Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом
От чая и кофе Елена отказалась, давая понять, что разговор планируется серьезный.
– Геннадий Анатольевич, – начала она, стараясь по максимуму сохранять спокойствие, – мне не совсем понятна ситуация с Владимиром…
– Нам она тоже не до конца понятна, – Лычкин улыбнулся и развел руками, – но я уверен, что к окончанию срока его пребывания…
– Геннадий Анатольевич, давайте не будем заглядывать в будущее! – потребовала Елена.
Она не выспалась (до пяти часов утра читала руководство по психиатрии, освежая в памяти знания, полученные на пятом курсе) и оттого чувствовала себя разбитой и не собиралась тратить силы на долгую пустопорожнюю болтовню.
– Скажите, какой диагноз у Владимира?
– В итоге мы вместе с кафедрой сошлись на шизофрении, – после небольшой паузы сказал Лычкин и подчеркнул: – Сомнений в правильности диагноза у нас нет.
– А на чем основывается диагноз? Думаю, что я как врач смогу понять…
– Елена Сергеевна, можно я задам вам встречный вопрос?
– Пожалуйста.
– Как по-вашему – смогу ли я, будучи врачом высшей категории, оценить правильность постановки диагноза… ну, скажем, инфаркта миокарда бригадой «скорой помощи»? На том же профессиональном уровне, что и вы?
– Я понимаю, к чему вы клоните, Геннадий Анатольевич. Но дело в том, что у меня как у врача и как у близкого человека есть сомнения в правильности вашего диагноза. И в целесообразности продолжения лечения в вашем отделении тоже.
– Почему? – Лычкин был само дружелюбие.
– Потому что я никогда не замечала за Владимиром чего-то такого, что натолкнуло бы меня на мысль о шизофрении…
– Естественно, ведь вы не психиатр.
– Но и не водитель автобуса. В какой-то мере, пусть даже и не наравне с вами, я могу судить о психическом здоровье своего мужа!
– Елена Сергеевна, – Лычкин улыбнулся так широко, как мог, но улыбка его больше походила на гримасу отвращения, – близким людям очень трудно быть объективными. Недаром ведь сказал поэт: «Большое видится на расстоянии». И потом, разве вы забыли, при каких обстоятельствах ваш муж попал к нам?
– Я все прекрасно помню, и у меня есть единственное объяснение происходящему.
– Так, любопытно послушать, – оживился Лычкин. – Поделитесь, Елена Сергеевна.
– Да, у Владимира были проблемы со психикой. – Елена заговорила быстро, словно боясь, что ей не дадут высказаться полностью. – Но эти проблемы носили экзогенный характер. Неприятности на работе, стресс, вызванный сменой специальности, смерть матери, увлечение алкоголем… Но я знаю его со студенческих лет и никогда, совсем никогда я не замечала за ним ничего такого шизоидного. Он всегда был вменяем и адекватен. Он не носился со сверхценными идеями, не слышал посторонних голосов, не видел того, чего не было. Мне ли как жене не заметить психических отклонений? Тем более что я врач и с психиатрией знакома не понаслышке.
– Хорошо, пусть так, – неожиданно для Елены согласился Лычкин. – Все так и было, я вам верю. Но шизофрения – это такая болезнь, которая может проявиться и в сорок лет, и в шестьдесят. Вы говорите о стрессах, но разве не могли эти стрессы стать пусковым механизмом?
– Да нет у него никакой шизофрении! – Елена чуть не расплакалась от сознания собственного бессилия. – Странный у нас с вами получается разговор…
– Согласен, странный, – кивнул Лычкин. – Но вы пришли ко мне как к заведующему отделением, и мой долг…
– Только не надо о долге! – Елена предостерегающе подняла правую руку. – Не надо красивых слов! – Рука снова легла на сумку. – Хотите, я расскажу вам, как все было?
– Конечно, хочу. – Заведующий отделением откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать. Длинные пальцы, неслышно выбивавшие какой-то ритм на подлокотниках, выдавали его волнение. – Я вас внимательно слушаю.
– Характер у Владимира тот еще, – вздохнула Елена. – Он, должно быть, наговорил вам всяких колкостей, а то и раскритиковал какие-то ваши действия. Вам это не понравилось, и вы решили отыграться, показать ему, где раки зимуют и почем фунт лиха. Так и пошло…
– Елена Сергеевна! – Лычкин прижал ладони к вискам, словно стараясь удержать голову на ее законном месте. – Вы сами понимаете, что вы говорите? Вам вообще встречались по жизни психиатры, которые «отыгрывались», как вы выражаетесь, на больных людях? Мы с вами находимся в России, а не… где-нибудь там!
