Кит Рид - Я стройнее тебя!
В Оклахома-Сити с ней даже не стали разговаривать. Они прислали новенькую по имени Долорес, чтобы та проводила ее к выходу.
— Ну пожалуйста. Я искала ее в Оклахоме и в Техасе, я съездила даже в Даллас, и…
— Мадам.
— И куда бы я ни приехала, меня отовсюду отправляют куда-то еще. Но сейчас у меня была карта, и я подумала, что на этот раз…
— Мадам, — мужчина в оранжевом комбинезоне не слушает ее. Просто ждет, когда она уйдет.
— Когда я сюда подъезжала, мне действительно казалось, что я нашла то, что искала. А теперь…
— Нет, вы ошиблись.
Не зная, что и делать, Марг отчаянно подбирает слова, чтобы как-то завершить свою речь и убедить его, но слов не находится. Жаль, что ей не удается сдержать вздохи, да и говорит она дрожащим голосом.
— Кажется, здесь ничего нет.
— Конечно нет, мадам. — Охранник вежливо добавляет: — Ну что же, ваше время истекло.
— Но я ведь только что вошла!
— На посетителей отводится не более пяти минут.
— Я не посетительница.
— Вы пришли, мы побеседовали, и я сказал все, что вам следует знать.
— Но как же Преданные Сестры? У меня же есть контракт. Я их клиент!
— Вы не наш клиент.
— Много вы в этом понимаете! — Человек в оранжевом комбинезоне достаточно высокого роста, но Марг, доведенная до отчаяния, гордо вскидывает голову. В конце концов, она мать. — Я должна знать, где мои дети!
— Что ж, мадам, желаю удачи.
— Мне нужно войти.
— У вас нет права.
— Я должна найти их!
— Поверьте, мадам, здесь нет детей.
— Если здесь нет детей, докажите это. Дайте мне самой в этом убедиться.
— Не могу. У вас нет пропуска.
— Но мне не нужен пропуск. Я…
— Без пропуска вы не войдете.
За все время, которое она провела в пути, Марг стала сильнее. Агрессивнее. Она, Марг О'Нил Аберкромби, пока что не вопит во весь голос, но, ей-богу, она способна и заорать.
— У меня же есть права!
— Мне придется попросить вас уйти.
— А мне придется спросить у вас: что вы здесь прячете?
Это оказывается уже слишком. Парень хватает ее за плечи с такой силой, что все ее тело почти скрипит. Он легонько трясет ее.
— А если вы не уйдете…
— Я ухожу.
— …мне придется помочь вам уйти.
— Я же сказала, что ухожу! — Он отпускает ее, и тут она замечает одну мелочь, из-за которой все сразу меняется. Застежки на оранжевом комбинезоне хромированные, размером с монетку в двадцать пять центов, и на каждой из них изображена эмблема. — Ой! — ее охватывает тоска по чему-то родному, и она восклицает: — Преподобный Эрл…
Охранник крепко хватает ее, разворачивает и ведет к машине.
— Простите, мадам. Здесь для вас ничего нет.
Глава 18
Запись в дневнике. Сильфания
Впервые с тех пор как я сюда попал, мне хорошо.
Преподобный Эрл в своих речах раскрывает три этапа, через которые нужно пройти: вина, покаяние и обращение, он доводит нас до неистовства, и его последователи, кто-то у себя дома, а кто-то здесь, падают перед ним ниц и верят ему, и пожертвования льются рекой.
Я пережил все три этапа, и, честно говоря, решил остановиться на чувстве вины.
Сейчас я испытываю сильнейшее чувство вины, и это классно. Сколько я голодал, ходил в строю и отжимался лежа, а теперь я грешу, и лучше этого ничего и не придумаешь. Сорок дней провел я в ржавом трейлере, вдали от круга сияющих избранных, которых так ценит Преподобный, сорок дней я делал то, что полагается, не ел, чего нельзя, изо всех сил старался «поступать правильно», чтобы подняться по ступеням спасения и оказаться в Послежирии, сорок унылых дней я вел праведную жизнь, а теперь сбился с пути, и, скажу вам, это чудесно.
Ночью я ложусь спать счастливым, потому что у меня появился свой секрет. Я поступаю нехорошо, меня не поймали, и никто не знает об этом. Забудьте о самопальных наркотиках и развлечениях «только для взрослых». Настоящее блаженство кроется в том, что есть у меня. В вопиющем обмане. В том, что я тайком поступаю дурно, и мне это сходит с рук. Ночью, когда я лежу в постели, мне вспоминаются восхитительные блюда, которые приносит моя изумительная подруга: пирожные с густой помадкой, горячие пироги с ягодами, мелко нарезанная жареная свинина… все это мы поглощаем вместе, пока спит вся Сильфания, и вместе с едой мы наслаждаемся чувством вины и предвкушаем нечто большее.
