Виктор Левашов - Третья половина жизни
О чём думали руководители Норильска, глядя с трибуны на растерянную молодёжь, заполнившую привокзальную площадь? Многие были в лёгких куртках и кедах. Выезжали из лета, а оказались в зиме. О чём думал директор комбината Владимир Васильевич Дроздов, приветствовавший молодых патриотов, решивших связать свою судьбу с заполярным Норильском? Он хорошо знал, что их ждёт. Тяжелая физическая работа за очень небольшие деньги. В те годы зарплата с северными надбавками, установленными для вольнонаёмных, не покрывала стоимости жизни в условиях Заполярья. Жизнь в наскоро переоборудованных холодных лагерных бараках. В городе было всего одно многоэтажное общежитие на Гвардейской площади с привычными для столичных жителей бытовыми условиями. Сколько из этих семисот человек останется в Норильске через год? А на подходе ещё тысячи молодых людей, так необходимых городу и комбинату.
До назначения в Норильск Дроздов несколько лет был членом коллегии Министерства цветной металлургии. Он хорошо знал, как устроен механизм государственного управления и на какие рычаги нужно нажимать, чтобы получить нужное постановление. Сравнительно просто оказалось пересмотреть условия оплаты труда. Подготовленные экономистами комбината расчёты доказывали, что средняя зарплата молодых рабочих, занятых преимущественно на строительстве, вдвое меньше необходимого прожиточного минимума. Постановлением правительства поясной коэффициент был установлен в размере 1,8 и по 10 процентов за каждые последующие полгода до трёх лет. Через три года норильчане стали бы получать 240 процентов от зарплаты жителей материка, как здесь называли всё, что южнее 69-й параллели.
Одна проблема была решена. Решить другую проблему оказалось гораздо сложнее. Прибегли к помощи демагогии – ЦК ВЛКСМ объявил Норильск Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Решающей для правительства была возможность получать никель и медь, которые можно продавать за границу и тем самым пополнять запасы конвертируемой валюты для закупки пшеницы твёрдых сортов в Канаде и для помощи национально-освободительным движениям развивающихся стран. В 1958 году вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР об ускоренном развитии Норильского промышленного района, многократно увеличилось финансирование и материально-техническое снабжение. Город превратился в огромную стройку. Модернизировались старые цеха и строились новые, целые жилые кварталы прорастали в тундре. Возводились многоэтажные дома, заложили телецентр, широкоэкранный кинотеатр и плавательный бассейн, сооружение небывалое для этих широт.
Но по мере того, как Норильск превращался из посёлков с лагерными бараками в современный город, настроение у руководителей комбината заметно портилось. И чем дальше, тем больше. Причина была в том, что запасы богатой руды на месторождениях «Норильск-1» и «Норильск-2» подошли к концу. Как и предсказывал ближайший сотрудник Завенягина Александр Емельянович Воронцов, их хватило на двадцать лет. Первым неприятную новость Дроздову сообщил главный инженер комбината Владимир Иванович Долгих. До этого он работал на аффинажном заводе в Красноярске, Дроздов сам пригласил его в Норильск, но почему-то сразу его невзлюбил, держал в чёрном теле и к его советам не прислушивался. Так и сейчас он отмахнулся: «Не говори ерунды!»
Но от слов отмахнуться легко, от производственных показателей гораздо труднее. Их анализ показывал: себестоимость металла постоянно растёт и недалёк тот момент, когда покупать никель в Канаде будет выгоднее, чем производить его в Норильске. Кризис рудной базы обозначился со всей неотвратимостью. О нём знали только руководители комбината. До поздней ночи они засиживались в управлении, пытаясь найти выход. Был проработан вариант стабилизации металлургического производства Норильского комбината за счёт Ждановского месторождения медно-никелевых труд на Кольском полуострове, на базе которого работал мончегорский комбинат «Североникель». Предполагалось, что руда или концентрат с Кольского полуострова будут доставляться в Дудинку по Северному морскому пути специальными рудовозами. Но практическое осуществление этого проекта представлялось проблематичным из-за слишком короткого навигационного периода. А вскоре из Мончегорска пришло сообщение, что запасы Ждановского месторождения оказались незначительными, их едва хватает «Североникелю».
Возвращаясь из управления на чёрной «Волге», Дроздов с ненавистью смотрел на панораму норильской стройки, всегда наполнявшую его гордостью. Представлял, как он принесёт уже подготовленный проект замораживания производства на прежнем уровне Председателю Совета Министров Хрущеву, не замеченному в особой деликатности в обращении с подчиненными. И что услышит? «Так какого же вы выбивали деньги на строительство Норильска, если знали, что руда кончается? Не знали? А кто должен знать? Не сопоставили? А кто должен сопоставлять?»
