, многие на Фагерё считают, что эти трупы нужно убрать с Чёркбранта и похоронить в другом месте, — вставил Петтерсон. — Подписи собирают за то, чтобы их убрать. Говорят, многие уже подписались.
Ко-Дэ неотрывно смотрел на Абрахамсона, на Петтерсона. Имена обоих значились в подписи листовки, созывавшей на обсуждение в «Одинсборге», вместе с той Беддой Густавсон — обсуждение, в котором, по мнению Ко-Дэ, не было никакой необходимости. Ко-Дэ рассуждал так: может быть, и не стоило тех мертвых хоронить на Фагерё, но вывозить их — это ему не по душе. Кого предали земле — пусть в земле остается. Выкапывать мертвых, нарушать их покой — это неприлично. Это против христианской этики. Если бы не то злополучное собрание, до такого никто бы и не додумался. Люди приняли бы все как есть.
В зале заседаний воцарилась странная атмосфера, неподвластная уму Ко-Дэ. Однако он понимал, что теряет контроль над ходом обсуждения. Это было новое, прежде незнакомое ощущение. Он облизал губы, рука потянулась к председательскому молотку, неприятное чувство усиливалось.
— Ну, раз уж об этом заговорили, то я замечу, что этого вопроса нет в повестке дня… — Он бросил взгляд на Сульвейг, которая заменяла муниципального главу Берга, ища поддержки у нее, но та упрямо не отрывала взгляда от бумаг. — Однако если этот вопрос необходимо обсудить, то предлагаю сделать это в другой раз, согласно демократическому порядку.
— Нет, надо обсудить сейчас! — резко перебил его Абрахамсон. — Мы, народные избранники, не можем больше увиливать от ответственности, как раньше.
Это был открытый выпад против него, Ко-Дэ Матсона, и того, как он руководил работой муниципального правления. Это была оценка его труда — и оценка неудовлетворительная.
Ко-Дэ рассердился. И это стало его главной ошибкой.
Ко-Дэ Матсон и Абрахамсон были старыми подельниками в политической жизни муниципалитета. Во многих вопросах они занимали одинаковые позиции. Оба были реалистами, по опыту знавшими, что возможно сделать, а что нет.
Ко-Дэ хотел верить, что они были и друзьями.
Позиция Абрахамсона в вопросе о мервых чужаках его удивила. Абрахамсон был человеком известным и уважаемым, в силу положения и богатства. Деньги и власть — этим вещам жители архипелага отдавали должное. За годы в политике Ко-Дэ научился понимать, что значит лидерство: без предводителя, который проявляет инициативу и указывает путь, народ вряд ли сдвинется с места. Ко-Дэ считал, что, если бы не имя Абрахамсона среди подписавших листовку, она не оказала бы на людей такого действия.
Ко-Дэ пришлось спросить Абрахамсона:
— Почему ты решил поддержать митинг… и это «Собрание Фагерё»?
Заседание муниципалитета уже закончилось, они вышли под дождь, Абрахамсон закурил, втянул дым, закашлялся.
— Это самое, трупы… — Абрахамсон снова закашлялся, сплюнул комок коричневой мокроты. — Черт, надо бы бросить курить… Народу это не нравится, ты сам видишь, не так ли?
— Ну да, — согласился Ко-Дэ, — но…
— Надо было раньше отказаться. Сказать, что они нам тут не нужны. На нашем острове.
Абрахамсон умолк, сделал затяжку, дождь капал на злых и на добрых, на живых и на землю, скрывавшую мертвых.
— Чего я хочу — так это чтоб на Фагерё все было как раньше, до этих покойников, — сказал под конец Абрахамсон.
Ко-Дэ Матсон выходит из разделочного цеха. Дождь все еще льет. Он в последний раз запирает дверь, медленно идет к берегу, смотрит на залив Мёрёвикен: серая вода ощерилась мелкими волнами и глухо ворчит.
Он смотрит на сети рыбофермы, до которых можно добраться по плавучим мосткам. На стальных опорах у берега стоят белые цистерны для рыбьего корма. Ко-Дэ выходит на мостки, они качаются, доски скользят под ногами. Волны бьются о понтонные бочки, брызжа пеной на сапоги.
Ко-Дэ думает о том, что обсуждалось на заседании правления, что говорил Абрахамсон, думает о своих словах. Думает о том, что он сделал и чего не сделал.
И на этот раз он не может освободить себя от ответственности.
«Как только банкротство и развод будут обнародованы, я оставлю пост председателя муниципального правления, — думает он. — Наверное, мое место займет Абрахамсон. Абрахамсон, которого я когда-то считал своим другом, но не теперь».
Ко-Дэ Матсон стоит на дальнем конце скользких плавучих мостков и смотрит на серые мрачные воды, и дождь льет, и лицо мокрое, и с одежды стекает вода.
IX
ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ НА ФАГЕРЁ
Наступила осень: ветер гонит сердитые пенные волны к пристани Тунхамна, рвет редеющие кроны берез. Мертвые желтые листья пляшут на паромном причале, выброшенный кем-то бумажный пакет кружится в воздухе, шнур флагштока хлещет по трубе: так-так-так. Небо — сплошные перекаты рваных, серых туч. Стая турпанов проносится над заливом Норфьерден, они летят на юг, выстроившись одной линией, ветер в спину, исчезают из виду за Грохаруклэппеном.
Теперь паром «Архипелаг» переправляет через залив только местных жителей, знакомых — и нас, автора и читателя.
В кафетерии парома мы встречаем Гиту Сааринен. Она взяла творческий отпуск и работает с недавно образованной правозащитной организацией, которая документирует исчезновения людей на родине и за рубежом, а также старается призвать к ответу виновных. В начале недели она вернулась из очередной поездки на юг, где с помощью местных активистов-правозащитников исследовала ряд необъяснимых исчезновений людей, произошедших за последние годы. Осень она посвятит подготовке большого доклада на основании обнаруженных фактов.
Больше мы ничего не успели узнать: «Архипелаг» причалил в Тунхамне, Гита поспешила к своей машине.
Она едет в Стурбю, к старому полицмейстерскому дому. Теперь ее маленький белый «нисан-микра» проводит почти каждые выходные рядом с домом Риггерта фон Хаартмана в компании полноприводного «вольво».
