Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький
— Минутку, Джино, извини, — сказал кассир.
Он вышел, тут же вернулся. Потом бакалейщик отправился к себе в магазинчик. Комиссар был уже там.
— Этот банкнот, Джино?
Они все знали друг друга. В семь часов все они собирались на площади, чтобы поговорить о том, о сем. Или вечером играли в карты.
— Банкнот, совсем новый? Подожди, это должно быть Рамполло. Да, я вспоминаю. Я даже спросил у него, сам он, что ли, их делает.
Спустя десять минут комиссар был уже у Рамполло, а двое его людей уже обыскивали комнаты, рылись в шкафах.
— Ну и что, этот банкнот? — волнуясь, кричал Рамполло. — Это были мои деньги! Часть моего вознаграждения.
— Какого еще вознаграждения?
— Ну, моего вознаграждения. За продажу виллы.
— Как это?
Комиссар нервничал все больше и больше.
— Ты уже получил свое вознаграждение?
— Да, я получил свою премию.
— Из денег, что были в портфеле?
— Конечно!
Они стояли лицом к лицу, оба разгоряченные, лицо комиссара — напряженное, сосредоточенное, рука Рамполло — на высоте подбородка.
— Неплохое вознаграждение! — заметил комиссар.
Его лицо смягчалось.
— Так ведь? Неплохое вознаграждение.
— Да, — сказал Рамполло.
И именно в этот момент из комнаты Сандры вышел один из двух полицейских. Вид у него был ошарашенный. Он держал перед собой портфель.
Прошел месяц. Потом еще один. Толпа на Капри сильно поредела. Начиналось межсезонье — спокойное время. Настоящий Капри, как удовлетворенно говорит Форстетнер. Погода по-прежнему стоит очень теплая. Почти каждый день Андрасси берет байдарку и плывет в открытое море. Там надевает свою маску — ее купил для него Форстетнер — и погружается в море. Вытянув вперед руки, он медленно продвигается вперед и смотрит, смотрит. Смотрит на проплывающих рыб, на огромные темные скалы, на лучи солнца, прорезающие синюю толщу воды.
Рамполло сидит в большой гостиной виллы Сатриано. Вид у него усталый, черты лица заострились. И его большие глаза смотрят еще более обеспокоенно, чем когда-либо.
— Не волнуйтесь по поводу расходов на адвокатов, — говорит Сатриано. — Я возьму это на себя. И сам выступлю в качестве свидетеля, я вам обещаю. Она так молода. Мы найдем смягчающие обстоятельства.
— И сколько она получит?..
Сатриано неопределенно машет рукой.
— Но все-таки как вам кажется?
Обеспокоенный взгляд, обращенный на него, волнение в каждой черточке лица. Сатриано колеблется. Он уже раз десять отвечал на этот вопрос.
— Года три, — произносит он неуверенно.
— Три года, — повторяет Рамполло. — Ее мать не выдержит, умрет.
— Нужно набраться терпения. Все могло кончиться еще хуже.
Еще повезло, что удалось доказать самоубийство. К счастью, заключение эксперта было достаточно категоричным. Затем свидетельские показания Форстетнера. Добиться их было не так-то легко. Сатриано удалось настоять, апеллируя к его тщеславию.
— О вас будут говорить. Вы предстанете в выигрышной роли: как доверенное лицо красивой женщины.
— Покорнейше благодарю! Доверенное лицо женщины, у которой не осталось ни одной лиры за душой и которая оставила всех нас в дураках.
— Зачем об этом вообще упоминать? Все, что требуется от вас, это указать в своих свидетельских показаниях, что она высказывала намерение покончить с собой. Скажите, что у нее были сердечные неприятности.
Старик позволил себя убедить.
— У нее сердечные неприятности… — сказал он.
— В связи с кем?
— Я не привык задавать дамам столь неприятные вопросы. Но она хотела покончить жизнь самоубийством. Она повторила это несколько раз. Я пытался отговорить ее. Не удалось.
— А какую роль во всем этом играл господин Вос?
— О! Вос — это просто так, чтобы провести время.
Вос был удивлен:
«Просто провести время? Надо же! Ну тогда ей здорово удалось надуть меня».
Сандра находится в Поджореале, большой неапольской тюрьме. Их в камере трое: Сандра, женщина, арестованная за незаконную торговлю сигаретами, и делавшая незаконные аборты старуха с похожими на клешни крабов руками. Сандра регулярно пишет своим родителям. Написала она и Андрасси тоже. Тот не ответил. Хотел написать, но… страх. Вид на жительство наконец пришел, но страх остался. Страх, кстати, достаточно смутный, частично объясняющийся… какой-то вялостью.
Андрасси плывет по течению. Однажды Сатриано отвел его в саду в сторону.