Крах всей карьеры – вот что это означало для Дроздова. Поэтому и держали проект постановления в строжайшей тайне, тянули до последнего, надеясь на чудо. И чудо свершилось. Окупились бешеные деньги, которые выделялись на геологию. Полевой сезон 1961 года принёс открытие, которое поначалу воспринялось с недоверием. В долине реки Талнашки геологи обнаружили валуны с очень высоким содержанием медно-никелевых сульфидных руд. Раньше попадались такие же валуны с незначительными вкраплениями руды. Предложение провести на Талнашке разведку бурением приняли без энтузиазма, так как за этим районом, хорошо изученным, прочно закрепилась репутация бесперспективного. Первая же скважина подсекла мощное рудное тело.
Так начался Талнах.
В 1961 году Указом Президиума Верховного Совета СССР за большие успехи в развитии цветной металлургии Владимиру Васильевичу Дроздову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В том же году он вернулся в Москву и позже стал начальником главка в Минцветмете. Директором Норильского комбината был назначен Долгих. Ему выпало строить первые талнахские рудники и решать новые, очень непростые задачи.
В январе 1967 года в Норильск прилетел молодой московский литератор Валерий Леонтьев. Этот случай, никакого значения для Норильска не имевший, для самого Леонтьева был переломной вехой в его судьбе.
II
Каждый год в молодости наполнен таким количеством событий, что позже их хватило бы на десятилетия. К своим тридцати годам годам Леонтьев успел закончить Технологический институт в Ленинграде, около года проработал инженером в Мончегорске на комбинате «Североникель» пока не понял, что это занятие решительно не его. Через три месяца в Ташкенте завербовался рабочим 3-го разряда в путевую машинную станцию №60. ПМС отправили в Северный Казахстан на снегозадержание. Потом была Голодная степь, работа в геодезической и почвоведческой экспедициях. Бил шурфы в раскаленной безводной степи, а в перерывах между выездами в поле пытался зацепиться в какой-нибудь из районных газет.
Леонтьев знал, что гонит его по стране. Ещё с институтских времён он был безнадёжно и безответно влюблён в студентку физико-химического факультета. Она была прелестна, как все девушки в её возрасте. И не более того. Просто она появилась в его жизни в ту пору, когда в его душе возникла потребность в кого-то влюбиться. Так утёнок, только что вылупившийся из яйца, принимает за мать первое существо, которое пройдёт мимо него. Никаких жизненных планов насчёт неё он никогда не строил, но смотрел на себя как бы её глазами. И возникало постоянное ощущение недовольства собой, своей ординарностью. Он был не интересен себе и пытался восполнить эту ущербность новыми жизненными впечатлениями. Только позже Леонтьев начал догадываться, что уже тогда он где-то подцепил инфекцию писательства, но пока эта неизлечимая болезнь проявлялась в стремлении работать в газете. В конце концов его взяли литсотрудником отдела писем в газету «Ангренская правда» в шахтёрском городке под Ташкентом. Через год он стал заведующим промышленным отделом, а ещё через некоторое время – ответственным секретарём газеты «Ленинское знамя» в райцентре Кувасай в двадцати километрах от Ферганы. Он уже пытался писать рассказы, несколько штук послал на творческий конкурс в Литературный институт, ни на что особенно не рассчитывая. И был поражён, когда ему сообщили, что конкурс он прошёл и допущен к вступительным экзаменам.
Так Леонтьев оказался в Москве в общежитии Литинститута на Бутырском хуторе – в пиджачке букле с продранным правым локтем, со стипендией 22 рубля в месяц. Проучился он там недолго, всего три семестра. В то время за пропуски лекций не отчисляли, а вычитали из стипендии. Леонтьев однажды получил один рубль семнадцать копеек. Зато можно было безвылазно сидеть в общежитии, ваяя нетленки, или зарабатывать кто как мог – внутренними рецензиями на самотёк или сценариями типа «Праздник урожая» для областного Дома народного творчества. Леонтьев ездил в командировки от журнала «Смена». Потом пришёл новый ректор, сделал посещение лекций обязательным. Леонтьев не стал ждать, пока его отчислят, ушёл сам и стал разъездным корреспондентом «Смены», где его уже хорошо знали и ценили за умение быстро и на хорошем уровне писать на темы, нужные журналу.
