Анне Рагде - Тополь берлинский
— Именно. Я помню. Прекрасно помню. Но вот что она ждала ребенка…
— Ждала. Но им с отцом это, видимо, не помогло. Мне надо идти, проверить, как он там.
На кухне она прошептала Эрленду:
— Он даже не знал о моем существовании. И он тоже! Бред какой!
Отец заперся в свинарнике. Она не нашла замочной скважины.
— Там засов изнутри, — сказал Эрленд, он пошел за ней и зажег сигарету. — Бррр… Как там было грязно. Меня опять стошнит.
— А есть тут еще вход?
— Через чердак, я покажу. Но ты пойдешь туда одна, я не хочу портить одежду. С меня хватило поездки на машине.
— Да-да, я пойду одна.
Он не успел выпить много виски, вероятно, не больше необходимого. Он сидел на мешке соломы в загоне у Сири, у него хватило разума, чтобы переодеться в комбинезон и сапоги. Сири лежала, а поросята спали под своим красным обогревателем. Нетерпеливые поросята в других загонах завыли и заволновались при виде нее, а свиньи смотрели искоса и помахивали ушами.
— Оставьте меня в покое, — сказал он и крепче схватил горлышко бутылки. Та была куплена в радости и предвкушении праздника, теперь же стояла на соломе и опилках и приносила утешение в горе.
— Конечно. Я просто хотела убедиться, что ты…
— Я ничего с собой не сделаю. Не из таких. Надо заботиться о свиньях.
— Я тебе помогу, мы останемся здесь, Эрленд и я, я помогу в свинарнике. У нас все получится, мы переночуем и справимся со всем постепенно.
Он кивнул.
— Можно я открою дверь в свинарник изнутри? Чтобы мне было спокойнее? Обещаю, что мы тебя трогать не будем.
Он снова кивнул.
— Ты хорошая, — сказал он.
Эрленд все еще стоял на дворе, теперь он втаптывал окурок в снег.
— Я подумал… — заговорил он. — Надо начать отсюда. На кухне невозможно находиться, пока мы не приведем ее в порядок. Предлагаю взяться за дело прямо сейчас, просто выживания ради. Пойдем, ты рулишь.
В магазине в Спундале они наполнили тележку до краев. Эрленд взял два пластиковых ведра, резиновые перчатки, огромное количество тряпок, хозяйственное мыло, стиральный порошок, моющее средство, губки, туалетную бумагу, бумажные полотенца, хлеб и начинку для бутербродов, рыбные консервы, масло, кофе и шоколад, пиво, лимонад, газеты и рулон черных мешков для мусора. Он заплатил «Визой» и сердился, что не принимают карты «Дайнерс Клаб». Рулон с мешками для мусора он открыл сразу же и сложил туда покупки.
— Надо их как следует завязать, чтобы запах из машины не пристал к еде. Не переношу этот запах. Сейчас я соберу все моющие средства в один мешок, тогда можно будет оставить продукты на дворе, пока не наведем на кухне хоть минимальную чистоту. Для начала сосредоточимся на кухне. И на ванной на втором этаже. Наверно, стоит принять по таблетке «валиума» перед тем, как туда отправится.
В сундуке в коридоре они нашли передники, чистые и выглаженные.
— Пролежали здесь лет — дцать, я еще их помню, это ее парадные передники. На хуторе обычно надевали парадный передник по воскресеньям и обычные в остальные дни. Хочешь в зеленую клеточку или красный в белый цветочек по краям? Мне, пожалуй, больше нравится зеленый.
— Тебе не грустно, Эрленд?
— Оттого, что она умерла, или оттого, что я приехал сюда?
— Оттого, что она умерла.
— Нет, не грустно. Но мы с тобой крупно влипли. И вот от этого мне очень грустно. Я скучаю по Крюмме и стараюсь о нем не думать. Но когда мне грустно, я предпочитаю заниматься делом. Это, наверно, срабатывают мои ухватистые крестьянские гены.
Дедушки в гостиной уже не было.
— Проведаем его?
— Ему нравится быть одному. И надо переварить новости. Давай уже приступим к уборке, племяшка?
Они надели передники, на обоих завязки были сзади на талии и на шее. Надев желтые резиновые перчатки, они оглядели друг друга и посмеялись. Было непонятно, с чего начинать. Эрленд расправил мешок для мусора и кинул туда губку для мытья посуды и полотенца, щетку, пару прихваток неопределенного от грязи и старости цвета и несколько грязных передников, висевших на крючке у двери. Он налил в одно из ведер воду, насыпал порошок, снял занавески и замочил. Турюнн стала разбирать холодильник. В переднике и перчатках было легче работать, она чувствовала себя защищенной, но все равно ее подташнивало, в холодильнике стояла засохшая старая еда, блюдца с какими-то остатками, которые было невозможно идентифицировать, за исключением каши — та так основательно пристала к тарелке, что пришлось отскребать ее ножом. Она набрала воду в раковину и постепенно окунала туда блюдца.
