Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
В городе зажглись уличные фонари. Засуетились люди. Вся улица превратилась в сплошной нерв. Так начинали нервничать города перед завыванием сирен, тогда…
— …когда пастух первый раз подул в свой мундштук, то, к его большому удивлению, косточка вдруг начала петь сама собой:
Ах ты, дорогой пастушок,
ты дуешь в мою косточку,
мой брат меня убил,
под мостом закопал
и все ради золота
ради дочки короля.
«Какой чудесный рожок, — подумал пастух, — он поет сам по себе. А не отнести ли мне его королю?»…
С воющей сиреной и включенной мигалкой меня догнал патрульный полицейский автомобиль, я увидел его в зеркало заднего вида и затормозил у обочины. Полицейский автомобиль промчался мимо. Я поехал дальше, и пыльный ветер дул мне в лицо, и я почувствовал резь в глазах от этого ветра. А гроза все не начиналась.
— …когда пастух пришел к королю, косточка снова начала свою песенку. Король понял, о чем эта песня, приказал раскопать землю под мостом, и там нашли убитого брата. Старшему брату пришлось сознаться в своем преступлении, его положили в мешок и живым утопили, а останки убитого брата похоронили на церковном дворе в красивой могилке. Вот, так, дорогие детки, закончилась эта история. Злой братец ради золота стал союзником дьявола. Он ему доверился, ел и пил с ним вместе. Но тот, кто хочет есть вместе с дьяволом, должен иметь длинную ложку.
Три секунды в машине было тихо, после чего раздался мужской голос:
— Кельнская радиостанция «Вестдойчер рундфунк» закончила передачу для детей. Ингеборг Лехнер читала сказку братьев Гримм «Поющая косточка».
В следующий момент в небе сверкнула первая молния. Она меня так ослепила, что пришлось закрыть глаза и нажать на тормоз. После нее сразу же раздался удар грома, сухо и резко, как выстрел из ружья в непосредственной близости от меня. Какая-то женщина вскрикнула. И после этого — наконец, наконец! — начался страшный ливень и зажегся зеленый свет.
27
В тот день на ней было красное шерстяное платье, и когда я подъехал, она уже стояла у ворот дома. Я выбрался наружу, открыл дверцу машины, и она побежала что есть мочи на высоких каблуках через проливной дождь. Ей пришлось добежать до машины всего несколько шагов, но, когда она упала на заднее сиденье, я увидел, что красное шерстяное платье облегало ее тело как слишком узкое трико. И мне тоже вода попала за воротник.
Тяжело дыша, Нина произнесла:
— Домой.
От дождя в десяти метрах ничего не было видно. Сполохи молнии вспыхивали теперь беспрерывно, гремел страшный гром. С тротуаров исчезли прохожие, но десятки машин застревали в пробках перед каждым перекрестком. Многие из них гудели. Сквозь необычный, зеленый свет аквариума низвергались серые, белые и серебристые потоки дождя, барабанившего по крыше машины.
— Вы не поняли, что я вам только что сказала, Хольден?
— Я вас не слышал, госпожа.
— Нужно ехать быстрее!
— Я не могу ехать быстрее!
— Но я боюсь грозы!
На это я ничего не ответил. В зеркало я видел, что она забилась в угол, закрыла глаза и зажала ладонями уши. Мне стало ее жалко, но при всем желании я не мог ехать быстрее.
Тем не менее я сумел добраться до Цецилиеналлее за двадцать минут. Дождь превратился в сплошную пелену, похожую на брызжущий бетон. Ветер сломал несколько больших веток на деревьях, и они валялись на дороге, по которой бурными ручьями катилась в сторону Рейна вода. Решетки сливных люков были забиты землей, листвой, цветами и травой, дорожки были захламлены. А непогода не прекращалась, и свет все сохранял свой зеленый аквариумный оттенок. Я уже подъехал к вилле и хотел въехать в парк через распахнутые ворота, как вдруг я услышал ее крик:
— Остановитесь!
Я затормозил, тяжелая машина скользнула в сторону и остановилась перед большим дубом рядом со входом. Здесь стоял какой-то человек. Первой его увидела Нина, я же разглядел его только сейчас. Это был Тони Ворм. Очевидно, непогода застала его врасплох, так как он был без плаща. В серых фланелевых брюках, в кожаных сандалиях, синем пиджаке и открытой белой рубашке он прятался от дождя под кроной дуба. Он был очень бледен, его красивые, темные глаза с шелковыми ресницами блестели. Несколько движений широкими плечами, узкими бедрами и длинными ногами — и он по-кошачьи грациозно в три прыжка оказался рядом с машиной. Нина резко открыла дверцу:
— Тони!
Он упал на сиденье рядом с ней. Дверца захлопнулась. Взгляд Нины стал нежным и томным. Она схватилась за сердце и прошептала:
— Что ты здесь делаешь?