— Ну вот, теперь у вас есть вид на жительство. Я могу подыскать вам работу. В Милане.
— О! На севере…
— Это вас уже больше не интересует?
— По правде говоря…
Рядом росли агавы, а там, дальше, простиралось море, похожее на стену, на длинную голубую стену. У Андрасси на лице появилось тоскливое выражение.
— Этот остров такой красивый…
— А ваша свобода?
— Ба! Мне все равно.
Сатриано посмотрел на него. Его синий взгляд, его большие бледные щеки.
— А то, что рассказывают про вас, вам тоже все равно?
— А что рассказывают?
— А то, что всегда рано или поздно начинают рассказывать, когда часто видят довольно красивого молодого человека вместе с довольно пожилым господином.
Андрасси слегка передернуло. Но не очень сильно.
— Это неправда.
— Я знаю.
Сатриано говорил сухим тоном.
— Я знаю Форстетнера гораздо дольше, чем вы. Даже в двадцать лет его можно было бы поместить безо всякого риска в гарем, наполненный хоть женщинами, хоть мужчинами.
— А! В самом деле?
Андрасси это немного развеселило.
— Ну вот, вы же видите.
— Это, может быть, еще хуже. Форст хочет, чтобы о нем говорили. Он перепробовал все. Теперь пробует еще этот способ. Но за ваш счет. За счет вашей чести.
У Андрасси был такой вид, словно он ничего не понимает.
— Раз это неправда…
— Паршивец, плут и паршивец, — произнес Сатриано.
Лицо его было неподвижно. Презрение слышалось только в голосе.
— Ну что это вы!
Андрасси приподнял голову. На кого-то он был похож сейчас. Сразу Сатриано даже не понял, на кого. Но внезапно его озарило: Андрасси с его расстегнутой на груди рубашкой, с его взглядом, одновременно и дерзким, и трусливым, в какой-то момент был похож на Жако.
— Это правда, — сообщает Форстетнер. — Она нагрела меня на пятьдесят тысяч лир, эта Уотсон. Но зато я переехал на виллу на две недели раньше. Есть все-таки на свете справедливость.
У Андрасси на вилле очаровательная комната. Пасеков с большим вкусом подобрал туда мебель.
— Вот видите, — сказал он однажды Андрасси, — вот видите, я правильно поступил, не взяв тогда вас к себе на работу.
Андрасси пытается прочесть в светлых глазах антиквара, что тот недоговаривает. Но Пасеков, живя в эмиграции вот уже тридцать лет, сумел научиться скрывать свои чувства. Взгляд его ничего не выражает. Покраска была поручена Восу. Забавы ради тот на каждой двери что-то нарисовал: тюльпан, пароход, арлекина. Сначала Форстетнеру это не очень нравилось. Но Вос рассказал ему, что Дейвид Герберт Лоренс, когда жил в Таосе, разрисовал у себя в доме все, что мог, и даже нарисовал змею и подсолнух на уборной. Это убедило его. Когда-то Лоренс провел неделю на Капри. И этого было достаточно, чтобы обрести в глазах Форстетнера безграничный авторитет.
— Я позаимствовал это у Лоренса, — сообщал он своим гостям.
Нотариус поставил последнюю закорючку в договоре купли-продажи прекрасной виллы «Бразилия». Договор оформлен на имя Четрилли, и надо честно признать, что без него, без его хитростей, без его упорства, без его споров по каждому пункту госпожа Мисси никогда бы не заполучила ее за двадцать восемь миллионов. Вилла великолепна, и даже сама Ивонна Сан — Джованни считала, что она стоит тридцать пять миллионов. Но прежде чем там поселиться, Четрилли и бывшая вдова Мисси проводят медовый месяц на Азорских островах.
В полдень, на площади, на террасах трех кафе по — прежнему царит небольшое оживление. Леди Амберсфорд хлопает ресницами, вздыхает. Вос вытягивает свои длинные ноги. Новый комиссар полиции проходит между столами. Форстетнер тоже регулярно заходит сюда. Время от времени, особенно когда кто-нибудь на него смотрит, он наклоняется к Андрасси, кладет свою руку на его. Андрасси покорно улыбается. Люди переглядываются. Форстетнер в восторге. Недавно один иллюстрированный журнал опубликовал его фотографию в одном ряду с фотографиями леди Амберсфорд, Ивонны Сан-Джованни и некоего итальянского герцога, который ничем не привлекает внимание общественности, кроме его привычки носить коралловые браслеты. А портрета Сатриано нет, в статье лишь упоминается его имя. Так ему и надо. Он стал таким ворчуном! По любому поводу у него свое мнение! Просто невероятно.
— Дуглас, заходите ко мне, когда хотите. Всегда буду рад вас видеть. Но ваш секретарь меня раздражает.