— Выброси все из этого холодильника, — сказал Эрленд. — Решительно все! Лучше еще раз съездим в магазин. И вытащи вилку из розетки, пусть разморозится.
— Запечатанный пакет молока можно, наверно, оставить?
— Нет. Раз он стоял в этом холодильнике.
— К тому же у нас похмелье… С трудом могу представить себе более неподходящий для такой работы день.
— Да уж, день бьет все рекорды. Хорошо, я хоть немного проблевался. И это были последние звуки, которые она слышала. Ее сын-гомосексуалист, блюющий красным вином и коньяком.
Он захохотал. Это был полный абсурд, всего лишь несколько дней назад она, Турюнн, стояла на кафедре в пригороде Осло и читала доклад об иерархии в стаях животных семейства псовых.
— За это мы, черт возьми, должны попасть в рай, — сказал Эрленд. — Красные ковровые дорожки и бесплатный бар.
— Я безумно рада, что ты отправился со мной, дядюшка.
— Ну-ну, я же фактически блудный сын. Может, Тур забьет ради меня какую-нибудь молодую и нежную свинку.
Маленький бойлер на кухне вскоре опустел, они поставили на плиту две кастрюли с водой. Это вам не привычная уборка, когда еле видна разница между до и после, их работа была похожа на рекламный ролик, где тряпка оставляет белые полосы на черном.
— Есть еще бойлер в ванной, — сказал Эрленд. — Пойду схожу туда, глядишь, мы обойдемся и без успокаивающего.
— Твой отец уже лег, как ты думаешь?
— Очень может быть. Старики ложатся, когда им надоедает сидеть.
Маргидо позвонил, когда она возила шваброй по потолку над плитой. Над ней не было вытяжки, жир сходил черно-оранжевыми колбасками. Она подошла к телефону, не снимая перчаток, дырочки в низу трубки были темно-коричневые, почти полностью забитые грязью. Эрленд занимался шкафами и заполнил мешок для мусора пустыми банками из-под сметаны, бутылками и прочей упаковкой, а также большим количеством сыпучих продуктов и полупустыми пакетами муки.
Маргидо звонил из больницы, он уточнил, туда ли попал.
— Да, это Турюнн, я ведь представилась.
Вот как, она, значит, там. Тогда ему надо поговорить с Туром, решить, как все организовать.
— Он сейчас в свинарнике. Ему нехорошо. Попросить его перезвонить?
Срочности не было. Конечно, до Рождества организовать похороны невозможно, в лучшем случае в четверг, на третий день после Рождества, и платить ничего не надо, пусть она так и передаст Туру, потому что Тур боится тратить деньги, а теперь еще и перестали платить пособие на похороны, но он об этом наверняка не знает. Все расходы оплатит Маргидо. А некролог он поместит в газете уже завтра, у него там есть знакомые. Как она думает, чего хотят Тур и Эрленд?
— В каком смысле?
Что они хотят, чтобы было в некрологе? Стихотворение, может быть.
— Я уверена, они предоставят вам решать.
А как насчет прощания в больничной часовне сегодня вечером? Тур захочет?
— Я попрошу его вам перезвонить.
Она стояла, прижав к уху резиновую перчатку, и думала о его словах, что, мол, ей не понравится в этой семье. На прощание она сказала:
— Мы тут с Эрлендом прибираемся.
Эрленд тоже там?
— Здесь все так запущено, — ответила она. — Кто-то же должен…
Он прервал ее, спросив, надолго ли они останутся.
— Откуда мне знать? — сказала она. — Все совершенно… Она же только что умерла! Может, и вы приедете?
Он не собирался. Не сегодня. Но, конечно, они должны собраться все вместе в ближайшие дни и продумать церемонию.
— Вы не хотели приезжать. Ваша мать умерла, а брат… И когда… ваши родственники в отчаянии, то надо…
Ей следует успокоиться. Она ведь ничего не знает. А у него нет времени на долгий разговор.
— И у меня тоже, — сказала она и повесила трубку.
Эрленд стоял на коленях перед холодильником и смеялся.
— Телефон загажен, — сказала она. — Надо его отключить и оттереть.
* * *Ужас не в том, что ее больше нет, а в том, что она его к этому совсем не подготовила. Не говорила, что чувствует себя старой и несчастной. Хутор был не его, и непонятно теперь, что из этого всего выйдет. Послать всех свиней на бойню сразу после Рождества? Продать? А что ему делать, где жить? И Турюнн решила переночевать, теперь она сама захотела, а его это совсем не радует. Что она обо всем этом думает? А Эрленд? Что ему здесь надо? Он больше не хотел пить. Надо поговорить с Маргидо. Не переодев комбинезона и не сняв сапог, он пошел в дом звонить.