«Где-нибудь там тебя давно бы поперли взашей за такие шутки!» – подумала Елена.
Заведующий отделением сцепил руки перед собой, отгораживаясь от происходящего.
– Есть и другая версия, – продолжила Елена, которую ничуть не тронул весь этот цирк. – Вы испугались возможных жалоб и решили подстраховаться по полной программе, сделав потенциально опасного жалобщика шизофреником. Я, знаете ли, не первый день живу на свете и хорошо представляю, на какие подлости порой способны люди.
«Сейчас он меня выставит за дверь, и тогда я пойду к главному врачу!» – решила Елена, но ошиблась: Лычкин не стал ее выгонять.
– Елена Сергеевна, в выставлении диагноза участвовал и профессор Снежков. Его вы тоже подозреваете в злом умысле?
– Ворон ворону глаз не выклюет, – ответила Елена.
– Зря вы так, – пригорюнился Лычкин. – Если бы вы только представляли, как мне обидно слышать такие заявления… ладно, давайте по существу. Я вижу, что переубеждать вас бесполезно, а мое время мне дорого. Ваши требования?
– Я хочу увидеться с ним…
– Сразу скажу – не сегодня. Сейчас он спит и будет спать еще долго.
– Я хочу, чтобы он прошел переосвидетельствование на предмет уточнения диагноза…
– Я не вижу в этом никакой необходимости, но вы вправе жаловаться на меня хоть главному врачу, хоть в департамент, хоть в министерство…
«Ты так крепко сидишь в своем кресле? – удивилась Елена. – Или просто берешь на понт, в надежде, что твоя мнимая неуязвимость заставит меня смириться?»
– И могу заверить, что изменение диагноза совершенно не в ваших интересах, Елена Сергеевна, – последовала еще одна искусственная улыбка, на этот раз – с оттенком торжества, – и не в интересах вашего мужа.
– Это почему же?!
– Потому что, если считать господина Данилова вменяемым и способным отвечать за свои поступки, то его следует судить за тот погром, который был устроен вчера в нашем отделении.
– Как все это странно…
– Чего тут странного, Елена Сергеевна? Если больной, не отдающий себе отчета в своих поступках, человек совершает антиобщественный поступок, то его лечат. Если же он отдает себе отчет в том, что творит, – его наказывают.
«Нет, надо было брать отпуск и сидеть с Вовкой!» – подумала Елена.
Она встала, окинула заведующего отделением взглядом, полным самого искреннего презрения и самой яростной ненависти, и предупредила:
– Вы еще пожалеете!
– Если бы за каждую угрозу, высказанную в этом кабинете, мне давали по рублю, – ухмыльнулся Лычкин, – то я давно бы уже стал миллионером. Впрочем, я понимаю ваше состояние и нисколько не в претензии, ведь я врач, и не просто врач, а психиатр.
Елена поняла, что если сейчас же не уйдет, то выдаст целый фонтан самой площадной брани. Громкий хлопок дверью хоть отчасти выразил ее отношение к хозяину кабинета.
«Ну, погоди же! – кипела Елена в ожидании лифта. – Я не оставлю камня на камне от вашего гадюшника! Нашли козла отпущения! Вы еще пожалеете, и ты, и твоя Тамара Александровна! Фашисты!»
Садясь в свою машину, она пожалела о том, что бросила курить. Сигарета сейчас пришлась бы как нельзя кстати, чтобы успокоиться. «Не надо вот этого! – одернула себя Елена. – Бросила – так бросила».
Она прикрыла глаза и с минуту посидела не двигаясь и стараясь дышать как можно глубже. Помогло – сердце перестало бешено колотиться в груди, руки уже не дрожали. Можно ехать. Она вставила ключ зажигания в замок и повернула.
Плавно тронувшись с места, окончательно убедилась в том, что полностью успокоилась. Начал вырисовываться план действий. В первую очередь поднять как можно больший шум. Написать в департамент и непременно связаться с прессой. Журналисты не упустят такого случая… нет, лучше пока без журналистов – еще неизвестно, как они поведут себя и не повредит ли Вовке огласка. Нет, шум надо поднимать ведомственный. Написать жалобу в департамент (копию отправить главному врачу) и проследить ее прохождение по инстанциям, чтобы она не затерялась по дороге между кабинетами. Надо сегодня же спросить у Полянского – что у него за связи в психиатрии, и позвонить знакомому врачу психиатрической бригады. Дело нешуточное – следует «пробить» все возможные пути воздействия.
Теперь ей все стало понятно – и почему Данилов так отзывался о местных врачах, и вся эта его наигранная веселость, и внезапно проснувшийся интерес к руководству по психиатрии… Бедный Вовка попал, что называется, «из огня да в полымя».