Молодой человек с вьющимися черными волосами и выразительными узкими руками ответил:
— Я позвонил. И мне сказали, что ты будешь через час. И я стал тебя здесь ждать. Здравствуйте, господин Хольден.
— Здравствуйте, господин Ворм.
Когда-то в Мюнхене у моего соседа была собака, дружелюбное животное с длинными ушами. Сосед постоянно мучил этого пса, а его самого мучила его жена. При любом удобном случае хозяин хлестал собаку плеткой и отбирал у нее жратву, командовал псом и бил, бил и бил его. В конце концов он где-то приобрел удушающий ошейник. Я упрекнул его за это, а он мне ответил: «Вы, дорогой мой, ничего не понимаете. Я просто хочу натренировать своего Рекса для охоты, а там он должен точно выполнять мои команды. И он сам это прекрасно понимает, не так ли, Рекс?» Услышав это, собака склонила голову, радостно залаяла, завиляла хвостом, и в ее больших глазах появилось выражение преданности и любви к своему мучителю, безграничного восхищения и безграничной самоотдачи тому человеку, который мучил ее. И мне стало ясно: если и есть на свете какое-либо существо, во имя которого эта собака слепо и без всякого промедления даст разорвать себя на куски, то это мой сосед. Точно такое же выражение, именно такое же выражение я увидел в глазах Нины Бруммер, когда она смотрела на Тони Ворма…
— Что случилась? — прошептала она.
— Не здесь…
— Ты не можешь войти в дом. Там Мила…
— Езжайте дальше, господин Хольден, — сказал Ворм.
Я не реагировал.
Внезапно Нина закричала как сумасшедшая:
— Вы что не слышали, что вам приказано ехать дальше!
Ворм решил выступить посредником:
— Все мы нервные. — На улице блеснула молния и загрохотал гром. — Я прошу вас, господин Хольден, отъехать отсюда.
Я продолжал сидеть без движения, глядя на них.
— Если вы не хотите ехать, господин Хольден, то выйдите из машины, а мы поедем дальше.
«Собачьи глаза, — подумал я. — Кнут и пряник. Эти собачьи глаза».
— Куда мне ехать? — спросил я.
— Вниз по течению Рейна, — ответил Ворм.
И я поехал вниз по течению Рейна. В зеркале я видел, как Нина смотрела на него, и как он смотрел на нее, и они оба молчали, а дождь барабанил по крыше машины, сверкала молния, и гремел гром. Рука Нины скользнула было по кожаному сиденью в сторону его руки, но затем вернулась на свое место, он же лишь смотрел на нее — сентиментально, как бы апеллируя к их совместным воспоминаниям.
Чего он хотел? Почему он вернулся? Меня стало раздражать, что они молчат и что я не узнаю, чего он хочет.
— Там, впереди, — сказал Ворм.
Впереди показалась маленькая пивная, столы которой стояли под деревьями, а стулья были прислонены к столам. Со стульев ручьями стекала на землю вода.
— Я не могу пойти туда, — сказала Нина. — Здесь мы часто покупаем пиво или содовую. Меня могут узнать.
— Туда пойдет господин Хольден, — сказал Ворм. — Прошу вас!
Я покачал головой. В глазах Нины появилось выражение страстного желания убить человека:
— Вы немедленно пойдете туда!
Я покачал головой.
— Вы что, с ума сошли, Хольден? Что это вам взбрело в голову?
— Я не пойду.
Она открыла дверцу машины и выскочила под дождь. Одним рывком я догнал ее и схватил за плечи. Она отскочила назад. Дождь бил по нашим лицам как град. Я закричал:
— А если вас узнают?
— Мне все равно! Мне ни до чего нет дела!
Тони Ворм остался в машине и со страхом наблюдал за нашим спором.
— Вы все, все уничтожите! — закричал я.
Нина вырвалась и изо всех своих сил ударила меня по лицу. Спотыкаясь, она побежала в сторону пивной, а я подумал, что будет, если нас кто-нибудь увидит, догнал ее и тихо сказал:
— Ну ладно, я оставлю вас одних.
Она тут же помчалась назад к машине. Дверца захлопнулась, и они остались в машине одни, а я стоял под дождем…
В пивной посетителей не было.
За стойкой сидела толстая женщина и читала газету. У нее на коленях мурлыкала кошка. Скатертей на столах не было. В том месте, где сидела толстая женщина, горела электрическая лампочка без абажура. Другого света в пивной не было. Я снял пиджак и сел у окна. Зеленые грозовые молнии освещали стоящий на улице «Кадиллак». Людей, сидящих в нем не было видно, их никто не мог увидеть, так как было слишком темно, но я, я-то знал, что они там сидели, я ведь это знал…