Моя любимая ухаживает за мной, угощая меня жареной уткой и горячими рождественскими пудингами, мы сблизились, предаваясь излишествам, и теперь мы связаны друг с другом. Мы ложимся рядом и объедаемся, а потом встаем, ждем следующего вечера и совершаем все то же самое снова. Но в счастливые моменты всегда следует помнить одну вещь, особенно если ты так счастлив, как мы сейчас. Ничто не может продолжаться вечно. Ничто и никогда.
В прошлое воскресенье ночью мы вместе устроились в парилке, и все было изумительно: она принесла пирожное с шоколадным муссом, русский белый шоколад, мороженое с орехом макадамия, филе копченого лосося и паштет. Неважно, с чего мы начали пир. В моей памяти сохранились ароматы блюд и ощущение близости наших теплых тел. Огонь внутри нас пылал все ярче с каждым новым лакомством. Я прикоснулся к ее измазанной щеке.
— Ты так и не сказала мне, как тебя зовут.
— Зои, — ответила она. — Я думала, ты знаешь.
— Я не хотел знать, потому что… — Мне было трудно объяснить ей это так, чтобы не напугать ее. Я выпалил: — Ради твоей безопасности.
— Теперь все это позади.
— Ты хочешь сказать…
Ее голос был похож на соус фадж или на бархат.
— Теперь, когда мы так близки.
— Джереми Дэвлин, — представился я. — Меня зовут Джереми Мейхью Дэвлин, я родом из Фрамингема, штат Массачусетс. Живу в лагере для мужчин.
— Знаю.
Я удивился ее осведомленности и изложил свою биографию до конца.
— Оценка готовности к спасению: третий уровень, с которого я стремительно скатываюсь вниз.
Ее тело плавно перетекло в мои объятия, а пахло от нее горячими булочками с корицей.
— Я в курсе.
— Зои, — мне так нравилось звучание ее имени.
Ей, кажется, мое имя тоже понравилось: в ее устах оно перекатывалось мягко, как ириска.
— Джереми.
Я задрожал от сладостного предчувствия.
— Нам нельзя продолжать вот так встречаться.
— Потому что это слишком чудесно?
— Потому что это опасно.
Вот так оказалось, что мы, ничего не говоря друг другу и сами того не зная, пришли к одному и тому же выводу. Всем своим телом она прижалась ко мне и прошептала:
— Знаю.
— Что мы будем делать дальше?
— Вот это и будем, — сказала Зои, отправляя мне в рот шоколадный трюфель. Потом она закрыла мой рот пальцами. — Только это.
— Да.
В понедельник на взвешивании мои результаты были неутешительны.
Найджел Питерс, которого назначили старшим куратором (можно считать, одной ногой он уже в клубе), посмотрел на экран, где был показан мой вес, с презрительной улыбкой. Меня он окинул холодным и надменным взглядом. Да, мы не были товарищами, когда поступили сюда, но по крайней мере мы были равными. Я толстый, и он, могу поспорить, был еще толще. Не знаю, как это он так быстро сбросил вес. Теперь, когда Найджел похудел и добился похвалы Преподобного, он, ангел-стажер, является, чтобы покарать, и готовится к повышению. В понедельник он, стуча пальцем по платиновой коронке на своем зубе, сказал:
— Три фунта, Дэвлин. Ты набрал три фунта. Ты нарушил правила, и тебе стоит исповедаться.
— Это вода. Я перед взвешиванием выпил целый галлон.
— Чепуха. Признавайся.
— Я возмещал жидкость в организме. Правда. — Я врал и получал от этого удовольствие. Его злила моя наигранная улыбка. — После тренировок нужно восстанавливать жидкость. Так говорит Преподобный Эрл.
— Как бы не так. Видно же, сколько на тебе жира.
— Что это тебя так тянет на нравоучения? — Ну да, честно говоря, не нравится мне этот тип.
— Это не нравоучения. Я СТРОЙНЕЕ ТЕБЯ. — Он сильно ударил меня в бок. — А у тебя жир болтается! На мне уже несколько недель нет ни одной складочки толще дюйма. Три фунта, Дэвлин. Посмотри на показатель плотности: тебе есть отчего отчаяться.
Я посмотрел. Я пришел в отчаяние.
— Да это же ничего не значит. Это просто вода.
Еще недельку Найджел проведет в спортзале, позанимается на тренажере для живота — и присоединится к небожителям. Будет носить маленькие плавки, на которых написано его имя, а в клубе у него будет собственная кровать с наполненным водой матрацем, с атласными простынями и плюшевым покрывалом. На завтрак, ланч и на Рождество ему будет доставаться отбивная и омары.
— Чушь какая. Признавайся.
— Клянусь, это отек.
Он ухмыльнулся.
— У тебя неделя.
